Дальше она брела темной улицей без светофоров. Старые кусты боярышника выгнулись дугой и образовали что-то наподобие арки. Ступать в эту темноту было страшно. Но Лера пошла, теперь уже думая в основном о том, что ее ждет впереди, чем о том, что она оставила позади.

Снег в парке делал деревья тоньше и светлее. Навстречу еще попадались мамочки с колясками, и Гараева медленно побрела по тропинке. Она шла и шла, не замечая, что вокруг темнеет, не думая о том, что обратно идти она будет уже в кромешном мраке. Как всегда, неожиданно деревья расступились, и за пригорком показался пруд. На открытом пространстве стало заметно холоднее. Спокойная гладь воды отражала пасмурное небо.

Лера села на лавочку. Хотелось плакать. С ней такое происходило всегда, когда ее желания вдруг сталкивались с чьей-то волей, более сильной и могущественной, чем у нее. Так постоянно было с отцом, который все решения принимал сам, ни с кем не советуясь, не желая слышать чужого мнения.

Чего же сейчас хотела она? Чем больше вокруг нее говорили о Павле, чем больше она о нем думала, тем все лучше и лучше он выглядел в ее глазах. Даже его молчаливость, странные взгляды и постоянная смена настроений сейчас были приятны ей.

Тихий, скромный, поначалу стеснялся подойти. Его, наверное, тоже волновало, что будут говорить в классе, поэтому на волейболе он так себя и повел. А потом ему, наверное, стало стыдно, вот он и решил помочь. А потом…

Неожиданно из сумрака выступила человеческая фигура. Еще издали, глядя на аккуратную походку, на чуть танцующий шаг, Лера начала догадываться, что человек этот идет сюда не просто так. Потом темнота выдала черную куртку и черные волнистые волосы. Еще несколько шагов, и задумчивое лицо Павла вдруг озарила счастливая улыбка.

– Знаешь, я решил, что, скорее всего, мы смотрим с тобой в одну сторону, – как ни в чем не бывало произнес он. – И если я пойду куда глаза глядят, то непременно встречу тебя.

– Почему все так сложно? – жалобно спросила Гараева.

– Все очень просто. – Павел был, как всегда, спокоен. – Ты только поверь в это, и тебе сразу станет хорошо.

Он опустился рядом, и они оставались около пруда, пока не стерлась граница между небом и водой, между землей и деревьями. Лера даже не могла сказать, что они о чем-то говорили. Молчали, подталкивали друг друга, когда замечали что-нибудь интересное – пролетающую мимо ворону, велосипедиста, вынырнувшего из темноты и в темноту уехавшего, далекие огни проезжавших по шоссе машин.

К вечеру немного потеплело, и так не хотелось уходить. Когда Гараева вскинула руку с часами к глазам, то с удивлением увидела, что уже девять.

День пролетел незаметно. Лера тогда еще не знала, что это внезапное исчезновение времени есть первый признак начала влюбленности. Всегда бессмысленно веселой и безрассудной. Не знала, а поэтому все еще сопротивлялась тому непривычному, что входило в нее с этим вечером, с этими сумерками, с тихим рассказом парня, сидящего рядом.

С ней что-то делалось. Она это чувствовала. Словно внутри ее организма происходили невидимые химические реакции, отчего, как человек-мутант, она обретала новые качества – силу, ловкость, бессмертие, умение летать. Но все это было до того неожиданно, что она постоянно одергивала себя, заставляла себя оставаться прежней. Но у нее ничего не получалось, и все шире и шире расцветала на ее губах довольная улыбка.

Ей было хорошо. Не от книги, не от удачной тренировки, не от фильма, просмотренного ночью в пустой гостиной. Ей было хорошо… просто так. От воздуха, от этой лавочки, от теплеющего вечера, от мерцающей воды.

Уже ночью, лежа в постели, она пыталась понять, что же произошло. Привычная обстановка возвращала ее в прежнее состояние. Но в ней уже появилось что-то новое, надежно обосновавшееся в душе. И ни косые взгляды матери, ни осуждающе сомкнувшие плотные ряды книги, которых она не касалась уже несколько дней, не могли ничего исправить.

Только рыбки понимающе смотрели на нее сквозь покатый бок аквариума и довольно зевали, выпуская изо ртов маленькие пузырики.

Следующие несколько дней Гараева пребывала не здесь и не сейчас. Она была рассеянна, взгляд ее все чаще и чаще останавливался на окне. Она стала невнимательна на уроках, отвечала невпопад, упреки учителей пропускала мимо ушей. Репина безуспешно пыталась пробиться сквозь ее застывший взгляд.

Лера никого не слышала. Даже Васильев с Константиновым от нее отстали. В школе Быковский к ней больше не подходил. Он продолжал жить своей жизнью и, только случайно сталкиваясь с ней в коридоре, провожал ее долгим внимательным взглядом, словно хотел насмотреться впрок.

А потом они встречались. Где? Как? Они и сами не могли этого предположить. Только какая-то неведомая сила вела их в одном направлении, а потом сталкивала в самых необычных местах – в супермаркете, около метро, на детской площадке, в зоомагазине.

Внезапно оказываясь рядом, Павел произносил, как пароль:

– Глаза привели.

И дальше они уже шли вместе, меряя молодыми, не знающими устали ногами свой район и захватывая чужие.

В начале декабря после короткого потепления вновь начались холода. Дул пронзительный, пробирающий до костей северный ветер. Колючий снег сек лицо. Но они всего этого не замечали. Приходя домой после многочасового блуждания по улицам, Лера падала замертво на кровать. Мать недовольно поджимала губы, хмурила брови, но молчала.

Блаженное безвременье продлилось десять дней. Утром в четверг разразился гром среди ясного неба.

Вставать не хотелось. Не хотелось выныривать из сладкого состояния сна, покидать нагретую кровать. Лера и лежала, чувствуя приятную истому во всем теле, размышляя – а не прогулять ли ей пару первых уроков, чтобы прийти в себя?

Дверь распахнулась от толчка. Сначала в комнату въехал сервировочный столик с чашкой, кофейником и тарелкой бутербродов. Потом появилась мама, эту самую тележку катившая.

– Валерия! Ты уже проснулась?

Гараева подобрала ноги и села в кровати. Этот столик не использовали очень давно, и матери надо было постараться, чтобы найти его и привести в порядок. Значит, происходит что-то серьезное.

– Выпей кофе и выслушай меня.

Лера посмотрела на бутерброды, на блестящие капельки жира в обрамлении красного мяса, на лоснящиеся кусочки сыра, и у нее пропало всякое желание есть. Последнее время ей вообще почему-то не хотелось есть. Ей было хорошо и без еды.

Мама прошла вдоль длинного стеллажа с книгами, посмотрела на плотный ряд корешков. Лотман, Введенский, Пропп, Дефо, Свифт, Веселовский, Тынянов – Лера увлекалась литературоведением, мечтала поступить в институт на факультет литературной критики. Поэтому все дни она проводила с книгами, упивалась красотой построения фраз, зачитывалась классикой – на хорошие книги отец никогда не жалел денег.

– Валера!

В свои сорок мать все еще была хороша собой: гибкая, подвижная, с живым, быстро отражающим любую эмоцию лицом. Даже сейчас, утром, волосы у нее были аккуратно уложены, одета она была не в банальный спортивный костюм или халат, а в мягкие льняные брюки и рубашку, на ногах – туфли. Гараева пошла не в мать, а в отца. Низкая, с темными, вечно лохматившимися волосами, смуглым тоном кожи, крупными чертами лица. Это потом она узнает, что «породистость» человека определяется именно по этим крупным, четким линиям. Как только природа начинает мельчить, скашивать подбородки или утончать носы – это становится первым признаком вырождения породы. Пока же Лере страшно не нравились ее крупный нос и пухлые губы, большие глаза и темные густые волосы. Но это – пока.

– Я разговаривала с отцом. – Мать остановилась возле аквариума и долго смотрела на него. – Он сказал, что Новый год мы будем отмечать в Махачкале. Что у тебя с оценками? Проблем не будет?

Лера натянула брюки.

– Ты забросила тренировки? – Мать повернулась и, наверное, впервые посмотрела на дочь. – Тебя больше это не интересует?

Все эти вопросы можно было пропустить мимо ушей. Мать явно пришла сюда за чем-то другим. Лера взяла в руки свой любимый свитер. Теперь навсегда он у нее будет связан с рыбками.

– Тебе нужно купить новую одежду. – Мать подождала, пока дочь просунет голову в ворот свитера. – Ты безобразно выглядишь. Отцу это может не понравиться.

Гараева налила себе в чашку холодных сливок и начала быстро пить.

Теперь мать стояла напротив нее.

– Ты сильно похудела. Что-нибудь происходит?

Ага, вот мы и добрались до сути дела!

Лера отставила чашку. Она, что, и правда считает, что Лера сейчас начнет все ей рассказывать? Вот так, вдруг, ни с того ни с сего? До этого они обе ходили по разным сторонам коридора, сталкивались только в кухне и в прихожей, и тут она вдруг начнет говорить? Лучше бы мать и дальше продолжала держать нейтралитет.

– В школе много задают, – буркнула Лера, понимая, что уже пора как-то отозваться.

– А что это за мальчик приходил к тебе неделю назад? Это он тебе подарил аквариум?

– Я сама купила, – пробормотала Гараева, торопливо засовывая учебники в рюкзак.

– Консьержка сказала, что мальчик приходил два дня подряд. – Мать была настойчива в желании получить ответы на свои вопросы. – У него в руках была большая сумка. У нас ничего не пропало?

– Что?! – захлебнулась от возмущения Гараева.

В себя Лера пришла уже на улице. Она была в тапочках, но в куртке и в шапке. Рюкзака у нее с собой не было. Черт с ним, обойдется без рюкзака!

Это же надо до такого додуматься, что Павел приходил, чтобы что-то у них украсть!

Шлепая быстро намокшими задниками тапочек, Гараева пошла к дому Репиной. За спиной остался захлебывающийся крик матери, хлопанье дверями и бешеная ненависть, горячей кровью бросившаяся Лере в голову. Впервые она повела себя так, как ей хотелось. Впервые приказ матери не заставил ее остановиться. И осознание внезапно проснувшейся силы от понимания, что она тоже может что-то хотеть, родило в ее душе непонятную для данной ситуации радость. Потому что радоваться вроде было нечему – мало того что с матерью поругалась, еще и почти босиком на улицу вышла. Красота!

На настойчивый звонок долго никто не открывал. За дверью слышались шаги и разговоры, видимо, в квартире решали, кто это в такую рань может к ним завалиться и чья очередь открывать дверь.

Очередь была Аськина. Как только она поняла, кто перед ней стоит, ее лицо из сонного тут же стало восторженно-ликующим.

– Лерка!!! – вопила она. – А что, уже пора?

– Пора, – буркнула Гараева, переступая через порог квартиры. Она только-только начала отходить после пережитого скандала, и теперь ее сотрясал легкий озноб. – У тебя какой размер обуви?

Дальше последовали долгие аханья и причитания. Заботливая репинская мамаша запихнула Леру в ванну. Потом вместе со всеми она пила обжигающе горячий и невероятно сладкий чай, заедая все это бутербродами с вареной колбасой, в которой топорщились аппетитные кусочки жира, а вокруг скакали Аськины братья, такие же маленькие и забавные, как и сама Ася. Несмотря на ранний час, в квартире было невероятно шумно и солнечно, хотя никакого солнца на улице не было. Для Леры тут же нашли ботинки, собрали пакет с тетрадками и ручками, с собой навертели бутербродов – и не задали ей ни одного вопроса. Наверное, и так все было ясно.

К школе они подошли как раз вовремя – милиционер в очередной раз привел Сидорова. На крылечке их уже ждала Алевтина. Произошла торжественная передача Генки с рук на руки, и народ стал расходиться. Вечно замерзающая Аська побежала вперед. Лера побрела следом, и вдруг ее словно кто-то под локоть толкнул. Она остановилась на верхней ступеньке и повернула голову.

От ворот шел Павел.

Под руку его держала Курбаленко.

Мир вокруг Леры дрогнул, она покачнулась, но на ногах устояла.

Быковский улыбался своей неизменной спокойной улыбкой и что-то увлеченно рассказывал Лизе. Та победно несла себя и своего спутника к крыльцу, одаривая окружающих благосклонными королевскими взглядами.

Какое-то мгновение Лере понадобилось, чтобы прийти в себя и сделать шаг вперед.

Нет, конечно, Павел может вести себя как хочет, Лера никогда не заявляла на него никаких прав и не привязывала его к себе. Но что же все-таки это значило?

На улице началась настоящая декабрьская метель. За окном ничего не было видно. Белые взъерошенные мухи носились в воздухе, заслоняя собой весь свет.

– Ну вот, теперь Один-Ноль опять нас на улицу погонит. – Наумова через голову Жеребцовой тоже смотрела в окно. – Будут у нас водные лыжи на коньках.

– Да ладно! Когда это у нас лыжи раньше января начинались? – неожиданно заступилась за физрука Наташка.