Я высыпаю примерно пятую часть порошка и замешиваю в остаток такое же количество талька без запаха. Разницы все равно мало.

Дома мне никак не успокоиться. Звоню всем своим друзьям-подонкам и несу всякую чушь. У меня уже чудовищные счета за телефон, а лавэ ноль, и я пользуюсь им лишь в таких, как вот этот, случаях. Я все вспоминал, как завязался со Злобной Сучкой. Это уже давно было, а причины – чисто финансовые. Я возил для нее и для Соло, который был у нее вроде парня или мужа или что-то в этом роде. Соло был подонком, но с тех пор, как здорово схлопотал от другой конторы. Он существенно затормозил после того, как его нашли без сознания, вроде с мозговой травмой. Как сказал про него Джаско однажды:

– Эти чуваки из «скорой», что его с асфальта соскребали, наверно, оставили часть бедняги на месте происшествия.

Должен признать, что я особо и не горевал, но когда он еще хулиганом был, ты все-таки всегда знал, что за тобой Соло. Злобная Сучка – это совсем другое дело. Я должен был что-то заподозрить, когда я позвонил ей, а она не подошла к телефону. Жертва сказала, что мне «нужжо зайти».

Прихожу, а там народа пруд пруди. В углу тихо сидит Жертва и в окошко глядит, в ее больших темных глазах напряжение и испуг, будто она пытается понять, откуда ее жизни будет нанесен следующий сокрушительный удар. Там еще был Бобби, его улыбка излучала зловещее презрение. Там сидел Монтс, убранный в говно настолько, что даже поздороваться со мной не смог, а еще я заметил Пола Сомервилля, Спада Мерфи и одного кекса, лицо которого было мне смутно знакомо. В углу сидел Соло в кресле-каталке. Да просто «хаммеровский», блин, дом ужасов.

– Сучка совсем с дуба вчера рухнула, – сообщает мне Бобби. – Кокса накурилась. А щас отходняк, да еще какой. Не завидую тебе, Ллойд.

Мне все это дерьмо ни к чему. Я просто пришел по делу. И отправился прямиком в спальню к Сучке, сначала постучался, а в ответ услышал хриплое шипенье, которое могло значить и «входи», и «пошел ты…». Я вошел.

Сучка лежала на кровати в отвратительно ярком спортивном костюме. На столике возле кровати работал телик. Она курила гаш. В лице у нее ни кровинки, но черные кудри были, похоже, хорошо вымыты и даже как-то блестели. Кожа ее выглядела грубо, в оспинах и обезвоженной и настолько контрастировала с пышущими здоровьем волосами, что она была похожа на старую каргу в театральном парике. В ней еще была заметна та удивительная черта, которой я не уставал восхищаться, а именно густые черные брови, сходившиеся на переносице, как у этих фанатиков «Селтика», которые всегда похожи на Пола Макстэя. Эти ее брови нависали над узкими зелеными глазками, всегда в тени и обычно полуприкрытыми. Помню, как однажды под экстази у меня случилась эрекция, когда я увидал ее небритые подмышки под белым хлопковым топом без рукавов. И однажды я дрочил, представляя себе, как трахаю ее подмышки. Не знаю уж почему, но эротика – странная штука, и так просто в ней не разберешься. Мне от этого стало очень не по себе, ну, может, минуты на две-три. А однажды я в трипе попал в забегаловку в начале улицы и не мог говорить, не мог сказать даже, что мне было нужно, не мог думать ни о чем, кроме подмышек Злобной Сучки. Это все Алли, он меня первый к ним приколол. Он как-то был в кислоте в Гластонбери[23] и сказал мне голосом благородного выродка:

– А эта девица Вероника – какой избыток волос у этой девицы…

И после этого мы уже глаз не могли оторвать от подмышек Сучки.

Ее лицо дернулось в уродливой гримасе – она меня узнала; потом выражение сменилось на карикатуру негодования, и я понял, что даже думать о сексе с ней – совершенно абсурдная мысль.

Трахаться с Сучкой – ну что за бред.

– Ну? – выпаливает она.

– Ну, все получил, – говорю я, вручая пакетик с коксом.

Она, как ошалевшая хищница, накидывается и рвет его на части, торопливо делает дороги и снюхивает с искаженным лицом, совсем таким же, как когда она рылась в бычках в моем мусорном ведре однажды, когда у нее кончились сигареты. Я тогда наорал на нее, и она присмирела, скрутив капелюшку давно прокисшего табачка.

Это был первый и последний раз, когда я видел со стороны Злобной Сучки хоть какое-нибудь уважение. Именно Монтс дал ей такое прозвище. Он отымел ее однажды, а потом то ли не стал больше, то ли не удовлетворил ее как надо, но, в общем, она натравила на него Соло, тогда еще не овоща.

– Эта Злобная Сучка Вероника, – шепелявил он с горечью в голосе, когда я пришел навестить его в больнице, все лицо у него было в бинтах.

– Как себя чувствуешь? – спрашиваю.

Я засмотрелся на ее профиль. И вижу кольцо у нее в пупке, там, где чуть задрался верх ее спортивного костюма.

– Погано, – шипит она в ответ, посасывая сигарету.

– Что, крэком балуешься?

– Ага… – говорит она, потом оборачивается ко мне, – чувствую себя отвратно. Предменструальный синдром. Единственное, что помогает, так это хорошо перепихнуться. Но от этих уродов там ничего путного не добьешься. А это все, что мне нужно. Перепихнуться.

Я вдруг понимаю, что гляжу ей прямо в глаза, и стягиваю с нее треники.

– Ну, я готов, блин…

– Ллойд! – смеется она, помогая мне раздевать себя.

Я сую палец Злобной Сучке в вагину, она уже вся мокрая. Наверное, трогала себя, а может, это от крэка или еще чего. Я тем не менее забираюсь на нее и вталкиваю свою эрекцию в ее пизду. И лижу ее испещренное оспинами лицо, как дурная собака грызет сухую, потрескавшуюся старую кость, и накачиваю механическими толчками, наслаждаясь ее стонами и придыханиями. Она кусает мне шею, плечи, но от кристал-мета мое тело как одеревенело, и я мог бы засаживать ей хоть целый день. У Сучки случались оргазм за оргазмом, а я только мог мечтать о том, чтоб кончить. Я сую ей под нос свои «кнопки» в последний раз и пихаю ей в анус свой палец – она вопит, как баньши, и мне кажется, что сейчас все эти кексы сюда сбегутся из соседней комнаты, но что-то никто не появляется. Сердце у меня прямо выскакивает, и мне на секунду становится жутко, что я сейчас копыта откину, потому что у меня вдруг снова начинается мое моргание, но вроде мне удается с ним справиться.

– Все… хватит… – Слышу, как Сучка стонет, и я вытаскиваю из нее свой член, такой же твердый, как и в начале.

Сижу на ее постели и пытаюсь хоть немного согнуть свой твердый член, чтобы в джинсы поместился. Такое ощущение, что у тебя в штанах деревяшка или железный брусок какой-то. Хочется или отломить его, или отхватить чем-нибудь. Меня передергивает, когда я представляю себе, какое у меня, должно быть, давление.

– Безумие какое-то… – откинувшись, выдохнула Злобная Сучка.

Мне пришлось полежать с ней, пока я не услышал, что все ушли. Слава богу, она глубоко заснула. А я лежал себе, весь напряженный, смотрел в потолок и думал о том, что за хреновую жизнь я веду. Мне даже подумалось, что вот, надо было оттрахать подмышки у Сучки, пока была возможность. Если уж приходится делать что-то крайне неприятное, о чем потом пожалеешь, то хоть исполнение твоих давних эротических фантазий могло бы скрасить серую действительность.

Через какое-то время я пошел в гостиную, Соло с Джаско заснули на кушетке. Я выбрался из квартиры и пошел бродить по городу. Любители экстази спешили – шли или уже возвращались из клубов с улыбками на лице, держа друг друга за руки; пьянчуги горланили песни, шатаясь по улицам; и были еще всякие прочие, что замешивали себе в безумные коктейли все возможные виды наркотиков.

17. Хизер

Голова гудела, пока я шла по Принцесс-стрит. Мэри сегодня утром пришлось отправляться на работу в Министерство по делам Шотландии, для меня подобный подвиг был бы слишком. Утром в ее квартире я взяла с полки томик стихов Шелли. Я не могла остановиться, все читала и читала, потом – Блейка и Йейтса. Мозг мой требовал подзарядки, мне было не насытиться.

На Ганновер-стрит я зашла в художественную лавку. Мне хотелось рисовать. Вот что мне было нужно – купить набор красок. Потом я заметила музыкальный магазин HMV и заглянула внутрь. Я бы купила там все диски, что мне попадались, и я сняла весь свой лимит – триста фунтов – с карточки. Мне было никак не решить, что же выбрать, и в итоге я купила несколько сборников хауса, может и не настолько хороших, но все, что угодно, неплохо после Dire Straits, U2 и Runrig, которых слушает Хью.

Я зашла в книжный «Уотерстоунз». Порылась немного и купила книжку про Битлов и их музыку в контексте шестидесятых. Сзади на обложке было написано об одном парне, который прочитал эту книжку и пошел и купил себе полное собрание битловских альбомов на CD. Я сделала то же самое. Хью Битлы не нравились. Как могут они не нравиться?

Потом я пошла выпить чашку кофе и читала «Нью мьюзикал экспресс», который не покупала себе уже много лет. Я прочитала интервью с человеком, который играл в Happy Mondays, а потом собрал группу Black Grape. Я снова вернулась в HMV и купила себе их альбом «It’s Great When You Are Straight… Yeah!»…[24] Да! только потому, что этот парень рассказал про себя, что он принимал горы наркотиков.

Еще купила себе несколько книжек, а потом села на поезд – домой. На автоответчике было сообщение: «Дорогая, это Хью. Позвони мне на работу».

На кухне я нашла записку:

Ты меня здорово напугала. По-моему, это немного эгоистично. Позвони, когда появишься.

Хью

Я смяла записку. Диск «Brothers in Arms»[25] лежал на кофейном столике. Хью всегда его ставил. Мне особенно не нравилась песня «Money for Nothing», именно ее он постоянно напевал. Я поставила свой диск Black Grape, а «Brothers in Arms» сунула в микроволновку. Мне хотелось доказать – то, что говорят про лазерные диски, якобы их не испортить, просто чепуха. И еще, чтобы удвоить свои доказательства, я посмотрела на то, как с лица земли так же исчезает «Love Over Gold»[26].

Хью вернулся домой встревоженным. К этому моменту у меня настроение тоже поменялось. Я чувствую себя загнанной, подавленной. Вчера я приняла четыре таблетки экстази, что, по словам Мэри, и так слишком много для первого раза. Но мне не хотелось останавливаться. Хотя она предупреждала меня об отходняке. Сейчас все кажется безнадежным.

А Хью встревожен.

– Ты не видела «Братьев по оружию», дорогая? Не могу найти… «у нас есть музыка и цветное ТээээВээээ…».

– Нет.

– «Дееееньги ни за что»… слушай, а… Давай прокатимся.

– Я здорово устала, – отвечаю.

– Выпила лишнего с Мэри? Что за пара! Но серьезно, Хизер, если ты собираешься прогуливать работу, этого я не могу оправдывать. С моей стороны было бы лицемерием убеждать собственных сотрудников в важности нормальной дисциплины после того, как все станет известно; а ведь Данфермлайн не такой уж большой городок, и, Хизер, если люди начнут говорить, что моя собственная жена – прогульщица и что я попустительствую этому…

– Я устала… Мы действительно выпили лишнего… Пойду-ка я наверх, прилягу…

– Прокатимся, – говорит мне он с ключами в руке, помахивая ими, будто я собачка, а ключи – мой поводок.

Не могу с ним спорить. Мне нехорошо, голова кружится, я устала и выжата, как будто меня прокрутили на полный цикл в стиральной машине.

– Мне просто кажется, что небольшая прогулка поможет тебе чуточку взбодриться, – улыбается он и выгоняет машину из гаража.

Рядом с ним сидит женщина с растрепанной головой и темными кругами вокруг глаз. Откуда-то я ее знаю.

Я достаю темные очки из бардачка. Хью неодобрительно ерзает.

– Я ужасна, – слышу я свой тоненький голосок.

– Ты просто устала, – отвечает он. – Подумай о том, чтобы перейти на неполный день. Нелегко работать в организации, в которой идут перемены. Я хорошо это понимаю – у нас то же самое. И люди твоего уровня обязательно это чувствуют. К сожалению, всегда кто-то да страдает. Но ведь яичницу так просто не сделаешь, правда? Боб Линклейтер уже вторую неделю в отгуле. Стресс. – Хью оборачивается ко мне, закатывая глаза. – Я уверен, что в твоем случае все по-настоящему. Некоторым людям не вписаться в современную организацию. Грустно, но что поделаешь. Но подумай, у нас и так все идет неплохо, и нет необходимости превращать себя в мученицу, только чтобы что-то кому-то доказать, Хизер. Ты же сама это прекрасно знаешь, правда, сладкая моя?

Я снимаю с себя темные очки и гляжу на это бледное больное лицо, смотрящее на меня из отражения в боковом зеркале. Мои поры открываются. Под моими губами – пятно.

– …возьми жену Алана Коулмана… как ее зовут? Вот она – отличный пример. Сомневаюсь, что она вернется, даже если ей и приплачивать за это будут. Мы все хотели бы так, большое спасибо! Иэн Харкер из гольф-клуба не вылезает с тех пор, как ушел на пенсию…

Мужчина двадцати семи лет рассуждает о пенсии!

– …и понимаешь, Алистер и Дженни и в самом деле просто перевернули отдел вверх дном. Жаль, конечно, что кто-то из них останется ни с чем, когда другой займет место Иэна. Похоже, деньжата глядят в сторону Дженни, хотя, возможно, они и возьмут кого-то свежего со стороны, чтобы не расстраивать никого из этих ребят…