— Ты думал об этом? Правда? Робби пожал плечами.

— Такие вещи — большая часть детства. Наверное, я не понимал этого до тех пор, пока не подумал, что ты рос без них.

— У меня нет других дедушки с бабушкой. Были, когда я был маленьким, но я их не очень хорошо помню. У меня здесь есть тетя, у нее двое детей, но мы с ними почти незнакомы. Я не думал, когда мы переезжали сюда, что здесь встречусь с дедушкой. Он классный.

— Да, что надо, правда? Иногда он гостит у нас, когда папа с мамой куда-нибудь уезжают вдвоем. То есть… когда раньше уезжали. Теперь они… ну, ты знаешь… то есть они больше не живут вместе.

Последние слова он проговорил упавшим голосом, разглядывая полированное дерево скамейки.

— Наверное, это из-за того, что мы с мамой сюда переехали.

Робби пожал плечами. Указательным пальцем он все водил и водил по золотистой полоске на дереве, пока след от пальца не вырос до размеров указки.

— Не знаю. Мама словно сошла с ума, знаешь? Она выгнала отца, и он переехал к деду, а у Челси поехала крыша, и она стала дружить с какими-то распущенными ребятами, и… я не знаю, с нашей семьей сейчас что-то творится.

— Мне очень жаль.

— Да… ну… это же не твоя вина.

— А мне кажется, что моя.

— Нет… просто… — Робби не смог выразить, что он чувствовал. Он перестал водить пальцем по скамейке и теперь сидел неподвижно, глядя на пятно. Потом посмотрел на сводного брата. — Эй, можно у тебя кое-что спросить?

— Конечно.

— А ты не распсихуешься?

— Не так просто заставить меня распсиховаться.

— Да ну? — Робби сощурил глаза с легкой насмешкой. — Вроде того случая, когда ты ворвался к нам в дом?

— А, тогда. Прошу прощения. Я вроде как потерял самообладание.

— Ага, мы заметили.

— Знаю, что не должен был так поступать, но ты бы попробовал оказаться на моем месте, я бы посмотрел на твою реакцию.

— Да уж, пожалуй. Как будто у тебя над ухом выстрелили из пушки, верно?

Впервые в их глазах появилась тень улыбки, и молчание было уже не таким напряженным. Оно продлилось некоторое время, пока Кент не вернулся к теме разговора.

— Так… о чем ты хотел спросить?

— Ну… это трудно сказать.

— Все трудно сказать. Говори.

Робби набрал побольше воздуха для храбрости.

— Хорошо, скажу. Как ты думаешь, мой отец и твоя мать не крутят любовь?

К удивлению Робби, Кент не обиделся. Он сразу и прямо ответил:

— Нет, не думаю. Я бы об этом знал.

— А моя мама считает, что крутят. Поэтому она его и выставила.

— Нет, я честно считаю, что между ними ничего нет.

— А он… ну, не крутится у вас дома?

— Нет. Он был у нас всего однажды, тогда, когда начал подозревать, кто я, и пришел спросить об этом мою мать.

— Значит, ты не считаешь, что они ходят на свидания, или… тайно где-то встречаются?

— Нет. Говоря по правде, моя мама вообще ни с кем не встречается. Все, для чего она живет, — это работа. И я, конечно. Она из тех, кто добивается всего своими силами, а остальное ее не интересует.

— Значит, моя ревнует и выходит из себя попусту?

— Ну, еще же есть я. Она не слишком рада, что я учусь в вашей школе, это я тебе могу сказать.

— Я тоже вначале не был рад, но преодолел себя. Почему она не может?

— Ты преодолел себя?

Робби снова неопределенно дернул плечом.

— Кажется, да. Ты никогда не зазнавался, и к концу сезона мы сработались и на футбольном поле, так что… наверно, я немного повзрослел и попробовал поставить себя на твое место. Я бы тоже захотел узнать, кто мой отец и дед. А кто бы не хотел?

Сейчас они впервые были откровенны друг с другом, и оба представили себе, как в будущем они смогут стать хорошими друзьями, больше чем просто друзьями. Кент попытался высказать то, о чем они оба думали.

— Как ты думаешь, мы сможем когда-нибудь, ну, не знаю, делать что-нибудь вместе? Не совсем как братья, но…

— А ты бы хотел?

— Может быть. — И после паузы: — Да, конечно, хотел бы. Но твоей маме это бы не понравилось.

— Маме бы пришлось к этому привыкнуть.

— И твоей сестре уж, конечно бы, не понравилось.

— Слушай, когда она с тобой только познакомилась, ты ей очень понравился. Не знаю, что произошло, но до этого она считала тебя самым лучшим парнем.

— Я скажу тебе, что произошло. Однажды вечером я ее поцеловал. Вот что.

— Ты ее поцеловал! Кент развел руками.

— Ну я же не знал, что мы родственники! Как я мог такое себе представить! Она мне нравилась. Она хорошенькая, и умная, и дружелюбная. Нам было хорошо вместе, и однажды я провожал ее после матча и поцеловал. Как раз после этого мы узнали, кем друг другу приходимся, и с тех пор, стоит нам встретиться в коридоре, так мы даже посмотреть друг на друга не можем, не то что остановиться и поговорить. Просто разбегаемся в разные стороны, и все. Ну, даже не знаю…

Он мрачно уставился на свое правое колено. Робби сидел с открытым ртом, потом испуганным шепотом повторил:

— Ты ее поцеловал. Боже.

— Да, — повторил Кент, словно сам не мог поверить, что сделал такую глупость.

Через секунду Робби пришел в себя и спросил:

— И это все?

— Что значит «все»? Этого достаточно!

— Ну, если это все, что ты сделал, то это же было просто искреннее заблуждение, верно?

— Конечно, но я с тех пор до смерти боюсь с ней заговорить. Какой же извращенец станет целоваться со своей сестрой?

— Ну перестань, ты не извращенец.

— Нет, но я чувствую себя таким дураком. Дело еще в том, что она мне действительно понравилась. Я имею в виду не просто как девушка, а как настоящий друг. Мы разговаривали обо всяких важных вещах, и я думал, как здорово переехать в другой город и сразу найти такого друга. Ты можешь не поверить, но мы говорили и о твоем отце. О нашем отце, так я должен сказать. Я однажды признался Челси, что завидую ей, что у нее такой отец, как мистер Гарднер. Ирония судьбы, правда?

Оба хмыкнули, пытаясь собрать воедино ту мозаику, на которую рассыпалась сейчас их жизнь. Потом Робби сказал:

— Как ты насчет того, чтобы пойти к нам домой? Кент отшатнулся.

— Не-ет. Ни за что.

— Подожди, ты не понял. — Робби принялся его убеждать. — Я должен рассказать тебе кое-что о Челси. Она была просто убита, когда папа переехал, и начала вести себя так, что это меня даже пугает. Она почти не видится больше с Эрин, а вместо нее сдружилась с этой наглой Мэрили, и носит какие-то немыслимые шмотки, и вообще она связалась с полными дегенератами. Вчера вечером, например, смылась на дискотеку с Дрейком Эмерсоном.

— С Дрейком Эмерсоном! Ты имеешь в виду того тупицу, увешанного «молниями»?

— Да, его. И она даже не спросила разрешения, просто сбежала, одевшись весьма смело, и не появлялась до поздней ночи. Да еще и выпивала там. Ма, конечно, рассвирепела. Я слышал крики даже за закрытой дверью. Во всяком случае, как ты думаешь… ох, черт, даже не знаю… наверное, это все глупо, но ты Челси тоже нравился, и может быть, если бы ты пришел и поговорил с ней, сказал, что снова хочешь стать ее другом… может, если мы, все трое, вроде как объединимся, то справимся со всей этой путаницей.

— Если я приду к вам и ваша мама об этом узнает, то мы ничего не исправим. Все станет только еще хуже.

— Она сегодня на собраниях. И не узнает. Не думаю, что Челси ей расскажет. Она вроде как… — Робби не знал, как объяснить свои мысли, поэтому выдохнул воздух и помрачнел. — Ладно, признаюсь. Я боюсь. Она так изменилась с тех пор, как папа с мамой расстались. Думаю, она тоже боится, и у нее это так проявляется. Эй, я совсем не понимаю девчонок, должен тебе сказать. Но я вот еще о чем думал последние пару недель. О нас, обо всех троих — о тебе, обо мне, и Челси — и как все дальше сложится. Ну вот у нас один отец — так? И что, мы теперь до конца жизни будем притворяться, что никем друг другу не приходимся? Или признаем это и решим, что все к лучшему? Я задавал себе такой вопрос. И еще я думал — а как же мы? Почему делается только то, что хочет мама? А как же то, чего хочу я? Или Челси? Или отец? Потому что я уверен — он хочет, чтобы мы снова стали одной семьей, но он чувствует свою вину и страх, и поэтому неправильно себя ведет. И я не знаю, чего хочешь ты, но если ты собираешься узнать нас получше, то, может, начнем сегодня, и с Челси. Что скажешь?

Кент не знал, что ответить. Он сидел, сложив руки на коленях, удивленный тем, что разговор принял такой оборот.

— Ты думаешь, Челси станет со мной разговаривать?

— А почему нет? Если тебя так терзало то, что ты ее поцеловал, то, может, она тоже мучилась из-за этого, и тогда она будет рада все выяснить.

— Ты уверен, что твоя мама не вернется сейчас домой?

— В ближайшие полтора часа — не вернется. Собрания заканчиваются в шесть, а папа очень строго приказывает всем учителям оставаться до самого конца.

— А он сам не явится?

— Не, он остается в школе до закрытия. И кроме того, я же тебе говорил, он теперь редко приходит.

Кент подумал еще пять секунд, а потом перекинул свои длинные ноги через скамейку.

— Пошли.

Парни заперли шкафчики и вместе вышли из раздевалки.

У Кента наконец появилась своя собственная машина. Он приехал вслед за Робби, припарковался в начале дорожки и пошел к дому.

— Вот уж старушка Челе будет удивлена, — сказал Робби, с улыбкой пропуская Кента. Внизу Челси не было, поэтому со словами: — Пошли, — Робби повел сводного брата по лестнице. Он постучал в двери ее спальни, и Челси выкрикнула:

— Ну что еще?

— Можно мне открыть дверь?

— Чего тебе надо?

— Тут кое-кто пришел, кто хочет с тобой поговорить. Можно?

— Мне все равно! Открывай!

Он повернул ручку, толкнул дверь, и та сама открылась. В комнате была идеальная чистота. Челси сидела на полу, сворачивая вещи и складывая носки на аккуратно застеленной кровати. Ее волосы, вымытые и еще влажные, спадали натуральными локонами, на ней был большой синий спортивный костюм и толстые белые носки на ногах. И никакой косметики на лице.

— Ну, и кого же это ты притащил? — ехидно поинтересовалась она.

Робби отошел, и Кент занял его место в дверях.

— Меня.

Челси остолбенела, продолжая держать пару носков. Ее лицо окаменело от ужаса, потом вспыхнуло.

— Ты-то что здесь делаешь?

Кент стоял в дверях, чувствуя себя полным идиотом, но стараясь изо всех сил это скрыть. Челси видела перед собой парня, который спокойно держался и которого вовсе не смущал тот факт, что он заявился к ней в спальню. Робби тем временем незаметно отошел и скрылся за своей собственной дверью.

— Я слышал, тебя наказали, — проговорил Кент.

— Да. За выпивку и позднее возвращение домой.

— Непохоже, что так поступила именно ты.

— Тем не менее.

Высокомерно подняв брови, она свернула пару носков и положила их на кровать.

— Робби говорит, что таким образом ты бунтуешь против всей этой неразберихи, которая касается меня и твоей семьи. Он прав?

Она отыскала еще пару носков и переключила все внимание на них.

— Может быть. Я не анализировала.

— Это неподходящий путь для такой славной девочки.

— И с каких пор вы с Робби стали дружками?

— Просто мы сегодня поговорили в раздевалке. Я рассказал ему, что между мной и тобой произошло.

— Про поцелуй! — Она с ужасом посмотрела на Кента. — Господи, как ты мог!

Он вошел в комнату и сел, скрестив ноги, на пол, напротив Челси. Между ними лежала кучка несвернутого белья.

— Послушай, Челси, мы уже не дети, но думаю, что в этом случае вели себя совсем по-детски. Мы с Робби считаем, что нам пора лучше узнать друг друга, но из этого ничего не выйдет, пока мы не забудем о том глупом поцелуе. В конце концов, он значит не больше, чем просто признание, что мы друг другу понравились. Я могу о нем забыть, и ты тоже, и начать все сначала.

— Но ты рассказал моему брату!

— Он воспринял это спокойно и вел себя гораздо разумнее, чем мы с тобой.

— Он будет меня дразнить.

— Нет, не думаю. Он хочет, чтобы мы все подружились и попытались заставить твоих родителей разобраться во всем. Он считает, что если мы втроем объединимся, то сможем убедить твою маму, что между моей мамой и твоим отцом ничего нет. Что ты об этом думаешь?

— А это правда?

Челси снова перестала складывать вещи. Она больше не краснела, встречаясь с его спокойным взглядом.

— Правда. Я бы знал, если бы что-нибудь происходило.

— Ты уверен?

— Да, уверен.

— А она скажет об этом моей маме?

— Скажет?

— Ну да, приедет сюда и скажет.

— Не знаю.

— Потому что это единственный способ, который я себе представляю, чтобы убедить мою маму принять отца обратно, — если твоя заявит моей прямо в лицо, что у нее нет романа с папой.

Кент был ошеломлен.