Джессика Соренсен - Тлеющий уголек

— Хорошо, я попробую, но сложно веселиться, когда люди смотрят на тебя, будто ты можешь убить их.

— Никто не винит тебя за смерть твоего отца. Даже копы сказали, что это не могла быть ты. Они ведь не выдвинули обвинения.

— На самом деле, они так не говорили. У них просто не было достаточно улик, чтобы сделать это.

— Да, но никто не думает, что ты действительно могла убить его, — убеждает она меня.

— Все в этом городе так думают, — не соглашаюсь я, — они думают, что причина моего исчезновения на неделю — это то, что я скрывалась от копов.

— Ну, возможно, если бы ты сказала кому-нибудь, где была… — она ждет, но я молчу, и буду молчать до того дня, пока не умру. Она закатывает глаза и сгибает мизинец перед собой, — никто не думает, что ты убийца. Теперь поклянись, что ты будешь веселиться.

— Ладно, — я строю гримасу и цепляюсь своим мизинцем за ее, — я клянусь, что попробую повеселиться.

Она сжимает мизинец.

— Не попробуешь, а будешь.

— Я обещаю, что буду веселиться, — сказала я нахмурившись.

Она подпрыгивает, оживленно хлопая в ладоши, пока я пристегиваю браслет с шипами к запястью, затем мы выходим за дверь.

— И помни, что случится, если ты заберешь свои слова обратно, — говорит она, спускаясь вниз по лестнице, размахивая руками.

— Да, да, плохая карма настигнет меня, — говорю я, зашнуровывая ботинки после того, как прохожу последнюю ступеньку. Рейвен очень сильно верит в карму, но я сыта кармой по горло с тех пор, как мне исполнилось четыре, когда я случайно забрала жизнь моей бабушки.

— Чувак, почему ты выглядишь так, будто совершила преступление? — мой брат Йен опирается на дверной косяк кухни, опаляя шальную нить на его балахоне с помощью зажигалки. Его тонкие коричневые волосы спрятаны под серую шапочку и, как обычно, его руки полностью покрыты краской. Он также высок, как и я, и немного худощавый. Очень часто люди думали, что он младше меня.

Я качаю головой и выхватываю у него зажигалку.

— Почему ты играешь с огнем? Когда-нибудь ты навредишь себе. Или поранишь кого-нибудь другого.

Он делает выпад за зажигалкой, но я уклоняюсь и мчусь в кухню, где ковер сменяется кафелем. Я кидаю зажигалку на пол и смотрю, как она разбивается.

— В чём твоя проблема? — кричит Йен, подбирая сломанные кусочки.

Йену двадцать один, он на два года старше меня, и он все еще живет дома. В шестнадцать он объявил себя бедным художником, что означает, что он будет жить здесь всегда, опустошая холодильник и зависая на чердаке, который является его «студией».

Он хватает мою руку и жестко сжимает ее.

— Почему тебе нужно быть такой сукой временами?

Я напрягаюсь, пока чувствую, как его смерть грубо проходит через меня, словно яд. Огонь везде, крыша нашего дома сияет в огне. Йен лежит на полу, умирая — он хочет быть здесь. Я вырываюсь и резко делаю вдох через нос. Я видела его смерть раньше, и каждый раз она одинаково болезненна. В прекрасном мире, полном роз и солнечного цвета, я бы имела возможность изменить причину его смерти. Но насколько я знаю, предсказания смерти окончательны и неизменны также, как и чернила на страницах моего блокнота.

Он трет черно-желтую краску со щеки.

— Послушай, Эм, мне жаль, окей? — он глядит на Рейвен, беспокоясь о ее реакции, — я просто нехорошо спал в последнее время.

— Все в порядке. И мне жаль, что я сломала твою зажигалку, — я подбираю оставшиеся части и бросаю их в мусор, — ты принимаешь свои лекарства?

Он массирует заднюю часть шеи, выглядя напряженно.

— Да, но я не уверен, нужны ли они мне. Прошло два года с тех пор, как Алисса… И сейчас я чувствую себя очень хорошо.

Тот факт, что он не может говорить о ее смерти, доказывает, что он не готов перестать принимать свои лекарства. Йен никогда не простит себя за исчезновение Алиссы — его девушки в старших классах, чье тело было обнаружено в озере.

После того, как её нашли, Йен провел весь свой выпускной год выпивая и находясь под кайфом. Однажды он даже пытался покончить жизнь самоубийством, не смотря на то, что отрицает это, говоря, будто просто заглотил слишком много таблеток, но я знаю правду — я читала его предсмертную записку.

Когда я обнаружила его на полу в ванной без сознания и едва дышащим, я знала, он не должен был умереть, но все равно это напугало меня до усрачки. Он очень сильно любил Алису, и вина ее потери забирала его жизнь и отравляла его голову темнотой, от которой, я думаю, он никогда не сможет избавиться.

Он раскрывает объятия, но я уклоняюсь.

— Рейвен и я, уходим. Скажи маме, что я буду поздно… Если она появится.

Он идет к шкафу и достает оттуда коробку с сухим завтраком.

— Даже если она придет домой, она будет слишком пьяна, чтобы заметить.

— Я знаю, — я собираю грязную посуду со стола и кладу ее в раковину, — но на всякий случай, если каким-то чудом она придет домой трезвая и заметит, что я не здесь, ты будешь знать, что ответить.

Он машет на нас рукой, когда мы подходим к парадной двери.

— Да-да, я передам.

Рейвен посылает ему кокетливый поцелуй.

— Спасибо, сладкий.

Йен вопросительно поднимает брови.

— Сладкий?

Я рывком открываю дверь.

— Я думала, ты сказала, что никогда не будешь тусоваться с ним?

Она пожимает плечами и юркает за парадную дверь, покачивая пальцами и треся бедрами.

— Не буду, но я никогда не говорила, что я не буду флиртовать с ним.

Я машу Йену рукой на прощание.

— Увидимся позже, и если тебе что-нибудь понадобится, позвони мне.

— О да, я чуть не забыл, — он возвращается на кухню и, секундами позже, возвращается с моим блокнотом, — это было на переднем крыльце этим утром.

Поразившись, я беру блокнот и смахиваю грязь с черной кожаной обложки.

— Ты знаешь, как это попало сюда?

— Я подумал, ты оборонила или что-то в этом роде, — он пожимает плечами, — не видел, чтобы кто-нибудь приходил этим утром, не считая тебя.

Я с трудом сглатываю и переворачиваю страницы. Все выглядит нормально, блокнот был таким же, каким я его потеряла, не считая последней страницы.

Ослепленные непрозрачной завесой смертности, ее глаза всегда закрыты, как могила. Она хочет знать, хочет чувствовать этот огонь, яркость луны. Поэтому ищет свет. Только для того, чтобы понять, он в ней, как уголь, что должен зажигать.

Почерк безупречный, как если бы каждый изгиб буквы что-то значил. Я аккуратно прикасаюсь к странице, как будто это что-то драгоценное.

Рейвен заглядывает через мое плечо.

— Я думала, ты потеряла его.

— Похоже, я ошибалась, — я захлопываю блокнот, — подождешь меня в машине?

Она кивает, но направляется к Йену и тычет пальцем в его щеку.

— Итак, у меня есть жалоба, которая позволит мне взять тебя со мной.

Я оставляю их флиртовать, поднимаюсь в свою комнату и пялюсь на стих. Это прекрасно и бьет по больному, но кто написал это? Парень с кладбища? Я вырываю страницу и вешаю ее над кроватью. Читаю слова снова, прежде чем подойти к двери.

Увижу ли я мистического незнакомца снова? И что случится, если это произойдет?

Рейвен и я лучшие друзья с тех пор, как мы носили подгузники. Наши родители были друзьями в старшей школе, и они поселились по соседству после того, как поженились. Наши мамы забеременели вместе — дважды — а наши отцы работали в местном автомагазине. Это была идеальная жизнь, до тех пор, пока нам с Рейвен не исполнилось по два года.

Тогда мои родители начали часто ссориться. Поначалу, было неплохо, но потом это начало происходить каждую ночь. Мама сказала, что отец не хотел проводить время с нами, что он был слишком занят на работе и развлекаясь в баре. Она была права — отец был постоянно пьян. В конце концов, он переехал, а Йен и я едва видели его.

Отец Рейвен покинул её семью несколькими годами позже. Просто взял и ушел. Через некоторое время, наши мамы начали принимать наркотики, а наши братья начали жить в своих собственных мирах. На самом деле, брату Рейвен, Тодду, было не так уж и плохо, лишь немного необычно. Но я не знаю, что бы я делала, если бы потеряла Рейвен. Она — гарантия моей стабильности.

Вечеринка Реми более оживленная, чем обычно. Сборище студентов колледжа ютилось в маленькой гостиной, двигаясь под «Не бойся смерти» Blue Oyster Cult, практически залезая друг на друга, на их лицах можно было увидеть очевидное наслаждение от происходящего. Глубоко внутри, в темном уголке моего израненного сердца, я представляю какого это, трогать кого-то вот так, прижиматься к кому-то, чувствовать манящее тепло тела, вместо грязного ощущения неминуемой смерти.

Пивные бутылки и окурки от сигарет валяются на паркете, воздух пропах потом, пивом, сексом и смертью. Сильно, ядовито, опьяняюще. Я тусуюсь в пустом углу дома, максимально близко к лестнице и к двери, пытаясь держать дистанцию. Случайно я дотрагиваюсь до трех человек, и видения их смерти ранят мою кожу, словно маленькие ушибы, порезы и раны.

Я потягиваю свой клюквенный сок, который хотела бы пить, смешав с водкой, но сегодня я за рулем. Я смотрю, как люди танцуют, но мои мысли занимает парень с кладбища. Что он делает прямо сейчас? Прямо в этот момент, пока я стою здесь. В моем представлении, он сидит в своем доме в Викторианском стиле, строча прекрасные слова в своем блокноте, без рубашки, а его волосы падают на глаза. Его дом изолирован от мира темным лесом, постоянно скрытый туманом. Я уверена, что вряд ли это так, но в этом вся прелесть воображения.

— Эмбер, — перекрикивает музыку Рейвен, танцуя в толпе, её розовые волосы выделяются в море тел, а руки подняты вверх. Пот течет по её коже, и она обмахивает лицо, когда подбирается ко мне ближе. — Что ты делаешь? Ты обещала веселиться, — она обвиняющее указывает на меня пальцем и моргает своими блестящими глазами, а затем наклоняется вперед, всматриваясь в мое лицо, — фактически, ты поклялась.

Я вырываю пластиковый стаканчик из её рук и расплескиваю напиток, отметив, что в нем только водка и никакого пунша.

— Я знаю, и я пытаюсь, честно, но тебе никаких напитков больше, окей?

Она выпячивает нижнюю губу.

— Давай же, Эм. Ты обещала.

Я притворяюсь, будто меня интересуют танцевальные движения, покачивая бедрами.

— И я повеселюсь, клянусь. Теперь иди и потанцуй. Повеселись за нас обеих.

Раздражение горит в её глазах, когда она кладет свои руки на бедра и свирепо смотрит на меня.

— Ты становишься болью в моей заднице потому, что ты здесь, или это твоя маленькая смертельная штука так огорчает тебя?

Мой взор быстро охватывает комнату, и я рычу:

— Понизь свой голос. Кто-нибудь может услышать тебя.

Она вскидывает руки в воздух и закатывает глаза. Она определенно пьяна, и её темная сторона рвется наружу.

— О, большие новости! Маленькая Эмми может видеть смерть! Разве это кого-то волнует?

Я выливаю её напиток в ближайшее мусорное ведро.

— Больше никаких напитков.

Она ворчит, матерясь, но долговязый парень, одетый в черные джинсы и черную футболку, прерывает нас.

— Смерть везде, друзья мои. И, в конечном итоге, она догонит нас, так какой смысл бежать от неё? Вместо этого, мы должны жить полной жизнью.

Его зеленые глаза подведены черным, а на запястьях красуется изображение скрещенных костей. Он кладет руку на плечо Рейвен и, пьяно пошатнувшись вперед, случайно натыкается на моё колено.

Тяжесть проходит через мое тело, разливаясь по моим венам словно огонь.

Чёрная вода. Деревья. Дождь льется с темного неба. Стекло везде. Кровь… они не могут дышать… они не могут дышать! Перья падают на землю.

Я пытаюсь ловить ртом воздух, почти задыхаясь от осознания того, насколько это напоминает смерть моего отца, место, где была найдена его машина.

— Это пугает тебя? — его глаза пристально изучают меня, отмечая готический стиль моей одежды. — Судя по твоему виду, я бы так не подумал. Но, эй, может ты просто выпендрежница?

— Ты знаешь, ты не должен судить людей по их внешнему виду, — я позволяю своим волосам упасть на лицо и закрываю глаза. Я не хочу смотреть на него. Его жизнь приближается к концу, последний лепесток розы слабеет на затухающем стебле. Я заправляю пряди волос за уши и вздыхаю. — У тебя есть ‘DD’?

— Что за ‘DD’, черт возьми? — нечленораздельно произносит он, спотыкаясь и проливая свой напиток на пол.

Я потираю виски. Идиот.

— Все, включая тебя, окажите услугу и не садитесь за руль сегодня. Окей?