– Давай пройдемся по сцене, хорошо? – говорю я, держа в руках сценарий.

Мы бросаемся в выдуманную реальность, словно в бассейн жарким днем. Здесь мы надеваем на себя другие личины, и это помогает забыть свои, позволяет притвориться, хоть ненадолго, что все хорошо.


Хоровая комната забита актерами. Я сижу недалеко от мисс Би, всех записывая. Пока я не пометила лишь одно имя в списке.

– Привет.

Кто-то садится рядом со мной. Я поворачиваюсь. Внезапно дышать становится сложнее. Я могу вычеркнуть последнее имя из списка.

– Гэвин. Привет. – Все внутри зажигается, словно пришло Рождество.

Мы раньше никогда не оставались наедине, у нас никогда не было настоящего разговора без других людей. Когда мы репетировали «Как важно быть серьезным», в основном ты разговаривал с парнями. За исключением одной или двух наших бесед о музыке и режиссуре, мы обменивались короткими фразами о глупых, неважных вещах. Последнее, о чем мы говорили, – садовые гномы. Но теперь я чувствую, что то письмо парит в воздухе между нами.

Я понимаю…

Я знаю, прямо сейчас кажется…

Ты имеешь значение, даже если думаешь, что это не так.

Я рядом…

– Готов подняться туда и показать мисс Би, на что способен? – спрашиваю я.

Ты наклоняешься по-заговорщицки, твой лоб почти касается моего. Ты подмигиваешь, и это, черт возьми, самое сексуальное, что я видела.

– Дело в шляпе, – говоришь ты. Голос, как обычно, беззаботный, но каким бы потрясающим актером ты ни был, у тебя не получается полностью скрыть напряжение. Однако я следую за тобой: если хочешь притворяться, что все хорошо, тогда и я буду.

– Ты достаточно самоуверен, не так ли? – спрашиваю.

Смеешься, и я замечаю, что ты при этом смотришь на колени и слегка качаешь головой. Вскоре этот жест станет мне знакомым. Дорогим.

– Замолвишь за меня доброе словечко? – спрашиваешь ты.

– Я подумаю над этим. – Теперь мой черед подмигивать.

– Это шикарно. – Ты протягиваешь руку и мягко тянешь меня за свитер. Он покрыт блестками – одна из дешевых пятидолларовых вещей из H&M.

– Ты единственный не гей, который может сказать «шикарно» и не выглядеть глупо, – говорю я.

Ты улыбаешься:

– Так это потому что я сам шикарный.

Начинается первый раунд певцов, большинство из них – разные степени ужасного. Ты даже кривишься один раз и сползаешь по стулу, словно звук причиняет тебе физическую боль. Мне нравится, что ты продолжаешь придерживаться такой позиции: ты не ботан, просто знаток.

Ты поворачиваешься ко мне, твой взгляд цепляется за мой.

– Спасибо, – говоришь ты тихо. – Твое письмо, оно типа… спасло меня.

Я краснею, удовольствие расцветает в груди. Сейчас я еще не знаю, но вскоре внутри меня будет сад. И там вырастут колючки.

– О, – говорю я. Почему внезапно в голову приходят только фразы с уроков французского? Je suis un ananas. Я – ананас? – То есть круто. Надеюсь, это помогло. Эм.

Я кусаю губу, смотрю на талоны прослушивания, которые сжимаю в руках. Не могу сказать ничего путного. Если бы только Тони Кушнер или другой прекрасный сценарист мог бы жить в моем горле и просто сказать за меня правильные слова в нужный момент.

– Да, – говоришь ты, – помогло.

Что-то внутри меня говорит, что этот момент важен.

Мисс Би называет твое имя, прежде чем мы успеваем еще что-то сказать, и ты передаешь мне свой талон (твой почерк, как я и думала, удивительно аккуратный) и направляешься к передней части комнаты. Ты отдаешь свои ноты пианисту, потом смотришь на нас с, как бы сказал мой дедушка, притворной улыбкой.

И вот внезапно ты – Билли Флинн, идеальный выбор для роли хитрого адвоката. Любой мечтающий об этой роли наверняка сдался, как только услышал, что ты все равно участвуешь в отборочных. В любом случае эта роль твоя.

Это король драмы Гэвин: душа вечеринки, парень, который ничто и никого не воспринимает всерьез. Особенно самого себя. Гэвин из музыкальной группы больше похож на настоящего Гэвина, которого я скоро узнаю: задумчивого, смены настроения, как тектонические плиты. Уязвимого.

Несмотря на улыбку на твоем лице и магнетизм, который аж трещит, когда ты на сцене, я замечаю настороженность в комнате. Все наклоняются вперед на своих стульях. Я почти что вижу неоновые знаки, мерцающие над твоей головой: САМОУБИЙСТВО САМОУБИЙСТВО САМОУБИЙСТВО.

Ты поешь «Славу одной песни» из «Аренды», и мне интересно, та ли эта песня, которую ты изначально собирался петь, или это способ сказать нам: «Сейчас я в порядке». Безусловно, это не тот тип джазовых песен, с которыми все выступают, и не фирменный ангст-рок твоей группы. Это… красиво. Нежно и открыто, пронизано суровой элегантностью. Мне так сильно хочется с тобой целоваться прямо сейчас.

Одна песня, мир был у его ног,

Слава в глазах юной девушки, юной девушки…

Я та юная девушка.

Я просто еще этого не знаю.



Глава 5


Все мои друзья-парни сексуально озабочены. Их любимое занятие – придумывать, какое бы порно-имя было у каждой из нас, девушек. Думаю, многие люди в порнографии используют свои вторые имена в качестве первых, а улицу, на которой живут, в качестве фамилии. Таким образом я бы стала Мари Лай.

Неудачно (или идеально), знаю.

Вы с Кайлом, Питером и Райаном думаете, что то, что я живу на авеню Лай, – это самая забавная вещь в мире. Это практически идеальное имя для порнозвезды. Ты начинаешь смеяться, и, видя тебя таким, я чувствую себя счастливой, так что мне все равно, что вы четверо придумываете мне побочную карьеру во взрослых фильмах. Думаю, если с режиссурой не получится, у меня будет чем заняться.


Гэвин Дэвис.

Я не могу выбросить тебя из головы. Воздух вокруг тебя изменился, стал тяжелее после того, что случилось. Ты выглядишь старше, словно действительно через что-то прошел. Ты даже не пытаешься прятать свои шрамы. Ты их носишь почти как знак отличия. Боевые шрамы. Мне это нравится. Почему-то ты кажешься мудрым. Словно ты нашел ответ на вопрос, который давно уже задавал. Я хочу знать ответ.

Слова, которые я написала тебе две недели назад, обжигают мне пальцы. Я подношу их к губам и внезапно думаю: «Интересно, каково это – поцеловать его». Саммер перешла от страха и грусти к серьезной злости на тебя – она больше не проводит с нами время. Лис, планирующая однажды стать психологом, как ее родители, говорит, что Саммер проходит разные стадии горя.

Саммер говорит, что ты ее контролировал, что тебе не нравилось, что у нее есть друзья-парни. Вообще, конечно, это не очень здорово, но надо признать, что она флиртовала с другими. Даже я это заметила. «Он хотел быть со мной все время, – говорит она. – Он хотел быть самым важным». Прости, но я не вижу, что в этом такого плохого. Будь ты моим парнем, не представляю, чтобы я не захотела проводить с тобой каждую секунду каждого дня. Если это безумие, значит, я такая. Носи меня везде с собой.

Звенит звонок с последнего урока, вырывая меня из мыслей, возвращая в настоящий момент, который не очень-то счастливый. Хорошо бы как-то пройти этот ход в игре и собрать причитающийся бонус, но колледж, кажется, еще так нескоро. Так что звенит звонок, и мое сердце сжимается. Ненавижу эту часть дня, когда нужно идти домой.

Раздается коллективный радостный вздох, когда мистер Денсон говорит:

– Делайте свою домашнюю работу или окажетесь без дома. Произнесите вместе со мной: тригонометрия – это хорошо.

Мы все стонем:

– Тригонометрия – это хорошо.

Я понимаю, что не слышала ни слова из того, что мистер Денсон говорил последний час. Такое происходит со мной постоянно. Я погружаюсь в свои мысли и мечтаю целые уроки напролет.

«Спустись с небес», – говорит мама.

Мой дом всего в несколько кварталах от школы, так что я добираюсь домой достаточно быстро. Плюс: не надо долго идти. Минус: я попадаю домой быстрее, чем хотелось бы, а не хотелось бы попадать туда вообще. Знаете это раздражающее чувство по воскресеньям – воскресную хандру? Вот так по ощущениям и возвращаться домой. Вот так я чувствую себя каждую секунду, находясь в доме моей семьи.

Я не совсем уверена, зачем мама меня родила. То есть я не была ребенком-ошибкой, типа «О черт, я залетела». Моя мама хотела меня. Вот почему так странно, что теперь, кажется, я ей не нужна. Я чувствую, словно каким-то образом вторглась к ней, словно у нее и Великана стоят огромный знак «Проход запрещен» и электрический забор вокруг них и Сэма. И я все время врезаюсь в этот чертов забор.

Они не хотят меня здесь видеть. Во время самых худших разборок, когда я угрожаю уйти жить к своему отцу-наркоману, моя мама говорит: «Отлично, посмотрим, как тебе там понравится». И я не знаю, что она имеет в виду. Типа «Отлично, мне все равно»? Или она думает, что жизнь с ней намного лучше? И если она это хочет сказать, то разве это типа не так уж сильно впечатляет, что жить с ней лучше, чем с наркоманом? Планка установлена достаточно низко, хочу сказать.

Для мамы и Великана я в первую очередь помеха, во вторую – служанка и человек – только в далекую третью. Моя жизнь в доме – бесконечный список заданий. Вот некоторые из них: скрести между плитками в душе, организовать переработку отходов (раздавить каждую банку), поливать газон, вытирать пыль, пылесосить, складывать белье для стирки, готовить ужин, мыть окна (боже упаси, если я оставлю разводы), заправлять не мои кровати, мыть посуду, сидеть с ребенком. Моя мама не переносит грязь. Все должно быть без единого пятнышка, на своем месте, и это моя работа, несмотря на кучу заданий на дом или друзей, которые хотят сходить в кино, погулять. Великан тоже участвует в этом. Например, в мои обязанности входит мыть его машину каждую неделю, и я часто торчу за стиркой его вещей.

Мы с друзьями тайно прозвали его Великаном, потому что он весь такой «нюх-нюх-нюх»[6]. Он пьет водку с тоником, и от его голоса по рукам бегут мурашки. Его слово – закон. Наш дом полон криков и слез, стены скрывают правду от соседей. Видите ли, Великан может быть очаровательным. Вне нашего дома он – замаскировавшийся огр, превращающийся в дружелюбного соседа или преданного родителя. Он – бухгалтер в бизнесе, который расходует больше, чем приносит, но его настоящее призвание, думаю, актерская игра: он так замечательно притворяется хорошим человеком.

Мы живем в одноэтажном доме с тремя спальнями. Раньше я делила свою комнату со своей старшей сестрой Бет, и вот почему у меня двухъярусная кровать. Я выбрала нижнюю, потому что там чувствуешь себя как в коконе, словно можно спрятаться, когда становится слишком тяжело.

Я повесила фотографии друзей на стену возле кровати – смесь фотографий с выступлений и разных снимков из жизни. Там есть один, где ты сидишь на краю сцены и смотришь на меня с ленивой усмешкой. Также есть фотографии моих идолов: Джули Теймур (самого лучшего режиссера всех времен), Уолта Уитмена. А еще там есть моя любимая цитата, которая была на постере над доской у нашего учителя английского в девятом классе: «Медицина, право, бизнес, инженерное дело необходимы для поддержания жизни. Но поэзия, красота, романтика и любовь – то, ради чего мы живем». По сути это девиз моей жизни.

Цитата из «Общества мертвых поэтов», из той части, когда Робин Уильямс в классе рассказывает ученикам о Шекспире. Никто не заставлял меня полюбить Шекспира. Я запомнила наизусть почти всю «Ромео и Джульетту». Я понимаю, какими загнанными в ловушку они себя чувствовали, как отчаянно хотели выбраться. В восьмом классе я носила ее везде с собой, читая и перечитывая в свободное время. Моя книжка была достаточно потрепанной, но, наверное, это первая вещь, которую я спасла бы в случае пожара. Страницы хрупкие и уже желтеющие, запятнанные надеждой, вытекающей из моих пальцев – новой девочки в городе в поисках чего-то великого в своей жизни.

Помню тот день, когда мы переехали из Лос-Анджелеса. Моя мама и Великан только что поженились, и мы с Бет долго не могли заснуть по ночам и плакали. Было слишком тихо: нам не хватало шума автострады, вертолетов. И запах был странный – навоз и грязь, а также разбитые мечты. Мы составили список всех любимых вещей, связанных с Лос-Анджелесом, и прикрепили на стену спальни. Он до сих пор тут висит: пляж «Венис», кафе «Фифтиз», каток «Пиквик», очередь в «Пинкс», мексиканская еда.

Я бросаю свой рюкзак на пол в прихожей дома как раз тогда, когда забегает Сэм. Хоть я и люблю его, но брат, хоть и не по своей вине, вроде моего личного проклятия. Мама уже сказала, что моя (неоплачиваемая, неблагодарная) работа этим летом – сидеть с ним каждый день, весь день, когда я не на работе в «Медовом горшочке». Раньше Бет и я делили эту ношу, но теперь она вся на мне: присмотр за ребенком, работа по дому, груша для битья. Мама использует бесплатный труд, чтобы потратить свое время на «Минеральную магию», косметическую компанию, для которой она организовывает вечеринки, продавая косметику своим друзьями, их друзьям и друзьям из друзей.