– Понимаю, – с опасением глядя на возбужденного Халтурина, подтвердила Женя.

– Тогда, может, вы справитесь?

– Я постараюсь.

– Поднимите ребенка. Спасибо, – буркнул управляющий, повернулся спиной к Женьке и направился в кабинет.

– Хорошо день начался, – кисло улыбнулась Хаустова и подхватила Артемку на руки.

– Дядя тебя ругал? – Тема готовился зареветь.

– Нет, что ты, это дядя так хвалил. Он просто дремучий.

– Как лес?

– Как лес.


Никакому объяснению желание Халтурина привлечь кадровичку в качестве помощницы не подлежало. Правило номер два кризис-менеджера гласило: «Никогда не оставляй старую команду для новой работы».

Халтурин с удивлением признал, что ему зачем-то нужно обратить в свою веру эту сонную девушку. Почему-то страшно хотелось, чтобы пришибленная кадровичка стала единомышленницей, соратницей, поверила в него, в Евгения Халтурина, чтобы гордилась им, чтобы шла без оглядки под его знаменами. Евгений с недоумением спрашивал себя: зачем ему это? – и не находил ответа.

Хаустова была смешной провинциалкой на подошвах-тракторах, в каких-то турецко-китайских христарадных свитерочках и кофточках – никакого сравнения с Гретой.

«Причем здесь подошвы? Мама у нее упала. И еще в ее интересах сохранить завод. Вот! – возликовал Халтурин, найдя уважительную причину своей лояльности. – Она же расстроилась, кинулась защищать завод, кадры, этих… как их… модельщиков и изготовителей каких-то там капов[1]».

Жесткий режим помогал сохранять Евгению высокую работоспособность.

Подъем в шесть тридцать, пробежка в парке (или час в бассейне во Дворце спорта), душ, завтрак. Рабочий день начинался в восемь, в гостиничный номер Халтурин возвращался не раньше девяти вечера. Голова не отключалась даже во сне.

Столовые сервизы, вазы, кашпо, чашки «агашки», посуда в «трактирном стиле» (для ресторанов) – вот что видел Халтурин вместо эротических снов. Все это посудное хозяйство гонялось за Жекой, как за Федорой в сказке Чуковского.

– Лучше бы за ББ гонялись, – просыпаясь, ворчал Жека.

«Эх, хорошо было «фарфоровому королю» Матвею Кузнецову, – с завистью к русскому промышленнику и с обидой на нынешнюю власть думал Халтурин, – попросил царя ввести заградительную пошлину для экспортного фарфора – и на тебе, пожалуйста! И Кузнецов со товарищи в шоколаде, и индустрия процветает. А наши почему-то только об автопроме пекутся».

В своих планах Евгений забегал далеко вперед, думал о производстве иконостасов, сервизов и чайных пар к Рождеству и Пасхе, похожих на чешскую посуду с рождественским гусем. Еще можно керамическую настенную и напольную плитку выпускать в стиле «ретро». Для задуманного, кроме денег, требовалось оборудование и православный художник.

* * *

…Первые несколько дней после встречи с Божко прошли спокойно, но когда на заводе сменился директор, случился вполне прогнозируемый, и потому неожиданный наезд.

В наилучшем расположении духа Жека подкатил на «Ямахе» к гостинице, заехал во двор и заглушил мотор. Если все пойдет так и дальше, то уже следующей осенью он будет валяться на травке в Гайд-парке.

Халтурин слез с мотоцикла, укрыл его попонкой и оставил чаевые охраннику – на всякий случай. «Скоро похолодает, придется покупать машину, внедорожник какой-нибудь», – с сожалением подумал Халтурин, бросив прощальный взгляд на «Ямаху»: его страсть к мотоциклу можно было сравнить только со страстью к Грете и работе.

Едва Евгений покинул территорию стоянки и завернул за угол, из тени вынырнули трое.

Халтурин не был трусом, но трое на одного – не по-спортивному как-то получалось. Жека шагнул к стене, чтобы прикрыть спину.

– Может, поговорим? – предложил он нападавшим. Перспектива появления с побитым фасадом на заводе Халтурина совершенно не привлекала.

– Ты валил бы в столицу, слышь, как там тебя, кризисный, блин, управляющий, – сквозь зубы процедил один.

Лиц Халтурин не видел – свет от уличного фонаря за угол не попадал, узнать Жека никого не мог. К тому же рабочие завода слились в представлении Евгения в безликую серую массу. За несколько недель работы Халтурин узнавал только трех начальников цехов и пару мастеров, которые с хмурыми физиономиями выслушали указания о демонтаже оборудования и с такими же хмурыми физиономиями – о приостановке демонтажа. У Халтурина сложилось впечатления, что работникам было одинаково – ломать или строить, копать или не копать.

– О чем с ним разговаривать? – подал реплику другой, – он же кроме денег никаких аргументов не понимает.

От темных фигур разило перегаром и нечистотой.

– А ты попробуй, – предложил Халтурин, лихорадочно соображая, кто эти трое. Моментальной вспышкой в голове пронеслась мысль, что кроме заводских, его никто в лицо не знает. Чьи интересы представляют нападавшие? Свои собственные? Банкира?

– Завязывай базар. В общем так: не уедешь – сам дурак. Понятно излагаю?

– Вполне. Но, мужики, не обещаю, что выполню ваши требования.

Евгений не успел договорить, как получил под дых, но принял удар и успел ответить выпадом слева, и тут же Халтурина настиг и отбросил хук в челюсть. Жека не удержался на ногах, упал на мокрый асфальт. Попытался подняться, но следующий удар опять отбросил Евгения к стене. Нападавшие успокоились, когда Халтурин затих.

Полежав под моросящим дождиком, Жека пришел в себя, медленно поднялся и добрел до угла. Остановился, отдышался, пощупал грудь и диагностировал у себя трещину ребра.

– Сволочь, – стараясь не вдыхать глубоко, ругался под нос Халтурин, – придется завтра отлеживаться, а времени совсем нет. Кто такие? Банкир только от судьи мог узнать о смене руководства на заводе. Неужели все так паршиво?

Жека ввалился в гостиничный холл с надеждой на быструю и профессиональную помощь, но администратора Любы за конторкой не оказалось.

Халтурин добрался до номера, кое-как разделся. Вызвать машину и съездить в травму, снять побои? Утром, пожалуй.

В ванной с облегчением отметил, что лицо почти не пострадало, долго умывался, будто смывал позор поражения, отфыркивался от боли, потом мостился в постели, как пес на ночевку, пока нашел удобное положение. Уже засыпая, подумал: «Боятся – значит, уважают».


Утром, вместо того, чтобы отлеживаться, Халтурин заставил себя поехать в травмпункт, снять побои. Взял справку, проскочил в городской отдел милиции и написал заявление о нападении.

Радости в глазах следователя Прошкина – стареющего капитана с ленивыми движениями – не наблюдал. Таким же ленивым, как и движения, голосом, Прошкин задавал протокольные вопросы:

– У вас есть враги?

– Три с половиной тысячи человек, – буркнул Халтурин.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Всех.

– Что-нибудь пропало?

– Нет, все на месте.

– Мы, конечно, примем заявление, но если вы никого не рассмотрели, то… Сами понимаете, маловероятно…

Халтурин понимал.

Купил в аптеке корсет, обмотался, как тяжеловес перед поднятием штанги, чтобы ребро не ввинчивалось в мозг, к обеду был на заводе и погрузился в дела, но мысль о засаде, в которой пострадало не столько ребро, сколько самолюбие, не давала покоя. Как это ты, пуганый ворон, в девяти случаях из десяти точно рассчитывающий удар и контрудар, лопухнулся, как безусый юнец, не нюхавший пороха?

Кто бы он ни был, этот народный мститель, он опоздал: Халтурин успел вывезти всю посуду со склада. «Получи, фашист, гранату», – приговаривал Евгений, наблюдая, как ночная смена рабочих грузит ящики с посудой.

Дима Каверзев – единомышленник и друг Халтурина, встретил фуры в Москве, разгрузил и спрятал посуду в надежном месте.

Через Московский Клуб православных предпринимателей Халтурин нашел инженера-технолога – Павла Жижко. Его и Диму вызвал на завод. Пора было приступать к реконструкции.

Команда складывалась, как предписывала наука: Халтурин – лидер, он же интеллектуал-реализатор. Реализатор-коммуникатор – Павел Жижко, Димка – коммуникатор-интеллектуал. И Хаустова.

Хаустову до конца классифицировать не удавалось, но барышня числилась в команде под номером один. Отношения с Хаустовой были неоднозначными, но это были отношения. Топ-менеджер Халтурин по неясной причине выбрал кадровичку в друзья, и Хаустова на правах друга учила босса жизни.


Военные действия гоняли кровь по жилам, усиливали обмен веществ, Халтурин ел за троих. Только кофе, приготовленный заботливой рукой Агнессы Павловны, в горло уже не лез. Евгений сломался, купил кофемашину и научил Агнессу пользоваться благами цивилизации. Агнесса Павловна, привыкшая к чаю в пакетиках, приближалась к чудо-машине в состоянии, близком к обморочному, но Халтурин, наконец, получил настоящий кофе.

За чашкой ароматного напитка Евгений расслаблялся, думал о чем-нибудь приятном: о Лондоне или… о барышне из отдала кадров…

С натяжкой к барышне можно было применить понятие «коммуникатор», имея в виду ее работу с кадрами, но Халтурину казалось, что девушка способна на большее.

А сын у Хаустовой – вообще реальный пацан.

Жека вспоминал кадровичку и улыбался: кукольное личико, ботинки-тракторы. Трогательная, маленькая. Полной неожиданностью стали для Евгения мысли том, что у Жени красивая фигура, и если б не мрачная одежда, которая уродовала девушку, и не унылое выражение лица, могла бы числиться красавицей, не хуже некоторых… Если не верность любимой женщине, то верность идеалу он мог себе позволить. Идеалом оставалась Грета.

* * *

…В отдел кадров стояла очередь.

Халтурин, глядя под ноги, быстрым шагом прошел мимо угрюмых, враждебных лиц, резким движением распахнул дверь:

– Евгения Станиславовна!

– Да, Евгений Станиславович?

Состоялся обмен улыбками: покровительственной – Халтурина и смущенной – Жени.

– Нужен православный художник по фарфору и фаянсу.

– Хорошо, я дам объявление.

– Да. Поторопитесь.

– Газета выйдет через три дня.

– Так долго?

– Да.

– А кадровое агентство здесь есть?

– Только в областном центре.

– Свяжитесь с ними. Нам срочно нужен художник.

Женька кивнула с серьезным видом. Что-то задумал их реформатор, что-то важное – из ушей пламя, из ноздрей дым, из-под копыт искры летят. Интересно, по Нинкиной классификации, к каким ветрам можно отнести Халтурина? Тайфун? Ураган? «Ураган «Халтурин», – Женька весело хмыкнула, набирая номер рекрутингового агентства. – Надо же, какая чушь в голову лезет».

Передала заявку, продиктовала объявление в местную газету, ей сбросили по факсу счет, и Женя побежала с ним в бухгалтерию.

– Ты что, не знаешь, все счета через Халтурина, – в испуге замахала руками бухгалтер Людмила Петрова, которую за исполинский рост и вес злые языки окрестили Дюймовочкой.

Женя кинулась в приемную. Агнессы на месте не оказалось.

Хаустова уже взялась за ручку двери в кабинет директора, но услышала краешек разговора – Халтурин с кем-то говорил по телефону:

– Грета, мне нечего тебе предложить. Нет, я ничего не забыл, – донеслось из кабинета.

Голос Халтурина – интимный, тихий и грустный, заставил Женьку остановиться. Воздух сжался в груди, как в газовом баллоне перед взрывом.

– Как раньше ничего уже не будет, – произнес управляющий, и Женька поразилась сходству со своими мыслями. Именно эти слова она повторяет себе каждый день, по несколько раз, и ночью. Ничего как раньше не будет. А как будет? И вообще – будет? «Он хочет, чтобы девушка его уговаривала», – догадалась Женя.

Разговор прервал звонок по другому телефону.

– Грета, я не могу больше говорить, целую. – Женька выдохнула, а Халтурин уже переключился на другой звонок.

– Алло? Да, приветствую.

Хаустова просунула голову в кабинет, шепотом поинтересовалась:

– Евгений Станиславович, можно?

Халтурин, продолжая разговор, жестом пригласил Женю войти.

– Чем больше, тем лучше. Денег много не бывает. Конечно, обоснованная цифра. За каждую строчку головой ручаюсь.

Женька стояла столбом посреди кабинета. Халтурин ткнул пальцем на стул, показал глазами: «Садись».

– Заинтересовал? Я рад! – продолжал в трубку Евгений, показывая на бумаги в руке у Жени.

Она положила на стол счета и осталась стоять.

Халтурин опять показал на стул. Женька вернулась на место.

– Я смогу приехать в субботу. Отлично. До связи, – простился Евгений, потер ладони и поднял на Женьку довольный взгляд. – Это инвестор. Заинтересовался моим бизнес-планом.

– Каким? – вырвалось у Женьки. Ревность змеей обернулась вокруг сердца: кто-то знает о планах Халтурина, а она рядом – и ничего.

– Неужели интересно? – с озорной улыбкой глядя на Женьку, спросил Халтурин.

– Конечно. Если это все произойдет, и завод заработает, то интересно, – созналась, краснея, Женька.

Все-таки не верит кадровичка в него. Ну, и на кой черт ему ее вера?