Я очень многое сделала за последние месяцы, чтобы окончательно почувствовать себя несчастной. Можно сказать – приложила к этому массу усилий, усугубив ситуацию до той степени, когда мой организм сам сказал «Стоп!» и просигналил красной лампой боли.

Я тихонько выбралась из постели, забралась в ванную и набрала по мобильному Асю. Она, как и полагается настоящей йогине и мастеру тай-цзы, уже давно была на ногах.

– Я – двоечница!

– Что такое? – Она рассмеялась в трубку. – Ты опять решила подкормить своего Критика? Думаешь, он порядком исхудал?

– Нет, я, правда, двоечница! Я тут поняла, что весь этот год старательно делала себя несчастной. С завидным упорством!

– Это верно. – Ася не спорила. – Но ты все делала правильно.

– Ничего себе – правильно! Загнала себя в такую яму! – Я посмотрела в зеркало на бледную физиономию с болотным румянцем.

– Ты – глупая девочка! А еще Ангелом зовешься! – Ася говорила насмешливо и ласково одновременно. – Неужели тебе до сих пор непонятно, что главный шаг в решении любой проблемы – это ее увидеть? Если бы ты не стала окончательно несчастной и не начала задыхаться в своей собственной жизни – ты бы так и не осознала, что тебе давно пора расчищать свое пространство.

– Угу, – пробормотала я, вникая в сказанное.

– А теперь пора приниматься за уборку! – бодро провозгласила Ася.

Разумеется, объявить уборку было легче, чем ее начать.

Мне приходилось подвергать ревизии все составляющие моей нынешней жизни, пристально оценивая их на предмет нужности для моего – и только моего! – счастья. Составляющие сопротивлялись.

Отношения с Тимом были уже явно за гранью того, что делало меня счастливой.

Я стала торопить его с поисками квартиры, стремясь поскорее остаться наедине с собой.

И поскольку Тим уже не был частью моей жизни, я впервые позволила себе все делать исключительно так, как требовалось моей оголодавшей душе. Как героиня «Сбежавшей невесты» я пробовала жизнь заново, определяя на вкус – что мне подходит, а с чем пора расставаться.

Я перестала соблюдать какой-либо режим питания, заходя на кухню только тогда, когда мне на самом деле хотелось есть. Если в холодильнике в этот момент не было ничего, вызывающего аппетит, я выпивала стакан воды и уходила.

Я перебрала весь свой гардероб и раздала или выбросила примерно треть вещей – все, надев которые, я не испытывала радости, или хотя бы удовлетворения при взгляде на себя в зеркало. Ушло бесполезно лежавшее желтое пончо, розовый свитер, превращавший мою фигуру в бесформенный клубок, порядочная часть застиранного белья, тщательно заштопанные колготки, странная бархатная юбка, пара нелепых футболок, серое скучное (но такое качественное!) пальто и т. п.

Кроме того, я навела уборку в архивах и выбросила часть безнадежно хранимых тетрадей, в которых мертвым грузом лежали чужие мысли, засушенные как тараканы. Лекции, записи с тренингов, которые когда-то казались такими важными, стопки журналов с моими статьями, кучи рекламных проспектов, лежащих на всякий случай, театральные программки, путеводители по каким-то музеям, в которых я была много лет назад, красивые глянцевые билеты из этих же музеев. Я выгребала и выбрасывала все это с чувством недоумения и облегчения: словно, чем меньше вещей меня окружало – тем легче дышалось. Так оно и было на самом деле. Все эти бумаги, тряпки, сувениры, которым я когда-то придавала столько значения, в итоге оказались мишурой, которая давно поблекла и не давала даже намека на праздничную радость. По настоящему дорогих для меня вещей, при взгляде на которые сердце начинало радостно плясать, оказалось на удивление немного.

Покончив с квартирой, я задумалась об офисе. А точнее – о своей работе, которая долгое время питала мои амбиции. На очередной пресс-конференции, где, включив диктофон, я даже не потрудилась слушать, я взглянула в себя и не обнаружила там ни малейшей радости. Ни по поводу информации, которая щедро лилась на меня из эфира. Ни по поводу предстоящей обработки этой информации и написания текста. Моя работа, хотя и не вызывала у меня отвращения, но давно уже перестала быть источником вдохновения.

Да, я прекрасно знала, что сказала бы на это моя мама: она бы подробно объяснила мне, что нельзя всю жизнь испытывать восторг по поводу одного дела и одного человека, что везде есть элемент привычки и рутины, что нужно уметь ценить то, что у тебя есть. И что считать, будто я достойна лучшего, – это чистейший образец гордыни.

Я все это сказала себе сама, заранее выполнив мамину функцию. И потому не стала ее беспокоить лишним звонком и рассказом о грядущих переменах.

Осталось решить – куда податься из моей привычной журналисткой среды.

Во время одного из промозглых вечеров, когда мы с Анечкой разгоняли осеннюю меланхолию запахом травяного крымского чая, я поделилась с ней своими сомнениями.

– Понимаешь, на одном писательстве много не заработаешь. А я, кроме как писать, за тридцать лет больше ничего прилично делать не научилась.

– Ну, учиться никогда не поздно, – деловито заметила Анечка, многозначительно кивнув на свою фотосумку.

– Главное – понять, чему учиться, чтобы это не было пустой тратой времени и денег. А то я в свое время уже отучилась три года на рекламщика, пока не поняла, что работать на этой стезе все равно никогда не буду.

– Угу. – Анечка задумалась. – А ты раньше когда-нибудь думала о том, чем бы занялась, если бы не была журналистом?

– Не слишком. Правда, после школы я больше хотела на психфак поступать, чем на журналистику. Но решила, что психолог из меня получится никудышный. А писать я уже умела.

– Подожди-подожди! – Анечка подняла брови. – Так, собственно, жизнь тебе предоставляет шанс – если ты не видишь. Что мешает тебе сейчас заняться психологией профессионально? Ты же и так постоянно ходишь на тренинги, читаешь книги пачками. Ты свой книжный шкаф проверь – какую долю там занимает психологическая литература?

– Ну, чуть меньше половины, наверное, – подумав, сказала я. – Но это же ни о чем не говорит. Ну, мне нравится психология и всегда нравилась. Но какой из меня психолог с таким количеством тараканов в голове?

– А какой из тебя фехтовальщик? И журналист? И редактор? И писатель?! Если бы психологами становились только люди без тараканов в голове, то такой профессии просто не суждено было бы появиться. – Анечка нахмурилась, выражая свое возмущение моей инертностью.

Упрямство в тот вечер на дало мне согласиться с Анечкой. Но ее слова основательно засели в голове, прорастая многочисленными размышлениями. И на следующем сеансе с Алексеем я, не выдержав, напрямую спросила:

– Леша, а как вы считаете – получится из меня психолог?

– Конечно! – не задумываясь, ответил он.

И добавил через паузу, разглядывая мое напряженное лицо:

– У меня тут знакомая набирает группу психодраматистов с нового года. Двухгодичный курс. Если тебе этот метод интересен – могу дать контакты.

Я выдохнула и кивнула.

* * *

А потом в моей жизни случился Экзамен. Именно так – с заглавной буквы, поскольку высшие силы этого мира, видимо, сочли, что мне не по статусу легкие испытания.

Я сидела за компьютером и работала, когда вернулся Тим. Я слышала, как он вошел, негромко прикрыв дверь, – всегда терпеть не мог резкие звуки и раздражался, когда я от души хлопала всеми возможными створками. Но я не стала подскакивать и выбегать к нему навстречу: вторую неделю подряд отучала себя от этой привычки. Тем более хотелось поскорее дописать последний абзац.

Тим вошел и остановился где-то в районе двери, больше не двигаясь. Словно пытался решить – входить ему или не стоит? Я не выдержала и оглянулась.

Прямо на меня смотрели три красные розы – именно такие крупные, как я люблю.

Со своей неописуемой улыбкой, от которой у меня все начинало дрожать внутри, Тим протянул их мне. Я, как загипнотизированная, поднялась и подошла навстречу.

Мы целовались, так и не сказав друг другу ни слова, и чуть не смяв нечастные розы. Потом я наконец собралась с мыслями и произнесла первую внятную фразу.

– Хочешь ужинать? Я сегодня готовила что-то вроде овощного плова…

Мы вместе ужинали, перебрасываясь малозначительными репликами – о его делах на работе, о моих планах пойти на курс психодрамы, о прошумевшей в блогах статье. Разговор был на удивление простым и невинным, пока я не спросила:

– А как твои дела с поиском квартиры? До сих пор ничего не подвернулось?

Он чуть помолчал, прежде чем ответить.

– Есть один хороший вариант. В этом же районе, в двух остановках. Двушка, с неплохим ремонтом. И хозяйка вроде вполне адекватная.

– Ну, прекрасно, вы же такую искали как раз! – сказала я, вспоминая, что он собирался снимать жилье на пару с коллегой.

– Да, Илье понравилось, – ответил он без энтузиазма.

– А тебе нет?

– И мне понравилось.

– Так в чем проблема?

Он снова помолчал, странно глядя на меня, словно пытаясь сфотографировать взглядом.

– Ангел мой, я тут подумал, что совсем не хочу снимать квартиру.

– Что ты имеешь в виду? Ты хочешь, чтоб я это делала?

– Нет. – Он снова улыбнулся с той аристократической грустью, от которой плавились сердца всех его девушек. – Ангел, я хочу, чтобы ты была моей женой. Я хочу жить с тобой, иметь с тобой семью.

У меня перехватило дыхание.

– Ты… серьезно? Или ты решил поиздеваться надо мной?

– Абсолютно серьезно. Я много думал о нас в последнее время. Взвешивал все за и против. Я хочу быть с тобой.

Я, не в силах сдержаться, нервно засмеялась. Это было настолько неожиданно, настолько шокирующе, что меня просто захлестнула волна мутных мыслей и чувств. Я пыталась справиться с этим потоком, и напряжение выходило вместе со смехом.

– А как же Настасья? – наконец выдавила я.

Он тут же ответил, поскольку ждал этого вопроса.

– Я готов от нее отказаться под залог тебя.

– Что это значит?

– Если ты согласишься быть моей женой, я готов порвать с Настасьей. Это будет очень трудно и больно, но для наших отношений я на это пойду.

Меня прорвало:

– Почему сейчас? Почему, черт возьми, ты говоришь это сейчас? Почему не месяц назад, когда я на все была готова, чтобы сохранить наш брак?!!!

– Тогда я еще не был готов, – тихо сказал он.

– Черт тебя возьми! – Меня разрывало от гнева и обиды. – Я ждала, когда ты это скажешь! Ждала почти год! Тим, еще месяц назад это было мне так нужно! А ты говоришь это сейчас, когда я уже все решила!

– Но твои решения редко бывают окончательными, – возразил он.

Я замолчала, взвешивая внутри себя все чувства, которые вызывало его предложение. Здесь было и торжество, и удовлетворение, и злость, и радость. Я любила его – несмотря на этот мучительный год. И какая-то часть меня страстно стремилась броситься к нему на шею и восторженно завопить «Да!».

Но я удержала этот порыв. Потому, что теперь мне были слышны и другие голоса.

Сидя за столом, на нашей кухне, напротив ожидающего Тима, я мысленно сделала шаг в будущее.

Да, приняв его предложение, первые месяцы я буду купаться в безграничном и неумеренном счастье. У нас состоится второй медовый месяц, и все раны моего самолюбия затянутся толстой кожицей.

Но что будет потом, через месяц-другой?

Сейчас он готов сделать над собой усилие и ради меня обрезать свою связь с Настасьей. Но – не потянет ли через месяц его назад с удвоенной силой? Как Ангел, не терпящий любых «надо», я хорошо знала цену решениям, принятым под давлением. Если это решение не вызревшее, не признанное самим собой как наиболее верное, а принятое под воздействием обстоятельств – рано или поздно оно будет сочтено ошибочным. А виновницей этой ошибки, соучастницей насилия буду признана я.

Тем более, если признаться честно, дело было не только в Настасье. Если не лукавить, наши отношения последние месяцы перестали быть тем, что подходило под мое понимание семьи. Жизнь с Тимом больше не преумножала мое счастье, мое вдохновение, мое желание жить. Наоборот, она постоянно отнимала мои силы. Я не чувствовала от него того тепла и той поддержки, которые были в первые годы. Я не чувствовала больше, что наша связь – тот фундамент, на котором можно построить что-то долговременное.

И к тому же Тим не изменился.

Я смотрела в его лицо – такое грустное и любимое, с выпуклыми скулами, тяжелой прядью, перечеркнувшей бровь, – и мучилась, признавая очевидное. Он не изменился. А, значит, не изменятся и наши отношения. Он не смог уберечь меня от боли и не будет это делать дальше. Даже если из нашей квартиры уйдет призрак Настасьи – на смену ему легко явится другой.

Все это пронеслось у меня в голове за несколько минут: болезненные очевидности, от которых я была бы рада спрятаться. Но уже не получалось.

За несколько минут я осознала, что одних наших чувств не достаточно для того, чтобы сохранить брак. Да, мы могли бы еще какое-то время жить вместе, прикрывая слабости друг друга, но при этом лишая себя возможности создать что-то большее. Нечто, что может называться настоящим счастьем. Тем самым счастьем, что было у нас все первые пять лет. Щадя друг друга, мы бы лишали себя возможности пойти дальше, стать самими собой и найти партнеров, соответствующих новым нам.