Тэйлор решительно покачал головой и обратился к членам правления:

— Хотите знать, уважаемые дамы и господа, почему этот человек хотел убить ее? Сейчас я вам все расскажу. Несколько лет назад я работал в полиции и совершенно случайно наткнулся на девочку, которая истекала кровью после гнусного и жестокого изнасилования. И изнасиловал ее не кто иной, как ее родной дядюшка Бэнди Он совращал ее с того времени, когда ей исполнилось десять лет. Короче говоря, этот дядя Бэнди отделался легким испугом, откупившись от своей сестры, то есть матери этой девочки, а она покончила с собой, выбросившись из окна школы. Узнав об этой трагедии, я пришел к нему и измочалил как следует. А он, в свою очередь, клятвенно пообещал отомстить мне за это. Именно поэтому он пытался убить мою невесту. Несколько раз пытался, но так и не смог, к счастью, этого сделать. Теперь все кончено, и на этот раз ему не уйти от правосудия.

— Вы сумасшедший! Убирайтесь отсюда к чертовой матери!

— И еще одно обстоятельство, — как ни в чем не бывало продолжал Тэйлор. — У Линдсей Фокс, или Иден — ее профессиональный псевдоним — фотографическая память на лица. Она дала нам словесный портрет человека, который покушался на нее. До мельчайших подробностей, до отдельных волосков в его ушах.

За столом снова послышался гулкий вздох, а потом легкий шепот, постепенно перерастающий в гул. По всему было видно, что его коллег все еще одолевают сомнения.

— Подозреваю, сэр, — выступил вперед Барри, — что мы найдем в вашей руке ту самую пулю, которую выпустила в вас Линдсей Фокс. Кроме того, у нас есть словесное описание, на основе которого наш полицейский художник нарисовал ваш портрет. — С этими словами Барри вынул из внутреннего кармана свернутый рулоном лист бумаги, развернул его и протянул пожилому джентльмену, который сидел неподалеку от него.

Тот молча уставился на рисунок, а потом передал его женщине, которая сидела справа от него.

— Похоже, что это ты, Эш, — бесстрастно выдавила она сквозь зубы и передала бумагу следующему.

Барри и Тэйлор терпеливо ожидали, пока с рисунком ознакомятся все присутствующие. Последним из них был чернокожий пожилой мужчина. Он долго изучал этот схематичный портрет, а затем поднял голову и сказал:

— Он совершенно прав насчет волосков, которые торчат из твоего правого уха, Эш. Я всегда считал, что тебе нужно обрезать их.

За столом кто-то нервно захихикал.

— А теперь давайте проголосуем, — неожиданно предложил Тэйлор. — Все, кто узнал на этом рисунке мистера Эшкрофта, поднимите, пожалуйста, руки.

В кабинете воцарилась гробовая тишина. Все затаили дыхание, поглядывая друг на друга. В конце концов, какой-то старый джентльмен издал невыразительный звук и поднял руку. Его примеру тут же последовали другие. В считанные минуты все десять членов правления фирмы оказались с поднятыми руками.

— Вы готовы, дядя Бэнди? — обратился к нему Тэйлор.

— Это же дурдом. Вы что, с ума посходили? Никуда я с вами не пойду, идиоты проклятые!

— Сожалею, сэр, но вам все же придется это сделать, — строго предупредил его Барри. — Потрудитесь проследовать за нами.

Для большей убедительности он обошел вокруг стола и приблизился к Эшкрофту, доставая из кармана наручники.

— Вы сделаете это по-хорошему или мне вас немножко подстегнуть, чтобы не было сомнений в серьезности моих намерений?

— Отвали от меня, кретин безмозглый! Будьте вы все прокляты! Ты еще пожалеешь об этом, Тэйлор! Вот увидишь, что я с тобой сделаю! Я выйду из полицейского участка еще быстрее, чем в прошлый раз! Ты слышишь меня? А потом я прикончу эту сучку, вот увидишь!

— Да, я слышу тебя, — нехотя согласился Тэйлор.

Барри схватил Эшкрофта за руки, завернул их за спину и надел наручники. Тот продолжал что-то орать, а потом застонал от боли. Барри ухмыльнулся.

— Скажи-ка мне, парень, — шепнул он на ухо Эшкрофту, низко наклонившись над ним, — ты готов окунуть свои чистенькие наманикюренные пальчики в чернила для снятия отпечатков? Ты готов к тому, что наш верзила разденет тебя догола и поставит тебя раком, чтобы убедиться, что у тебя там все в порядке? Знаешь, этот парень очень любит свою работу и делает ее с удовольствием. Одна только беда — он слишком старый и не похож на тех беспомощных девочек, которых ты насиловал.

Эшкрофт взбеленился от этих слов. Он кричал, пытался вырваться из рук Барри, осыпал его проклятиями и угрожал Тэйлору.

— Будь проклят, Тэйлор! Это ты во всем виноват! Ты виноват! Ты грязная свинья, убийца! Ты уничтожил мою маленькую Элли! Ты сделал ее несчастной, и из-за этого она не выдержала и выбросилась из окна. Ты виноват в ее смерти! Господи, как я хотел наказать тебя, а ты… ты избил меня! Меня! Именно тогда я поклялся, что отомщу тебе за все, заставлю тебя страдать из-за любимой женщины, но ты так долго не мог найти себе подходящую женщину, в которую влюбился бы по-настоящему. А потом тебе подвернулась эта куколка-модель.

Все это произошло так быстро, что члены правления не успели опомниться. Они молча наблюдали за этой сценой, не скрывая своего отвращения к бывшему партнеру.

Тэйлор тоже молча наблюдал за этим негодяем, который с пеной у рта проклинал их обоих на чем свет стоит. В конце концов, Барри вытолкал его за дверь.

— Я скоро вернусь, Тэйлор, — успел выкрикнуть тот через плечо. — Вернусь и уничтожу тебя, мерзкий подонок! В следующий раз я непременно прикончу тебя, а потом доберусь и до твоей проклятой девки!

Тэйлор криво усмехнулся:

— Она не девка. Она моя жена.

Эпилог

— Все уже позади, Линдсей. Присяжные вынесли обвинительный приговор, так что теперь дядя Бэнди будет очень далеко от нас. Причем сидеть ему там столько, что мы успеем прожить одну жизнь и возродиться в другой, да еще, может быть, и не раз.

— Слава Богу! Все это длилось так долго, Тэйлор, очень долго!

Да, она, безусловно, была права в этом. Почти девять месяцев ушло на следствие, и еще две недели длился судебный процесс. Линдсей держалась молодцом на скамье свидетелей, да и он тоже не сплоховал. Тэйлор ощутил неописуемое облегчение. Оно наполняло все его обнаженное тело, которое еще не просохло как следует после душа. Это было приятное чувство, да и настроение у него было превосходное. Он посмотрел на жену, на ее чистое, красивое лицо, обрамленное копной густых волос. Она немного поправилась за последнее время, но только немного, так как по-прежнему продолжала работать моделью и не могла себе позволить ничего лишнего.

Тэйлор подошел к телевизору и выключил его. Затем вернулся к кровати и забрался под одеяло.

— Средства массовой информации еще будут перемывать нам косточки пару недель, а потом, моя дорогая миссис Тэйлор, мы с тобой станем частичкой этой сумасшедшей толпы, не более того.

Линдсей прижалась к мужу.

— Я тут подумал, — сказал он, поглаживая ее спину сверху донизу, — почему бы нам не слетать на Гавайи на недельку или две? Там мы могли бы преспокойненько спрятаться где-нибудь на пляже и подождать, пока пресса и телевидение не забудут о нашем существовании. А самое главное — мы могли бы до изнеможения заниматься любовью.

— Неплохая мысль, — сдержанно согласилась она и еще ближе прижалась к нему, положив руку на его плоский мускулистый живот. В этот момент ей захотелось опустить руку пониже, и она уже решила, что непременно сделает это. Они всегда любили все делать основательно, без излишней спешки и суетной торопливости. Он просто с ума сходил от такой неспешной ласки и всегда получал огромное удовольствие.

— Мы могли бы отправиться, к примеру, на остров Мауи. Конечно, это далековато, но зато мы могли бы сделать остановку в Лос-Анджелесе, если ты, конечно, не против.

Линдсей неожиданно привстала на локтях и посмотрела на него сверху вниз.

— Нет, это не годится.

— Что не годится?

— Я хочу, чтобы ты показал мне Францию.

Тэйлор недоуменно уставился на жену, не веря своим ушам.

— Францию?

— Да, мне кажется, что я не успела как следует познакомиться с этой страной.

— Франция, — снова повторил он и задумался. Уже больше года прошло после его последней поездки туда. У него даже кровь забурлила от подобной перспективы. Они могли бы проехать вместе на мотоцикле всю долину Луары вдоль и поперек. Он бы показал ей колоссальные дольмены в Бретани, знаменитый «Стол торговцев» в Локмориаке, не менее знаменитый «Рыцарский зал» в аббатстве Сен-Мишель и еще много-много чего…

— Как насчет следующего вторника?

— Франция, — продолжал он мечтать. — Вторник?

— Да, но у нас есть еще некоторые дела. — Она провела пальцами по его обнаженной груди, и он глубоко вздохнул, испытывая неподражаемое удовольствие от каждого ее прикосновения.

— У меня не так уж много вещей. И вообще, мне кажется, мы должны путешествовать налегке и…

Она слегка сжала пальцы, и он томно застонал, глядя на нее восторженными глазами.

— Ты потрясающая женщина. Давай предадимся любви. Линдсей почувствовала, что по всему ее телу разливается приятная истома. В такие минуты ей всегда кажется, что она становится текучей, как жидкость. А Тэйлор, как всегда, безупречен. Он уже тверд, как камень, и готов к любви. Она хорошо узнала его за все это время, и если бы вдруг в их квартире начался пожар, то они оказались бы в самом его эпицентре.

— Наша первая брачная ночь давно уже прошла, — неожиданно вспомнила она и улыбнулась.

— Грустно, но это, увы, горькая правда. Однако у меня нет абсолютно никаких оснований жаловаться на этот печальный факт.

— Да, тебе не стоит этого делать. Но я о другом. Неужели ты ничего не помнишь, Тэйлор? Ты обещал, что скажешь мне, что означают твои инициалы С. К., в нашу первую брачную ночь.

— Потрясающая память.

— Ну так как? Ну перестань, Тэйлор. Ведь у меня не осталось от тебя абсолютно никаких секретов.

Тэйлор подумал, что и в этом она права. Он знал даже такие секреты, которых не знала она, в особенности о том, что касается ее настоящего отца. Она по-прежнему считает отцом Ройса Фокса, и слава Богу, что он так ни разу и не появился здесь после того памятного разговора с Сидни в коридоре больницы. Линдсей переписала родовой особняк Фоксов не на него, а на Холли. Она радовалась и потирала от удовольствия руки, когда все формальности были завершены. Да и Тэйлор тоже был доволен. Конечно, он не считал, что Холли очень порядочная и добрая женщина, но все же было приятно, что Ройс Фокс теперь будет кусать локти каждый раз, когда будет входить в дом, который уже никогда не станет его собственным. А если он вдруг вздумает развестись с ней, то непременно окажется с носом. Да, это вполне справедливо по отношению к нему. Интересно, как он сейчас ведет себя по отношению к жене? Вряд ли он так гордится своим богатством и происхождением. Да, во всем этом деле есть своя приятная, хотя и довольно злая ирония. Этот человек не сказал ни слова о Линдсей или ее матери. И Сидни тоже решила попридержать свой длинный язычок. Она, кстати сказать, в этом году стала еще более популярной, чем в прошлом. Ее фотографии то и дело мелькают на обложках самых модных журналов, да и телевидение не обходит ее своим вниманием, часто показывая в окружении важных персон. Иногда Тэйлору казалось, что, несмотря на весь этот опьяняющий успех, она глубоко несчастный человек, но потом, в моменты спокойствия и объективной рассудительности, он начинал сомневаться в этом. Что же касается князя, то он по-прежнему коротал свои дни в Италии и практически не изменился за это время. Его тоже настигло справедливое возмездие — полная финансовая зависимость от жены.

Тэйлор нежно поцеловал жену и прильнул к ее уху.

— Ты хочешь знать мое полное имя, да? Ну хорошо. Обещание есть обещание. Мои инициалы С. К. означают Сэмюэл Клеменс, как у Марка Твена.

Линдсей долго молчала, собираясь с мыслями.

— Это замечательно, — сказала она, наконец, глубоким и в то же время мягким голосом. — Неужели я вышла замуж за человека, которого родители прочили в литературные гиганты? А тебе известно, что Клеменс какое-то время жил в Сан-Франциско, правда, в самом начале своей карьеры? А я думала, что твои инициалы С. К. означают что-нибудь очень смешное, забавное, вроде Санта-Клауса. — Она весело захихикала ему в плечо. — А ты знаешь, что его второе имя было Ленгхорн? Я узнала это на семинаре по литературе на втором курсе.

— Значит, мои инициалы должны были состоять из трех букв — С. Л. К. Слава Богу, что моя мамочка упустила этот момент!

— А как звали твою маму?

— Ее девичья фамилия была Ребекка Тэтчер.

— Какая прелесть! Тэйлор, а как она назвала твою сестру?