– Поверить не могу, что доктор Белвью отказался нас сопровождать! Решительно отказался! – жаловалась мать. – Он предал нас, предал! Я непременно напомню ему о клятве Гиппокри… Гиппократа или как там она называется…

Лала уставилась в окошко, до крови кусая губы. Вот показалась аллея, обсаженная деревьями, и наконец стала видна усадьба. Лала с облегчением вздохнула.

Но мать ничего не заметила – она сосредоточенно прикладывала ко лбу платок, смоченный лавандовой водой: кто-то рекомендовал ей это как эффективное средство от головной боли.

Дом оказался поистине огромным, с двумя крыльями, распростертыми, словно у гигантской птицы. На усыпанной гравием площадке уже стояли две кареты, а у входных дверей толпились лакеи.

Лалу охватила самая настоящая паника. Нет, она не может… она просто-напросто не может!.. Это оказался вовсе не простой деревенский дом, какой она предполагала увидеть, – такого трудно было ожидать от мистера Дотри, который, гуляя с ней в парке, порой забывал надевать жилет…

Роскошное поместье достойно было графа или даже герцога. А хозяйка такого поместья… хозяйка столь великолепного дома должна быть не просто умна – она обязана быть потрясающе интеллектуальна! Она должна быть блестяще образованна – что там говорить об умении читать!

Матушка наконец соблаговолила выглянуть в окошко кареты и изрекла:

– Все это словно повязка…

Лала растерянно заморгала, не понимая смысла материнских слов. Полнейшая бессмыслица! Однако леди Рейнзфорд продолжила:

– Это словно белоснежная повязка, скрывающая зловонную, гнойную рану: незаконное происхождение!

Сердце Лалы упало.

– Мама, мистер Дотри – уважаемый и преуспевающий предприниматель. И вовсе не его вина в том, что герцог не был женат на его матери. И ты не должна говорить ничего подобного в его присутствии.

Леди Рейнзфорд выпрямилась.

– Твой отец вчера вечером мне угрожал!

– Что?

– Он угрожал мне! Говорил, что если ты не выйдешь за этого ублюдка, то он откажется оплачивать следующий сезон! – Голос ее дрогнул. – И пусть все мое существо восстает против этого, но я отдам… отдам дочь на растерзание существу, презренным способом заработавшему свои грязные деньги!

Руки матери вновь принялись терзать носовой платок. Лала с трудом сдержалась, чтобы не влепить матери пощечину. Желание было столь сильным и столь позорным, что девушка едва не лишилась чувств.

– Мама, – она сделала глубокий вдох, – прошу тебя, успокойся.

Карета уже остановилась, и грум в любую секунду мог распахнуть дверцы. Он мог увидеть леди Рейнзфорд с диким огнем в глазах, комкающую в пальцах платок. Лала опустилась на колени прямо на пол кареты, завладев беспокойными руками матери.

– Мама, ты же хочешь, чтобы я была счастлива, не так ли?

– Ну разумеется, этого я и хочу!

– Так вот, я хочу выйти хоть за кого-нибудь замуж, чтобы не переживать второго мучительного сезона, – прошептала Лала. – Я говорю сущую правду, мама.

Искорки безумия в глазах леди Рейнзфорд мало-помалу угасали. Лала неловко приподнялась и едва успела сесть на место, как дверцы распахнулись.

– Ну что ж, ты выйдешь замуж, моя дорогая, – ответила мать, почти как нормальная женщина.

Переведя дух, Лала выбралась из кареты. Тех, кто приехал ранее, уже препроводили внутрь дома. Появился дворецкий, представился и низко поклонился, предоставляя дамам оправить юбки. Лале он сразу понравился – прежде всего тем, что он с первого взгляда оценил положение и тотчас стал проявлять преувеличенную заботу о ее матери.

Когда они входили в дом, матушка успела уже рассказать Флемингу подробно о своих приступах, и тот заверил леди Рейнзфорд, что деревенский доктор просто счастлив будет ежедневно навещать ее.

– Уверяю вас, он далеко не новичок в профессии, – говорил Флеминг, покуда лакей уносил пелерины дам. – Доктор Хардфилд широко известен не только в этих краях, но и в Лондоне. Насколько мне известно, он один из самых молодых членов Королевской докторской коллегии. Я немедленно пошлю ему записку, чтобы он приехал нынче же вечером – ибо надлежит убедиться, что путешествие вам не повредило.

У Лалы словно гора упала с плеч. Флеминг распахнул двери гостиной и препроводил туда леди Рейнзфорд столь бережно, словно она была цыпленком, только что вылупившимся из яичка. Лала вдруг поняла, что она из рук вон плохая дочь: она тотчас же подумала о том, что если выйдет за Дотри, то мать переберется в Старберри-Корт – лишь затем, чтобы ежедневно наслаждаться нежной заботой Флеминга… Девушку едва не затошнило от ужаса.

Что ж, в таком случае Лала сразу же после свадьбы переедет в лондонский дом Дотри, и все будут счастливы… она изо всех сил старалась думать только о хорошем и не паниковать понапрасну.

Она увидела мистера Дотри сразу же, как вошла в гостиную. Он был много выше всех и выглядел необычайно мужественно, что тотчас неприятно поразило девушку. Ей куда милее было бы, если бы ее избранник был изящен и деликатен и лишь немногим выше ее самой…

Ужас Лалы усугубился, когда она увидела отца жениха – человека, который, возможно, вскоре станет ее свекром. Герцог был облачен в узорчатый темно-зеленый камзол, в чем не было бы ничего необычного, если бы не подкладка из пурпурного шелка, отчетливо заметная на манжетах и фалдах.

Лала хотела было стремглав бежать вон из гостиной, но герцог уже направлялся к ней, сопровождаемый герцогиней, – скрыться было некуда. Леди Ксенобия тоже встала ей навстречу, и леди Аделаида…

Сконфуженная до потери сознания, Лала присела перед герцогом в реверансе, столь глубоком, что едва не подвернула ногу, затем, едва выпрямившись, склонилась перед герцогиней, облаченной в утреннее платье столь потрясающей красоты, какого Лале еще не приходилось видеть. Чехол пошит был из белоснежного тончайшего льна, а верхнее платье – из бледно-желтого шелка, присобранного на плечах и в талии. Глядя на ее светлость, невозможно было предположить, что она мать восьмилетнего сына, – ее девичья фигура поражала стройностью.

Лала не осмеливалась взглянуть в глаза мистеру Дотри, она лишь присела перед ним в реверансе. Она все приседала и приседала, не поднимая глаз, приветствуя гостей, – до тех пор, пока не присела по ошибке перед собственной матерью…

После того как все обменялись приветствиями, Лала почувствовала, что вновь впадает в панику, которая с каждой секундой усиливалась. Нет, она не хочет такого свекра, чьи холодные серые глаза бесцеремонно изучают ее с ног до головы – похоже, он находит ее жалкой…

Такой человек наверняка сразу догадается, что она не знает грамоты. От него ничего не скроется…

Он стоял прямо напротив девушки, покуда ее матушка слезно жаловалась на тяготы пережитого путешествия. Лала набрала в грудь воздуха и сказала:

– Надеюсь, ваше путешествие было легким и приятным, ваша светлость?

– Весьма, – отвечал герцог. – Возможно, это покажется вам странным, мисс Рейнзфорд, но когда имеешь чрезмерно резвого восьмилетнего отпрыска, любое путешествие без него кажется легким и приятным.

– О-о-о… – только и смогла выдавить Лала. – А где сейчас ваш мальчик? – осмелилась спросить она чуть погодя.

– В Итоне.

В последовавшей гробовой тишине Лала вдруг вспомнила свой план.

– Разве не ужасно, что Наполеон взял Венецию? – дрожащим голоском пробормотала она.

– Ужасно – самое подходящее слово, мисс Рейнзфорд. Но мне куда интереснее было узнать из «Морнинг пост», что дож позволил сократить венецианский флот до трехсот девяти судов. Так что неудивительно, что Бонапарту удалось взять город. Ведь именно эту статью вы читали?

Лала судорожно сглотнула.

– Н-нет… увы, мы не выписываем «Морнинг пост». Матушке больше по вкусу еженедельник «Звонок»…

Герцог кивнул, и в гостиной вновь воцарилась давящая тишина. Наконец он заговорил:

– Моя супруга – неисправимая поклонница романов. Вечерами мне порой с трудом удается уговорить ее лечь: она, видите ли, хочет знать, чем закончится глава!

Лала уже открыла было рот… но что сказать? «Я не умею читать»? Или по-иному: «Я никогда не читаю»?

По счастью, леди Ксенобия отделилась от группы гостей, окруживших леди Рейнзфорд, и воскликнула:

– Умоляю, ваша светлость, скажите, что вы не наказываете супругу за столь невинную страсть! Помните, в прошлом месяце я сказала вам, что если бы вы соблаговолили прочесть хоть одну главу «Сицилийских любовников», то перестали бы спать ночами, читая до утра запоем!

– Ну, ночами, да еще запоем, я занимаюсь кое-чем иным, – многозначительно ухмыльнулся герцог.

Лала озадаченно заморгала, однако леди Ксенобия лишь изогнула губы в усмешке и произнесла преувеличенно серьезно:

– Нет ничего страшнее умного герцога!

– Всегда считал, что родителей лучше видеть, нежели слышать, – сказал подоспевший мистер Дотри, а увидев, как леди Аделаида заботливо усаживает матушку Лалы на софу, хмыкнул: – Только не говорите, отец, что развлекаете мисс Рейнзфорд сальными анекдотами – в таком случае я от вас отрекусь!

Холодные серые глаза герцога при взгляде на сына потеплели. Они были необычайно похожи, только в волосах Вилльерза было куда больше седины. Похожи были их могучие тела и аура властности, которую оба излучали.

– Однако герцог заработал на орехи! – засмеялась леди Ксенобия.

А мистер Дотри сердечно обнял отца за плечи и улыбнулся Индии:

– Не хотите ли вы сказать, что я научился выражаться столь же изысканно, как мой дорогой папа? Вы поражаете меня, леди Ксенобия!

Лале сделалось дурно. Как этим людям удается общаться столь непринужденно? Она и предположить не могла, что такое бывает в семействах герцогов. Сама она робела взять за руку собственного отца, не говоря уж о том, чтобы обнять его – а уж так вот запросто болтать с ним… об этом и подумать было нельзя! Бедняжке еще никогда в жизни так отчаянно не хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться…

– Уверена, вас совершенно не интересует мое мнение по поводу вашего наряда, – объявила леди Ксенобия, глядя на Дотри. В глазах ее плясали озорные искорки. Лала отчего-то уверилась, что между этими двоими установилась некая странная близость. Герцог тоже озадаченно переводил взгляд с одного на другого…

– Всегда предпочитаю слышать от женщин правду, в особенности от красавиц, – изрек мистер Дотри. – Хотя, честно сознаюсь, – вкрадчиво прибавил он, – уже был вами однажды слегка унижен…

– Не перестаю удивляться наивности некоторых мужчин, – ответила леди Ксенобия. – На самом деле я восхищена вашим нарядом, мистер Дотри. Надеюсь, это творение мсье де Вальера?

– Когда Тобиасу было четырнадцать, я чуть ли не силком загнал его к де Вальеру на примерку, – вставил герцог. – И теперь мастер просто присылает ему одежду по мере надобности.

Стоящие плечом к плечу герцог и Торн более всего походили на ожившую иллюстрацию к последнему выпуску «Журнала мод для джентльменов». Лала же маялась в сторонке, чувствуя дурноту и тщетно дожидаясь момента, когда можно будет вставить хоть словечко…

Но это было немыслимо: тема беседы менялась стремительно – поговорив о последних модных веяниях, джентльмены вспомнили вдруг некоего человека по имени Уилберфорс, школьного товарища Дотри.

– А-а-а, Уилберфорс, – пренебрежительно хмыкнул Дотри, – пузатый арбуз с ма-аленьким хвостиком!

Лала растерялась, совершенно не понимая, о каком «хвостике» идет речь и отчего все заулыбались. Положение спасла леди Ксенобия:

– Теперь, когда вы рискуете вот-вот перейти границы приличий, я с вашего разрешения украду у вас мисс Рейнзфорд: леди Аделаиде не терпится с ней поболтать. А вы, джентльмены, ведите себя пристойно!

Услышав эти нахальные слова, герцог лишь с восхищением взглянул на леди Ксенобию. Что было неудивительно: она умна, остроумна, а глубокое декольте выглядит ослепительно. Хотя мать Лалы всегда считала такое публичное обнажение вульгарным…

Летиция послушно последовала за леди Ксенобией, понимая уже, что этот праздник будет для нее куда более серьезным испытанием, нежели бальный сезон. Ведь на балах светские беседы никогда не бывают долгими – танцы следуют один за другим. Лала обычно лишь очаровательно улыбалась поклонникам, предоставляя тем право болтать о чем угодно: о «хвостиках», о дожах… Кстати, кто они такие?…

Лала успела лишь поздороваться с леди Аделаидой, сидевшей подле ее матери, когда двери вновь распахнулись и обворожительный дворецкий объявил:

– Лорд Броуди!

Волосы вошедшего были взлохмачены, а пронзительно-синие глаза обведены темными кругами – Лала предположила, что он не спал ночь. Наверняка занимался чем-то… предосудительным.

Лорд Броуди, как и мистер Дотри, был совсем не во вкусе девушки – хотя, надо отдать ему должное, выглядел джентльмен эффектно. Конечно же, Дотри тотчас сердечно приветствовал товарища, хлопнув его от души по спине. Лорд Броуди захохотал. Мистер Дотри вполголоса спросил друга о чем-то – Лала не расслышала вопроса, однако ответ вновь поставил ее в тупик: «Я в охоте, словно кабан в персиковом саду!» Видимо, новоприбывший тоже весьма умен…