— На самом деле, она умерла перед самым его началом, от рук маратхов. Они были наёмниками пешва.

— Что за пешва?

— Своего рода премьер-министр некоторой территории Индии. Баджи Рао [40] был пешва и приказал своим маратхам совершить набег на Пуну. Они сожгли британскую резиденцию дотла, потом слонялись по городу, грабя и убивая. Выбор пал на жену Колина, так как она была наполовину англичанка и замужем за моим адъютантом.

— Поэтому ты и клянёшь себя за её смерть? — спросила Луиза, положив свою руку на его.

Сбросив руку, Саймон резко поднялся, чтобы пройтись.

— Хотелось, чтобы было так. Но нет, моя роль была… постыднее.

Он ужалил её, отказавшись от поддержки, но Луиза постаралась не выказать боли, когда поглаживая шелковистую шерстку Раджи села и стала ждать.

Когда он вновь заговорил, голос его звучал спокойно и отстраненно.

— За несколько недель до налёта маратхов, Колин рассказывал мне, что его жена отправилась в Пуну навестить мать и слышала, как на базарной площади вовсю говорят о бунте. Пешва был зол на англичан, что те убедили его подписать договор.

Он шагнул к геродону [41] и налил себе немного бренди из графина.

— Поэтому я расспросил пару офицеров, уроженцев этих мест. Они заверили меня, что в Пуне все спокойно. «Пешва будет глупцом, если устроит бунт», — сказали они. — «Он знает, что британская армия очень сильна».

Саймон резко рассмеялся.

— Я было подумал, что они могли быть замешаны в предполагаемом восстании, но то были глубоко уважаемые офицеры. Тогда как у Колина были все мотивы гневаться на англичан. Я самонадеянно посчитал, что он преувеличивает ситуацию.

Он глотнул немного бренди.

— Я сам обсуждал условия соглашения с пешва. Двое других пешва, казалось, были абсолютно довольны договорами. Значит, какие у Баджи Рао причины противиться соглашению? — его тон стал самоуничижительным. — В конце концов, я же был могущественным генерал-губернатором. Я знал абсолютно все, что творится на подвластной мне территории.

— О, Саймон, — прошептала Луиза, но тот не обратил на неё внимания.

— Более того, Колин получил эти сведения от своей жены, у которой было даже больше причин не доверять англичанам, чем у него. Её отец, ублюдок-британец, не женился на её матери. Поэтому она видела мятеж там, где его нет, — Саймон тупо уставился в стакан с бренди. — Она, как я предположил, хотела, чтобы я ввёл армию в Пуну и выставил себя на посмешище.

Как будто почуяв напряженное состояние своего хозяина, Раджи соскользнул с её колен, чтобы присоединиться к Саймону, но тот и его не удостоил внимания.

— Я не очень хорошо её знал, а что мне было известно, мне не нравилось. Она считала меня ещё одним англичанином-позёром, а я её — возмутительницей спокойствия.

Стакан с бренди завибрировал, когда в руках Саймона появилась дрожь. Луиза, в жутком волнении, оставила рабочий стол, чтобы забрать у него стакан и поставить на столик.

— И я не собирался действовать, полагаясь на её слово, — хрипло произнес Саймон. — Мы с Колином после ухода офицеров поспорили на этот счет. Я говорил ему не слушать жену, говорил, что женщины — непостоянны, подвластны эмоциям, и что им нельзя доверять.

Луиза сглотнула.

— Полагаю, ты думал о том, как я провела тебя и отослала в Индию.

Саймон мельком взглянул не неё.

— Да нет же. Я заслужил то, как ты поступила со мной — даже тогда я понимал это, — он провёл рукой сквозь волосы. — Кода я предостерегал Колина, я не думал о какой-то определенной женщине. Я лишь извергал тот бред, что вливал мне в уши дед, пока я рос.

Его дед? Никто никогда плохо не говорил о графе Монтите, чье пребывание на посту премьер-министра расценивалось и тори, и вигами, как блестящее. Но это не значит, что он не был негодяем в личной жизни.

Саймон рухнул в ближайшее кресло.

— В конечном итоге, Колин позволил мне сопровождать его. У него не было выбора — он вряд ли мог собраться с духом, чтобы предстать перед пешва, — герцог закрыл руками лицо. — И когда маратхи устроили пожар в резиденции в Пуне, мы были в тридцати милях по дороге в Бомбей. Новости быстро настигли нас, и мы помчались туда с небольшим войском, что было под рукой, но прибыли уже к умирающей жене Колина.

— Тогда ты и дал ей свое обещание, — прошептала Луиза.

Саймон поднял к ней свое лицо, прекрасные черты которого изрезала боль.

— Она всегда хотела увидеть, как он получит то, что по праву принадлежало ему. Это единственное, что я мог предложить, чтобы возместить… о боже, возместить всё.

На этот раз, когда она положила на его руку свою, он не сопротивлялся.

— Поэтому ты так неистово сражался в битве при Кирки, — мягко заметила Луиза. — Чтобы отомстить за неё.

— Чтобы отомстить за всех, — сдавленно произнёс Саймон. — И заплатить за свою ошибку. Знаешь ли ты, сколько невинных было убито перед началом сражения? Сколько всего было разрушено в городе, потому что я…

— Принял решение, основываясь на скудных сведениях, — сказал ему Луиза. — Ты поступил как любой правитель на твоем месте. Ты взвесил альтернативы и выбрал, как представлялось, наилучший вариант.

— Ты не понимаешь, — произнес он, замотав головой. — Я сам должен был оценить ситуацию. Мне не следовало опираться на неблагонадёжных офицеров. Мне нужно был послушать…

— Женщину, которой ты не доверял?

— Она была права, чёрт побери!

— Да. Но если бы ты действовал, полагаясь на её сведения, и она оказалась неправа, разве клял бы ты себя меньше, чтобы ни произошло?

Саймон уныло посмотрел на Луизу, потом притянул её к себе на колени и так крепко прижал к груди, что она едва не задохнулась.

— Ты слишком добра ко мне, дорогая.

Она погладила его волосы.

— А ты слишком жесток к себе.

— Не достаточно жесток. Ты не видела, как у жены Колина льется кровь из раны, не видела её распахнутых от ужаса глаз, когда смерть забирала её. И рыдания Колина над её телом. Эти видения… до сих пор преследуют меня по ночам.

— Так и должно быть, — когда Саймон мучительно взглянул на Луизу, та ласково провела по его щеке. — Иначе, ты был бы толстокожей хладнокровной тварью, неспособной на чувства. А не пылким мужчиной, который посвятил себя правильным поступкам.

— Сомневаюсь, знаю ли я, что правильно. Если я однажды совершил такую огромную ошибку…

— Можешь совершить её опять, да. Это лишь доказывает, что тебе свойственно ошибаться. Как и всем нам, — она уткнулась носом ему в щеку. — И, несомненно, ты вынес из этого урок.

— Боже, я на это надеюсь, — казалось, ураган раскаяния немного утих, так как объятия Саймона ослабли.

Ещё долго они просто сидели, обнявшись, пока над ними тикали консольные часы. Спустя какое-то время, Луиза произнесла:

— Я рада, что ты рассказал мне.

— И я рад, — негромко произнес Саймон. — Я так долго жил с этим один, всякий раз негодуя, когда люди говорили о моих героических действиях в битве…

— Они были героическими, — возразила она. — И не думай иначе. Ты мог зарыть голову в песок или не признать своей вины. Вместо этого, ты повёл солдат к победе. Не позволяй возобладать чувству вины, не отрицай то, чем ты должен гордиться, — она показала рукой на письма. — И ты, ведь, до сих пор пытаешься возместить ущерб.

— Пытаюсь, но, боюсь, безуспешно, — со вздохом произнёс Саймон.

— Если хочешь, я могу помочь. Просматривая письма вдвоём, мы, возможно, найдем, что ты ищешь.

— Эта возможность отдаляется день за днем. В любом случае, я никогда не был уверен, что что-то найду. Дед был очень хитёр — и слишком озабочен своей репутацией — чтобы хранить нечто, способное вызвать скандал.

Луиза отклонилась, чтобы посмотреть на Саймона.

— Кажется, ты не ценишь его так же высоко, как остальной мир.

— Остальной мир не знал его, — отрезал он. — Остальному миру не пришлось терпеть его «уроки».

Она прищурилась.

— Что именно твой дед делал, готовя тебя в свои приемники на пост премьер-министра?

Выражение лица Саймона стало замкнутым.

— Он был безжалостным надзирателем.

— Должно быть более…

— Я не хочу говорить об этом сейчас, правда, — он скользнул рукой Луизе под халат, чтобы погладить ей грудь. — Разве ранее ты не упоминала кое-что по поводу облегчения моего состояния?

Когда она попыталась снова заговорить, Саймон крепко поцеловал её, с пылом, явно рождённым из чего-то большего, чем желание. Он и в самом деле не хотел обсуждать своего деда.

Луиза подумывала настоять и узнать в чём дело, но за последние несколько минут Саймон раскрылся больше, чем за все время, что она знала его. Она не хотела обескуражить его и лишиться его доверия на будущее.

Потому она поцеловала Саймона и позволила думать, что он отвлёк её внимание.

Луиза всегда думала, что Саймон неискренен, но, видимо, вернее было слово «скрытен». Он не раскрывал секретов, потому как не вынес бы при свете дня встречи с ними лицом к лицу. И хотя она подозревала, что он все еще хранит свои самые мрачные тайны под замком, она могла потерпеть, пока он не поведает и о них.

В конце концов, Луиза понимала, каково это хранить секреты. Ведь её секрет мог сильно навредить браку, раскрой она его. И она не совсем готова к этому, не в момент, когда они только теперь начинают друг друга узнавать.

По этой причине, когда Саймон повёл её наверх в их спальню, девушка была рада, что уже вставила свежий тампон, перед тем как отправилась на поиски мужа.

Однако, в последующие несколько дней, стало сложнее справляться с тампонами. Ночью это было легко, так как она просто настояла, чтобы её раздевала горничная, прежде чем Саймон появлялся в её постели. И хотя он намекал, что они могли бы вместе спать в его кровати, Луиза притворялась, что ей лучше спать одной. А как иначе ей успеть в гардеробную, чтобы удалить тампон и обмыться теплой водой, как наставлял владелец магазина в Спителфилдз?

К счастью, Саймон мирился с её поведением. И её, и его родители всегда спали порознь; так поступал всякий, кто мог позволить себе отдельные спальни. Однако, Луизе было больно от того, что приходилось ласково просить его уходить в свою спальню после любовных утех.

Были другие моменты — воистину головная боль — моменты, когда он целовал её в гостиной или столовой или музыкальной комнате. Как только в ней вскипала кровь, а он начинал распускать руки, Луиза призывала всё своё самообладание, настаивая, чтобы они удалились в спальню, и не позволяя её пылкому муженьку взять её на какой-нибудь софе. Что, по правде говоря, казалось захватывающим.

Поэтому Луиза начала проводить свободное время в кабинете Саймона, где царил Раджи, при котором ни о каком соблазнении и подумать нельзя было. Не далее, как сегодня утром, за завтраком, Саймон сострил, что она прячется за Раджи. Не будь она осторожна, шутки вскоре превратились бы в подозрение. Учитывая, что они новобрачные, у Саймона были все причины ожидать, что они будут часто наслаждаться друг другом. Она хотела, чтобы они часто наслаждались друг другом.

Также Луиза хотела, чтобы её не принуждали иметь детей прямо сейчас.

Сегодня вечером, однако, ей не надо беспокоиться, что она впадет в искушение. Лондонские женщины встречались, чтобы обсудить своего кандидата.

Как часть их соглашения, Саймон запланировал посетить это собрание. Луиза даже придержала встречу на конец дня, чтобы ему не пришлось пропустить парламентские сессии.

Он, точно в срок, вошёл в гостиную, где она уже сидела с миссис Харрис, Региной и миссис Фрай, и сел напротив неё за карточный стол.

Как только миссис Харрис упомянула Чарльза Годвина, было ясно, что он, как обычно, собирается гнуть своё.

— Вы, право, знаете, что Годвин — радикал, — произнес Саймон.

— И что в этом такого? — спросила Луиза. — В наши дни парламенту не помешает иметь несколько радикалов.

— Да, правильно, — удивил он её ответом. — А с учётом настроения в стране путь в данный момент — верный, ты даже, вероятно, достигнешь цели, и его изберут. Его газета дает ему преимущество, которого нет у других радикальных кандидатов.

— И я так думаю, — сказала Луиза, немного успокоенная.

— Но это не значит, что он помог бы вашему делу, — Саймон откинулся на спинку кресла. — Обратили ли вы внимание, дамы, что случилось после сентпитерсфилдского происшествия?

Луиза нахмурилась.

— Конечно. Парламент повёл себя мерзко, ещё раз доказывая, что парламентарии отстали от жизни. Раз они, даже, отказались поддержать реформы, касающиеся избирательно процесса…

— Продолжайте травить их радикалами, и они никогда не согласятся на реформу — вставил Саймон.