Джессика Соренсен - Тлеющий уголек

Он подхватывает меня под ноги и поднимает вверх, мои ноги оборачиваются вокруг его талии, затем он несет меня к кровати, и мы вместе падаем. Я чувствую себя живой и бодрой. В данный момент не существует ничего, кроме меня и его.

Мои руки находят молнию на его куртке и начинают расстегивать её. Он понимает намек и наклоняется достаточно, чтобы вытащить руки и сбросить ее. На нем клетчатая рубашка, которую я неуклюже расстегиваю, но он ловит мои руки, останавливая меня.

— Ты уверена, что в порядке? — спрашивает он, затаив дыхание, его губы распухли. — Ты кажешься взволнованной.

Я расстегиваю другую пуговицу.

— Я в порядке.

— Но я не хочу, чтобы мы двигались слишком быстро, — говорит он, пока я расстегиваю пуговицы. — Ситуация и так развивается стремительно, и я боюсь, если мы начнем снова… в горячке… мы не сможем остановиться.

— Ты не хочешь этого? — Господи, пожалуйста, скажи нет.

— Нет, — он проводит рукой по моей щеке. — Но неважно, чего хочу я… Имеет значение только то, чего ты хочешь.

— Я хочу тебя, — говорю я, вдыхая тишину его прикосновений, пока он гладит меня по щеке подушечкой большого пальца. — Я чувствую… я чувствую, что ждала тебя всегда. — это звучит глупо, но это правда, и она заставляет его слегка улыбнуться.

Он медленно расстегивает оставшуюся часть рубашки, выскальзывает из нее и бросает на пол рядом с курткой. Дыхание перехватывает при виде его поджарых мускулов и татуировки, покрывающей гладкую кожу. С правой стороны, прямо на ребре, изображена Ангел с черными перьями за спиной, из её глаз катятся слезы. Её черные волосы откинуты назад и переходят в перья. С противоположной стороны наколота надпись, и я пробегаюсь пальцами по витиеватым буквам:

Чернота сотрясла землю и захватила тела смертных.

Огонь возник над полями, и голод овладел океанами.

Смерть победила гнев и Ангела Смерти. Так было суждено, но всегда есть жертва.

Один прекрасный Мрачный Ангел со смертью в ее крови и на ее плечах объединила их, и единственным выбором она спасет мир.

Но не так легко отказаться от борьбы.

Он накрывает меня своим телом, каждая наша частичка идеально дополняет друг друга, и я обнимаю его, сжимая плечо, притягивая ближе к себе. Он целует меня, посасывая нижнюю губу, кусая ее, дразнит колечком в языке прежде, чем проложить дорожку из нежных поцелуев ниже, к шее. Мое тело подчиняется ему, задыхаясь от желания и требуя еще больше тишины. Я хочу забыть об этой ночи. Я хочу быть с ним.

Моя грудь вздымается, когда он развязывает тесемки на рубашке и раскрывает ее, затем, потянув меня за руки, он рывком снимает ее и расстегивает лифчик. Я закрываю глаза, и меня поглощает красота момента, прежде чем его губы возвращаются ко мне.

Каждый раз, когда он делает вдох, мои соски касаются его груди. Я задыхаюсь и постанываю, пока он не может больше этого выносить. Внутри все горит, почти больно, нужно чем-то заполнить, и я должно об этом позаботиться.

Он снимает мои ботинки, срывает шорты вместе с трусиками, а затем снимает с себя джинсы и боксеры, накрывая мое тело своим.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Я нервничаю, и не только из-за самого акта близости, но и из-за боли. Рэйвен рассказывала мне ужасы о том, как она потеряла свою девственность, и как это было ужасно больно, но она уверяла меня, что это того стоило.

Приглаживая волосы, он смотрит мне в глаза.

— Ты уверена?

Я киваю, не задумываясь, зная, что это самый подходящий момент. Для меня. — Уверена.

Мышцы его шеи двигаются, когда он сглатывает, затем выпрямляет руки и отталкивается от меня. Я потрясена, что он уходит, и пытаюсь прикрыть грудь, удивляясь, почему.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Он хватает свои джинсы с пола, лезет в задний карман и достает презерватив, а я тяжело выдыхаю. Он возвращается на кровать, матрас прогибается под его весом, когда он ползет ко мне.

— Ты прекрасна, — говорит он, убирая волосы с моего лица. — Это первое, что я подумал, когда увидел тебя на вечеринке.

Я облизываю губы, встревоженная и взволнованная, когда он располагается между моих ног, ставя руки по обе стороны от моей головы.

Мое сердце бешено бьется в груди, когда я сгибаю колени и скольжу руками по его спине, а он наклоняется ко мне и страстно целует. Я оборачиваю ноги вокруг его талии, когда он начинает проникать в меня.

Черт, это больно. Словно меня разрывают на части самым неестественным способом. Чем дальше он входит, тем сильнее боль, и я изо всех сил стараюсь не закричать.

Когда мои ноги сжимаются вокруг его талии, он отрывает от меня губы, сдувая волосы с глаз.

— Ты в порядке? — спрашивает он, удерживаясь неподвижно, наполовину внутри меня, а в его глазах застыла нерешительность. — Это твой первый раз… не так ли?

Разве не очевидно? Я киваю и, желая поскорее закончить с этим, выгибаю бедра, обхватывая его и заставляя пройти путь до конца. Я делаю вдох и выдох, его челюсть напрягается, но не от боли, а в напряжении.

— Все нормально, — говорю я, расслабляя ноги, чтобы ему было удобнее.

Он закрывает глаза, его рука скользит вниз по мне, вызывая марашки, пока он не достигает бедра. Крепко сжав, он толкнулся в меня, и я выгибаю спину, закатив глаза.

— Боже… Эмбер… — его глаза открыты, дыхание неровное, под стать моему, наши груди поднимается и пускается в унисон.

Я тяну его ближе, и он опять вбивается в меня, боль утихает, и сменятся чистым и удивительным наслаждением. Я двигаю бедрами вверх, желая большего, и он двигается со мной, толкаясь все сильнее и сильнее. Он удерживает мой взгляд, наблюдая, как я кусаю губу, чтобы не кричать. Я вонзила ногти ему в спину, и он испускает горловой стон, двигаясь быстрее. Боль рассеивается, и желание заполняет мое тело. Я двигаюсь вместе с ним, наши тела безупречно сталкиваются, и он кусает меня за шею, обхватывая грудь. Моя кожа влажная, и все тело начинает покалывать. С последним глубоким ударом, горячая спираль пронзает мое тело, я откидываю голову назад, глаза закатываются в чистом блаженстве, и я распадаюсь на части. Мои ноги натянулись вокруг него, пока я ловлю воздух, задыхаясь.

Спустя несколько мгновений, движения Ашера замедляются и становятся рваными, затем он успокаивается. Его голова наклонена вперед, и я чувствую его жаркое быстрое дыхание на своей шее, когда он целует ее.

— Эмбер… это было… — он подыскивает слова.

— Удивительно. Идеально. Безупречно. Абсолютно. Бессмертно и вечно желаемое и нужное, — я шепчу слова, которые позже буду рисовать на своей стене об этом моменте и всем, что я чувствовала с ним.

Он улыбается, отклоняясь назад, и смотря мне в глаза.

— Я собирался сказать невероятно, но это тоже подходит.

Улыбка касается моих губ, и я тяну его вниз, чтобы поцеловать. После очень долгого, нежнейшего поцелуя, он выходит из меня, и затем мы вместе лежим в постели. Его рука обнимает меня, и моя голова покоится на его груди. Я отвлеклась от событий сегодняшнего вечера. В горячке стремительно развивающихся событий я забыла об аварии и своей смерти. Вот так просто. Но почему? Потому что у нас был секс? Я почему-то думаю, что случившееся может быть большим, чем просто сексом. Может, потому что Ашер подарил мне себя? Дар тишины.

— О чем ты думаешь? — спрашивает он, играя с моими волосами.

— О жизни и смерти, — признаюсь я.

Он колеблется.

— Ты ведь знаешь, что можешь все мне рассказать, верно? Я чувствую, словно… я не знаю… ощущения, словно ты что-то держишь в себе, думая, что, по каким-то причинам, не можешь никому доверять.

В моей голове крутятся слова отца. Эмми, если и есть что-то, что тебе следует знать о жизни, так это то, что нельзя доверять никому и ничему. Жизнь — это гребанная игра разума, и мы с тобой в ней лишь пешки.

— Я хочу, чтобы ты узнала меня и раскрылась, — добавляет он. — Я чувствую, как много ты держишь в себе.

— Ты тоже, с твоим отцом. Ты не любишь говорить о нем, и ты так до конца и не рассказал, почему переехал сюда. — я прикусила язык. — Извини. Я не знаю, в чем моя проблема. — Травма головы. Смерть. Или, может быть, это потому, что мое тело дрожит в каждом месте, где он касался меня.

Он тяжело сглатывает.

— Нет, все в порядке. — он скользит вниз так, что наши глаза оказываются на одном уровне, прижимаясь своей голой грудью к моей. — Ты хочешь знать кое-что обо мне, поэтому я расскажу тебе… я переехал сюда, чтобы избежать напоминаний об отце. Даже после того, как он умер, тяжелые воспоминания окружали меня в доме, который он оставил мне в своем завещании… каждое место, где мы ходили вместе… воспоминания были повсюду, и я нуждался в бегстве — бегстве от смерти.

— Я все понимаю, — я чувствую себя стервой. — Я не должна была заставлять тебя рассказывать мне.

— Я хотел рассказать тебе. — он заправляет мне прядь волос за ухо и на мгновение пожирает меня своими губами. — Потому что хочу, чтобы тебе было комфортно делиться со мной.

Я открываю рот, чтобы сказать ему все, выплеснуть свои сердце и душу, но, опять же, слова отца эхом отзываются в моей голове.

— Иногда, я чувствую, что жизнь — это просто один большой тест, чтобы увидеть, как долго мы сможем выживать.

Я кладу голову ему на грудь и крепко зажмуриваюсь, ожидая, когда он уснет.

— Хочешь услышать, что означает моя татуировка? — спрашивает он, его голос мягкий, как перышко.

Я удивлена. Я думала, он разозлится или решит, что я сошла с ума.

— Да, я хотела бы услышать.

— Это история, которую мне постоянно рассказывал отец. — он удерживает мою руку на своей груди, его сердце быстро бьется под моей ладонью. — Чернота сотрясла землю и захватила тела смертных. Огонь возник над полями, и голод овладел океанами. Смерть победила гнев и Ангелов Смерти. Это был конец, но одна жертва отменила все. Один прекрасный Мрачный Ангел со смертью в её крови и на ее плечах объединила их, и единственным выбором она спасла мир. Но бой не будет легким. Смерть могла бы играть с её разумом и жизнью, но Ангелы сделают все возможное, чтобы защитить ее. Она будет бороться, правильно и неправильно, и может все испортить, но, в конце концов, ей придется сделать правильный выбор, иначе Смерть победит и людей, и Ангелов ждут вечные муки.

— Но что это значит… — мои веки тяжелеют, и я начинаю дремать. — И почему они начинают бороться… Разве обе они не смерти? Или это было из-за… — Душ. Я пытаюсь открыть рот, чтобы спросить его, знает ли он про ту историю в книге, но усталость завладевает моим телом.

— Уже поздно, — шепчет Ашер, нежно целуя кончик моего уха. — Я останусь здесь, пока ты не уснешь.

Мои веки подрагивают.

— Хорошо…

Спустя несколько секунд, я засыпаю без сновидений, засыпаю, свободная от смерти.

Я просыпаюсь от стука в парадную дверь, чем дольше это продолжается, тем громче стук. Наконец, я сбрасываю одеяло и встаю с кровати. Ашер ушел, и в моей комнате темно, а за окном мигают красно-синие огни. Я натягиваю футболку и шорты и спускаюсь вниз.

В последний раз, когда приходили копы, Йен разбил машину. Мама отправилась с ним, потому что раны от смерти Алисы были еще свежи, а он был в больнице в течение двух дней, восстанавливаюсь от тяжелой травмы головы.

Я распахиваю входную дверь. На крыльце стоят двое патрульных. Один низкий и мускулистый, другой высокий и неуклюжий. Полицейский автомобиль припаркован на подъездной дорожке, и мои соседи уже собрались на крыльце, наблюдая за происходящим в своих пижама, красные и синие огни освещают их сжечь-ее-на-костре выражения лиц.

Низкий офицер читает бумаги, прикрепленные к планшетке у него в руках.

— Вы Эмбер Роуз Эдвардс?

Мой пульс замирает.

— Да, это я.

— И вы владелица Додж Челленджер 1970 года?

Ох, черт. — Эмммм…

— Если соврете, у вас будут большие проблемы, — предупреждает офицер.

— Она моя. — у него крошки в усах, и я не могу перестать на них смотреть. — Или моего отца и моя.

— Ваш отец Патрик Эдвардс? — спрашивает высокий, и я киваю. — Он исчез несколько лет назад, и вас вызывали на допрос.

Я киваю.

— Да, и что?

Он хмурится и скользит пальцем по бумаге.

— Здесь говорится, что вы на испытательном сроке за хранение наркотиков.

Я прикусываю язык. Наркотики не мои — они были Йена. Но я взяла упаковку для него, так как он страдал маниакальными эпизодами. (Маниакальный эпизод — это аффективное расстройство, характеризующееся патологически повышенным фоном настроения и увеличением объема и темпа физической и психической активности.) — Да, это я.