Сабрина Джеффрис - Только герцогу это под силу

Застав Луизу врасплох, он притянул её к себе и поцеловал. Внезапно, решительно… кратко. Когда она подняла на него ошеломлённый взгляд, он сказал:

— Ну, вот твой поцелуй. Теперь скажи Саймон.

Она быстро подавила, рвущийся на волю смех. Её губы вновь чопорно поджались, только предательски подрагивала.

— Говорила же, я не буду так сближаться с вами, — она упёрлась ему в грудь. — И я, конечно, не подразумевала, что вы…

Он снова поцеловал её и отступил назад, пока она его не оттолкнула.

— Я счастлив дарить тебе сколь угодно поцелуев, покуда ты называешь меня Саймоном.

Она разрывалась: то ли злиться, то ли смеяться.

— Вы отлично знаете, я не просила вас…

Он подался вперед, чтобы снова поцеловать её, но она спешно прижала руку к его губам.

— Прекратите, сэр!

— Саймон, — напомнил он ей в упор обтянутых перчаткой пальчиков. — Назови меня Саймоном, и я остановлюсь.

Из неё вырвался очередной смешок.

— Вы глухой, что ли? Повторяю, я не хочу называть вас Саймоном, пока на самом деле хорошенько вас не узнала.

Не отпуская её руку от своих губ, герцог начал один за одним целовать её обтянутые перчаткой пальчики.

— Так ты предпочитаешь, что бы я продолжал целовать тебя…

— Вы знаете: я говорила не об этом, — хрипло прошептала девушка.

Однако она не оттолкнула и не пыталась остановить его, когда он расстёгивал крошечные пуговки её перчатки, открывая её пахнущее сиренью запястье для лёгкого, словно прикосновение пёрышка, поцелуя. Его сердце гулко забилось в ответ на беспорядочный, неистовый ритм её пульса. Слава господу, Луиза не так уж невосприимчива к нему, как делает вид.

— У тебя такие хорошенькие ручки, — он стащил с неё перчатку, целуя каждый дюйм, что он обнажил. — Такие изящные пальчики.

Саймон почувствовал возле своего лба её возбужденное отрывистое дыхание.

— Не будьте посмешищем. У меня короткие, коренастые пальцы. Из-за этого я так плохо играю на арфе. Все так говорят.

— Они ошибаются.

Сунув перчатку в карман брюк, он провёл губами вдоль её указательного пальца, чтобы поцеловать оголённую ладонь. Когда её пальцы прикоснулись к его щеке в трогательной ласке, он возликовал.

— Я помню твою игру на арфе. Это было изумительно.

Девушка сотрясалась от смеха.

— Тогда вы или не в себе, или у вас нет слуха, либо вам припоминается игра на арфе совершенно другой женщины. Возможно, Регины.

— Не о руках моей сестры я грезил в Калькутте. Я мечтал не о её пальцах, ласкающих мне щеку, — он понизил голос. — Так, как ты сейчас.

Напряженно замерев, она попыталась отдёрнуть руку, но он и не думал ей такое позволить, пока не смягчит её, лаская открытым ртом её ладонь.

— Не верю, вы и минуты не думали о моих пальцах, — произнесла Луиза, но в её взгляде читалось, как сильно она хотела от него правды.

Как ни странно, он хотел её поведать.

— Нет?

Он остановился в разгар покусывания её очаровательного мизинца, схватил другую руку и потёр через перчатку её безымянный палец.

— У тебя шрам на втором суставе, вот здесь, от укуса терьера. Ты рассказала о нём на том обеде у Айверсли.

Когда она позволила Саймону немного подержать её руку без перчатки под столом.

— Вы… вы это помните? — глаза её расширились и их волнующая чернота так и манила затеряться в них.

Он стащил с неё другую перчатку и сунул в карман. Положив руки девушки себе на плечи, он притянул её ближе, так что она оказалась прижатой к нему от бедра до груди.

— Я помню всё, — хрипло произнёс он.

Потом завладел её губами, его взыгравшая кровь требовала опустошить медовые уста Луизы. К чёрту это ожидание благоприятного случая, эту осмотрительность и боязнь напугать её излишней стремительностью. Её жаннодарковский щит можно разбить, только напомнив ей, что она желанная женщина и слишком пылкая, чтобы чахнуть, как старая дева.

Слишком неистова и так чертовски соблазнительна, что слов нет. На вкус она — чай с лимонными пирогами — такая до мозга костей английская, что это одурманивало его, но и такая же диковинная для него, как смесь миндального молока и кокоса. И когда она раскрыла эти мягкие как шелк губы, заманивая его внутрь, атаками встречая его язык, он чуть не уложил её вниз под берёзу и вязы и не удовлетворил свою изнывающую потребность.

Для женщины, которая в последнее время, казалось, вела монашескую жизнь, Луиза, несомненно, превосходно целовалась. От одной лишь мысли о мужчинах, которые, вероятно, посмели целовать её, пока он был в Индии, его поцелуй стал более грубый, более собственнический…

Задыхаясь, она оторвалась от его рта, одновременно утопая руками в его волосах.

— Что еще вы… помните о нашем времени вдвоем?

По крайней мере, она не оттолкнула его.

— Заметно больше, чем ты, — прозвучало резче, чем Саймон предполагал, и он уткнулся ей в элегантную лебединую шею. — Я полагаю, ты была слишком занята с теми идиотами при дворе, чтобы думать обо мне.

— Идиотами при дворе? — повторила она.

— Теми, которые учили тебя так хорошо целоваться.

Когда она отступила и уставилась на него с обиженным выражением, герцог пожалел, что не придержал свой проклятый язык.

— Так вы и вправду считаете меня распутницей, такой как моя мать.

Дьявол, он знал, как она ранимо относилась к этому.

— Считай я тебя распутницей, я бы не ухаживал за тобой, — когда она попыталась освободиться из объятий, он и не думал отпускать её. — Но ясно же, что ты от кого-то научилась целоваться.

Девушка впилась в него взглядом.

— И что с того? Как много женщин вы целовали, пока были в отъезде?

— Если б я сказал, ты бы не поверила.

— Уверяю вас, поверила бы, — она вскинула подбородок. — Вы со своей вереницей индийских любовниц, вероятно, посоперничали бы с раджой.

— Нет, — кратко ответил он. — Любовниц не было.

Глаза её заблестели в наступающих сумерках.

— Значит, были «возлюбленные».

— Не было и «возлюбленных». Я семь лет, как монах, соблюдал обет безбрачия.

Она скептически посмотрела.

— Я больше не наивная девчонка, так что не надо щадить мои нежные чувства. Я достаточно увидела и услышала в Ньюгейте и знаю, что мужчины обычно не отказывают себе… в определенных вещах. Вы можете сказать мне правду.

— Зачем бы мне так лгать?

— Чтобы я подумала, что вы берегли себя для меня, или похожий бред.

Саймон грустно улыбнулся ей.

— Я мыслил более практично. Не хотел рисковать заразиться… или испытать предательство. Так случилось — я изрядно насмотрелся, как опасно иметь дело с индийской любовницей, особенно для мужчины моего положения.

Учитывая варианты, самым благоразумным казалось — самоудовлетворение.

Однако, судя по виду Луизы, это её не убедило.

— Значит, вам надо прямиком в публичный дом, сэр.

— Прошу прощения?

Конечно, это не просто намек, что он…

— Я видела, что Маркус становится словно не в себе, когда Регины нет рядом больше, чем несколько дней, поэтому могу представить как мучительно семилетнее воздержание. Вот почему вы и ухаживаете за женщиной, которая не желает выходить за вас замуж. Вам нужно краткосрочное решение, некая «возлюбленная» или любовница…

— Мне не нужна «возлюбленная», — он достаточно повидал их, «воспитываясь» у дедушки, что хватит на всю жизнь. Эта была главная причина его сдержанности в Индии, хотя он едва ли мог поведать ей об этом. — И, конечно, мне не нужна любовница, — знакомства с дедушкиной бессердечной любовницей Бетси было достаточно. Он обхватил руками её щеки. — Я хочу жену. Я хочу тебя.

Её пухленькая нижняя губка дрогнула, когда он провел по ней большим пальцем.

— Но я не хочу вас, — возражала Луиза с некоторым отчаянием в голосе.

— Тогда откуда ревность к моим мнимым индийским спутницам?

Она попалась и знала об этом, так как залилась румянцем от смущения.

— Мы предназначены друг другу, Луиза, — он прислонил её спиной к дереву, устроив западню. — И мы оба это знаем. Поэтому тебе нет смысла бороться с этим.

И исполненный триумфа, он ещё раз накрыл её губы своим ртом.

Дорогая Шарлотта,

Вы знаете, я восхищаюсь вашими успехами. Но, я уверен, вы одиноки. Да, ваш брак был крайне неудачным, но если бы вы заново смогли прожить свою жизнь, разве рядом не было бы такого человека, с которым, возможно, вы были бы счастливее? И отбросили бы свои амбиции ради мужчины?

Тысяча извинений от вашего кузена,

Майкл

Луиза застонала, когда Саймон опять начал целовать её. Это не то, чего она хотела, это сладкое… пьянящее… святые небеса, он снова сводил её с ума, он и его крепкое, разгоряченное тело, придавившее её к вязу. Как у него вышло так легко сломить её сопротивление?

Такого никогда не случалось с другими мужчинами, только с Саймоном. Казалось, только он был способен соблазнять её до беспамятства: она теряла волю, страх…

— Саймон, пожалуйста, — шептала она, когда он осыпал поцелуями её рот. Возможно, если бы он молила…

Ликующий смех сорвался с его губ.

— Я же говорил: я заставлю тебя называть меня Саймоном до того, как закончится день.

Теперь, ей никогда его не убедить, что она не хочет его. И он по полной воспользуется этим знанием… как всегда.

— Ты так хорошо знаешь мою распутную натуру, — горько произнесла она.

— Не распутную — страстную, — выдохнул он. — Ничего в этом плохого нет.

«Только пока она целует его», — язвительно думала Луиза.

— Если бы я считал вас распутной, Луиза, я бы не ухаживал за вами.

Она замерла. Неужели так просто помешать его ухаживанию?

Любой мужчина, соблюдавший семь лет обет безбрачия, чтобы избежать осложнений и болезней не пожелал бы неразборчивой в связях жены. И она должна что-то предпринять до того, как окажется замужем за мужчиной, который, возможно, лишил бы её благого дела, чтобы она могла родить ему детей…

Нет, это не должно случиться.

— Распутная — именно это я имею в виду, — прошептала она ему у жёсткой, с бакенбардами, щеки. — Ты был прав на счет «идиотов при дворе». Они учили меня целоваться. И больше того.

Его губы в нерешительности замерли возле её горла.

— Больше?

С колотящимся сердцем она приукрашивала ложь.

— Да. Я пыталась с этим бороться, пыталась скрыть, но ты разоблачил меня.

Он отпрянул и впился в неё яростным, обжигающим, словно голубое пламя, взглядом.

— О чём это ты?

Луиза медлила. Она многим рисковала, делая такое заявление. После напряженной работы по преодолению семейной репутации, смела ли она разрушить достигнутое?

Или не смела? Хотя он и помог ей с лордом Трасбатом, это еще не значит, что она может ему доверять. Настораживал его упорный интерес к их кандидату. И если бы она поддалась его заигрываниям, а в результате обнаружила бы, что они часть другой интриги…

Нет, она бы этого не перенесла. Вместе с тем, он единственный мужчина, который не мог бы и не стал бы вредить её репутации. Он не рискнул бы обрушить скандал на семью сестры. Попытайся он, она бы просто сказала, что он солгал, вымещая ей за свою высылку в Индию.

Она окинула его бесстыдным взглядом, в духе своей матери, как она полагала.

— Я была очень сердита, после того как вы отправились в Индию, а я ко двору. Поэтому совершила нечто, о чем позже сожалела. Я позволила нескольким мужчинам испытать мои чувства.

Он прищурился.

— Как испытать?

— Известно как — поцеловать меня и интимно прикоснуться, и… ну, то, что не позволительно леди.

— Равно как позволить мужчине заняться с ней любовью? — холодно произнёс герцог.

Она подавила смущение.

— Я-я дочь своей матери, вы знаете.

— Видимо да, — сказал он тоном, который нельзя было разобрать, как и его выражение лица в быстро тускнеющем свете. — Хотя странно, что о тебе в связи с этим не пошла молва. Даже наоборот, говорят, ты была — сама благопристойность.

— Я проявляла внимательность и осторожность.

— Понятно. — Но он её не отпускал, и Луиза не могла сказать, поверил ли он ей.

— Это случилось при дворе, и, видишь ли, король счел своим долгом это скрыть.

Это произвело впечатление.

— Король знал об этих… интрижках?

Ложь застряла в горле, но окажись Регина права, что король с Саймоном не в ладах, значит, Саймон никогда не стал бы проверять истинность её слов.