И Летиция предпочла примкнуть к обществу матери, леди Аделаиды и леди Ксенобии. Тем более что беседовали они на привычные Лале темы – матушка рассказывала о прискорбном состоянии своего здоровья. Сейчас как раз она описывала свои приступы и обсуждала предписания докторов…

Гостиная мистера Дотри была выше всяческих похвал – да что там, она была достойна самого короля! Страшно было подумать, сколько слуг снует по этому огромному дому: Лала уже сбилась со счета. А ведь, помимо бесчисленных лакеев, тут наверняка полчища горничных…

…В детстве Лала мечтала о том, как будет когда-нибудь жить в маленьком уютном домике за чугунной оградкой, и чтобы там непременно был прелестный садик, а еще небольшой огород. Но, подобно всем прочим ее мечтам, этой не суждено было сбыться. Потому что матушка – что бы там ни говорила она о мистере Дотри – явно была в восторге от Старберри-Корт, а еще от перспективы породниться с великолепной герцогиней Вилльерз…

Так что Лале придется выйти за Дотри и поселиться в этом пугающем особняке, более похожем на музей, чем на человеческое жилье, полном роскошной мебели и прислуги.

А к ним уже направлялся Дотри, ведя под руку друга.

– Леди Рейнзфорд, леди Ксенобия, мисс Рейнзфорд, позвольте представить вам давнего моего друга, лорда Броуди! Леди Аделаида, уверен, вы уже встречались не раз с этим негодяем!

Лорд Броуди отвесил Аделаиде шутливый поклон, приветствуя ее как свою любимую тетушку. При виде Броуди матушка Лалы чрезвычайно оживилась:

– Ведь вы сидели зимой на приеме подле моей доченьки, не так ли?

А вот леди Ксенобия не выказывала никаких признаков благоговения перед будущим герцогом – но похоже было, что лорд Броуди всерьез ею заинтригован. Он склонил голову к плечу, глядя на девушку, словно на какую-нибудь заморскую диковинку.

И Лала понимала причину. Леди Ксенобия выглядела потрясающе эффектно – а количества отпущенных ей природой волос с лихвой хватило бы на двух женщин: они чудом удерживались в высокой прическе. К тому же она подкрасила свои безупречные губки розовой помадой, отчего ее обворожительная родинка смотрелась еще привлекательнее… Лале не приходилось видеть более чувственной красоты.

Тощий локоть матери ощутимо ткнулся ей под ребра.

– Что ты уставилась на леди Ксенобию? – прошипела леди Рейнзфорд. – Ты выглядишь полной идиоткой!

Вздрогнув, Лала решила вновь вернуться к обсуждению маминых приступов… однако предмет беседы переменился: теперь леди обсуждали на все лады разнообразные женские болезни. Матушка уверена была, что причина ее немощей – рождение двух дочерей.

А мистер Дотри, лорд Броуди и леди Ксенобия, похоже, беседовали о чем-то куда более приятном – они то и дело хохотали. Даже мистер Дотри, который и улыбался-то редко, сейчас заразительно смеялся. Вот к ним присоединились герцог с супругой… Пятеро собеседников блистали остроумием и от души наслаждались обществом друг друга, а бедная Лала сидела, стыдливо пряча свои пышные бедра, и мечтала провалиться сквозь пол куда-нибудь в винные подвалы…

– А кровотечения? – трагически восклицала тем временем ее мать, обмахиваясь веером. – Вы вообразить себе не можете, какие ужасные у меня были кровотечения!

Похоже, Аделаиду уже слегка мутило: эти душераздирающие подробности явно были не по вкусу бездетной леди. Лала же уже множество раз слышала эти материнские причитания и давным-давно решила: если ей когда-нибудь придется рожать, то она махом выпьет галлон лауданума [11] и проснется лишь на следующее утро.

Двери вновь распахнулись, и явился дворецкий. Лала печально подумала, заметит ли кто-нибудь, если она вдруг прямо здесь умрет от духоты. Похоже, что нет. Впрочем, матушка, возможно, и обратит внимание на то, что ее аудитория слегка сократилась…

Когда же девушка подняла глаза, то обнаружила, что прямо перед ней стоит… ее воплощенная мечта. Именно таким она представляла себе своего будущего супруга. Человек был не слишком молод, но вовсе еще не стар. Глаза у него были синие, словно море, с легкими морщинками в уголках – значит, он умеет заразительно смеяться. Джентльмен был почти лыс – легко можно было предположить, что и грудь у него не слишком волосатая. А еще он вовсе не такой великан, как мистер Дотри – едва ли на несколько дюймов выше ее…

Дворецкий представил всем доктора Хардфилда, новоприбывший же учтиво поклонился и сказал, что счастлив будет пользовать леди Рейнзфорд в течение всего времени ее пребывания в Старберри-Корт. И прибавил, что если леди не против, то он выслушает ее жалобы немедленно.

Леди Рейнзфорд явно была озадачена. Похоже, она уже сомневалась, что ее проблемы с сердцем настолько серьезны… и лишь сейчас осознала, что сидит на диване в обществе леди Аделаиды, а герцог с герцогиней стоят рядом.

– Матушка наверняка откажется от вашей помощи, мистер Хардфилд, – произнесла Лала, вставая. – Она никогда не согласится публично обсуждать свои хворобы. Однако я настаиваю, чтобы вы осмотрели ее приватно: мама все утро жаловалась на сердцебиение…

Леди Аделаида резко вскочила на ноги – она явно была счастлива, что разговор о женских болезнях иссяк сам собой. Однако от шпильки не удержалась:

– Здоровье особенно важно для женщины, когда в жизни ее происходят известные перемены, не так ли, дорогая?

Матушка Лалы бросила на Аделаиду испепеляющий взор, которого та предпочла не заметить, и три леди, сопровождаемые доктором, удалились из гостиной. Лала не вполне понимала, отчего леди Аделаида решила сопровождать их с матерью, однако была ей сердечно признательна: матушка в присутствии посторонних все же демонстрировала известную сдержанность.

В спальне леди Рейнзфорд бессильно распростерлась на ложе, леди Аделаида присела в сторонке рядышком с Лалой, а доктор Хардфилд принялся совершать манипуляции, знакомые Лале до мельчайших подробностей: он задавал вопросы, прикладывал трубку к груди больной, считал ее пульс…

А матушка говорила, не закрывая рта. Доктор Хардфилд взглянул на Лалу лишь раз, мельком – когда леди Рейнзфорд объявила, что, даже рискуя умереть от сердечного приступа, она предприняла путешествие, и виной всему материнская любовь: ей непременно нужно устроить счастье дочери, ради чего она отважилась на целую неделю пренебречь консультациями доктора Белвью.

У доктора Хардфилда были красивые глаза и миловидное удлиненное лицо, а также подтянутое худощавое тело. Он был само совершенство: мужественный, но не мужиковатый. Глядя на него, Лала чувствовала, что ее собственное сердцебиение опасно участилось. Но причиной тому была вовсе не обычная паника – нет, это было нечто совсем другое, много более приятное…

Наконец доктор выпрямился, и Лала затаила дыхание. Это был тот самый опасный момент, когда одни доктора объявляли, что леди Рейнзфорд совершенно здорова, а другие, потрепав ее по руке, говорили о необходимости отдыха и свежего воздуха, затем получали свои два фунта за визит и удалялись, пообещав явиться назавтра за очередным гонораром…

Лала молила Бога, чтобы Хардфилд оказался из числа первых… и в то же время хотела, чтобы он повел себя как вторые.

Однако доктор повел себя странно. Он неожиданно повернулся к ней:

– А каково ваше мнение, мисс Рейнзфорд?

Лала судорожно сглотнула.

– Вы имеете в виду… что я думаю о матушкином здоровье?

Никто и никогда не задавал ей подобного вопроса!

– Я полагаю, что самые лучшие наблюдатели – это родственники пациента. Дочь куда лучше осведомлена о состоянии матери, нежели любой незнакомец, будь он даже доктор.

Лала с трудом совладала с собой и твердо заявила:

– Матушка очень больна.

И это была сущая правда. Когда леди Рейнзфорд принималась бешено вращать глазами и истерически верещать, тут и слепой увидел бы: с леди что-то не так…

Доктор Хардфилд кивнул, глаза его погрустнели. Он вновь обратился к больной:

– Я навещу вас завтра утром и вновь внимательно выслушаю ваше сердце, леди Рейнзфорд. Но уже теперь полагаю, что вам следует оставаться в постели как минимум три дня кряду. Боюсь, этот визит и впрямь может стать чересчур тяжким испытанием для вашего сердца.

Леди Аделаида легко поднялась на ноги:

– О, не стоит тревожиться, мистер Хардфилд. Я позабочусь о нашей больной! Моя дорогая леди Рейнзфорд, вы присоединитесь к остальным через пару дней, когда почувствуете, что достаточно окрепли.

– О нет… нет, я не могу! – вскричала «больная».

Леди Рейнзфорд редко проводила дни в постели – возможно, оттого, что в спальне ей некому было пожаловаться на недомогание.

– Прежде всего вам надлежит думать о своем здоровье, – твердо объявила Аделаида. – Я буду регулярно навещать вас в течение дня, а доктор Хардфилд нанесет вам визит утром. А наш очаровательный дворецкий – кажется, Флеминг – пришлет лакея, который будет дежурить в коридоре возле ваших дверей, чтобы горничная в любой момент могла послать за всем, что вам потребуется.

– О, в этом нет надобности, – запротестовала леди Рейнзфорд. – Лала просто сбегает и…

– Однако наша дорогая Лала будет с гостями, на празднике, не правда ли? – лучезарно улыбнулась леди Аделаида. – Ведь вы вовсе не хотите, чтобы ваша милая дочь лишилась возможности насладиться деревенским воздухом?

– Рекомендую вам полнейший покой, – подхватил доктор. – И полную умиротворенность. Ваша дочь может читать вам вслух не более часа поутру, если вы соблаговолите этого пожелать, но все остальное время вам надлежит пребывать в полнейшем покое!

Леди Рейнзфорд злобно расхохоталась и, прежде чем Лала успела раскрыть рот, громогласно объявила:

– Моя дочь неграмотна, так что этого не будет!

– Я вам почитаю, – быстро сказала леди Аделаида, увидев, что униженная Летиция с трудом сдерживает слезы. Как могла матушка открыть ее постыдную тайну этому милому доктору?…

Однако доктор взглянул девушке в глаза и ласково спросил:

– Надеюсь, у вас нет проблем со зрением, мисс Рейнзфорд?

Несчастная Лала замотала головой. Если бы ношение очков могло исцелить глупость, она не расставалась бы с ними ни на мгновение!

Доктор Хардфилд вновь склонился над больной и взял ее за запястье.

– Я всерьез обеспокоен, миссис Рейнзфорд, ваш пульс вновь участился. Больные со слабым сердцем частенько переоценивают свои силы, не понимая, насколько важно для любящих их людей, чтобы они прожили подольше!

Леди Рейнзфорд вновь раскрыла было рот, однако Лала опередила мать:

– Мама, умоляю тебя, воспользуйся случаем, отдохни после утомительной дороги! К тому же твоя спальня просто прелестна…

Тут она ничуть не погрешила против истины. Большое окно было настежь распахнуто, по комнате гулял теплый вечерний ветерок, напоенный ароматами цветов. Стены были обиты нежно-розовым узорчатым шелком, а мягкий ковер на полу золотился в лучах заката.

Лале никогда прежде не приходилось бывать в столь изысканной спальне – впрочем, девушка, полагала, что и матери тоже. Ну может, за исключением тех благословенных дней, когда матушка служила фрейлиной при ее величестве. Лала случайно узнала однажды, что на этой службе мать пробыла всего лишь два месяца, но если верить леди Рейнзфорд, то она была любимейшей спутницей королевы…

– И не беспокойтесь о дочери, – продолжала тем временем леди Аделаида. – Я глаз с нее не спущу, дорогая! Я вот уже много лет являюсь компаньонкой леди Ксенобии, и уверяю вас: невзирая на ее… живой нрав, ее имя ни разу не было запятнано скандалом!

– Ну, если вы так считаете… – В голосе леди Рейнзфорд зазвучали истеричные нотки.

Однако доктор Хардфилд подоспел на подмогу:

– Леди Рейнзфорд, я настоятельно требую, чтобы вы не вставали с постели два дня, в противном случае я не могу отвечать за последствия! Вы понимаете меня?

Лала увидела, что глаза матери полезли на лоб.

– Да… доктор, – проскрипела она.

Доктор еще раз поклонился и направился к дверям. Лала поспешила следом за ним, подхватив ридикюль – ведь с врачом следовало рассчитаться. Девушка мысленно лихорадочно подбирала слова…

Правда, все оказалось не так уж трудно, потому что доктор и слышать не захотел об оплате. Вместо этого он задал Лале неожиданный вопрос:

– А что происходит, когда вы пытаетесь читать?

Синие глаза его были полны искреннего сочувствия – и Лала отважилась сказать правду:

– Ничего не происходит. Я прекрасно различаю и буквы, и цифры… как и все остальные люди. Просто буквы у меня… не складываются в слова! Я слишком… слишком глупа для этого!

Последние слова девушка прошептала еле слышно, от души надеясь, что этот милый человек просто их не услышит.

Доктор принял у дворецкого шляпу и надел ее. Но его прекрасные синие глаза по-прежнему устремлены были на девушку. Лицо доктора было очень серьезно.

– Мисс Рейнзфорд, я совершенно убежден: вы вовсе не глупы.

…Как это мило с его стороны! Пусть даже это неправда!..