Даже не над ним самим, а над тем, что он был канонизирован.

А за что, собственно? Он грабил, убивал и насиловал,

не испытывая при этом никаких мук совести.

Но после того как он по политическим и личным соображением

выбрал для нас христианство, он стал святым.

Куда делись все изнасилованные, убитые и ограбленные?

Вот вам и святость.

Саша

   Время пошло ему на пользу. Раньше, когда мы вместе жили, Антон был стройным, а когда стал работать грузчиком, то превратился в тонкого, как тростинку, но жилистого парня. Сейчас же руки бугрились выдающимися мышцами, а сквозь белую обтягивающую футболку просматривались скульптурные кубики живота, такие рельефные, что хотелось протянуть руку и потрогать их - на самом ли деле они такие твердые или так только на вид? Антон лоснился, как сытый и живущий в тепле кот, и даже блестел, правда, это заслуга скорее масла, нежели его самого. В общем, ничего общего с тем парнем, которым он был когда-то.

   - Польщена тем, что ты узнал меня, - тембр моего голоса автоматически стал бархатным, зовущим и медовым. Пусть я пока и забывалась, но рядом с мужчиной все штучки Элеоноры Авраамовны включались автоматически. С любым мужчиной. - А вот я тебя с трудом. Ты изменился, Антон.

   Он склонил голову набок и посмотрел мне в глаза. Пораженный. Удивленный. И восхищенный.

   - Ты тоже.

   - Я знаю. Как видишь, времени зря не теряла, - не успев застегнуть куртку, сняла ее и покружилась перед парнем, демонстрируя себя во всей красе. - Нравится?

   - Неплохо, - признал он.

   - Неплохо? Неплохо - это очень плохо, Антон. Очень плохо.

   - Ты занята сейчас? - перевел он разговор.

   - Нет. Устала, конечно, но домой можно пока не спешить. Выпьем кофе?

   Антон согласно кивнул, посмотрел на часы и попросил:

   - Подожди меня минут десять, хорошо?

   - Без проблем.

   Пока он метался по уже опустевшему танцполу, на повышенных тонах разговаривая с барменом, охранником и двумя парнями, не снявшими свои ковбойские шляпы, я удобно устроилась на диванчике, ногу на ногу закинула, периодически ножкой покачивала и наблюдала за этим мельтешением. Меня никто не трогал и, казалось, вообще не замечал. Антон освободился, кожаную куртку сверху накинул, воротник поднял и помог одеться мне.

   - Куда пойдем?

   - Тут неподалеку кофейня неплохая есть, - отозвался Антон.

   - Веди.

   Мы вели себя как два скорпиона, заинтересовавшиеся друг другом. Оба настороженные, удивленные, напряженные, находились постоянно наготове, непонятно только к чему, а еще каждую минуту друг друга пристально изучали. Антон был частью моего пограничного состояния, которое давно прошло, но тем не менее присутствовало в моей жизни. Он видел меня относительно честной, если под честностью можно понимать то, что мы почти не разговаривали, а значит, не врали друг другу. А еще - и самое главное - он реагировал на меня так, как я хотела.

   Мои однокурсники видели меня каждый день, поэтому переход из одного состояния в другое воспринимался плавно и не так сногсшибательно. Элеонора Авраамовна постоянно талдычила о том, что у мужчины при взгляде на меня должно перехватывать дыхание, учащаться сердцебиение и отключаться голова. Прекрасно. Я бы тоже такого хотела, только было сложно представить, что одним своим видом, целомудренным, кстати, женщина может вызвать такую реакцию. И мне легче было промолчать на такие слова, но в голове все равно крутилась мысль о том, что мужики двадцатого века, наверное, были по своей природе совсем другими. Когда-то я все-таки высказала такие предположения бабульке.

   - Другими? - презрительно фыркнула она и сморщилась. - Как были кобелями, так и остались.

   А Антон...Его реакция была для меня самой желанной, самой лучшей, которую только можно себе представить.

   Как обухом по голове. Так скажет Тошка спустя какое-то время, в мимолетном разговоре, когда мы вспомнили нашу не первую "первую встречу".

   - Я тебя еще раньше заметил, - рассказывал он и утвердительно кивал на мое удивленное выражение лица. - На тебя вообще многие смотрели. Ты была в окружении каких-то девчонок, они визжали, пили и показывали пальцами на сцену, а ты вся такая царственная сидела и с затаенной усмешкой на них смотрела.

   - Ты заметил все это, пока танцевал?

   - Я слишком долго на тебя смотрел. Поэтому заметил.

   Но этот разговор состоялся позже, а тогда мы, как самая обычная пара двух молодых людей, вошли в уютную кофейню, где витал потрясающе вкусный запах кофе и шоколада, устроились за столиком в глубине зала и ждали свой заказ.

   У меня было время триумфа, которым я упивалась как дорогим коллекционным вином. Антон следил за каждым моим движением. То, как я склоняю голову набок, то как таинственно и с толикой приглушенного эротизма улыбаюсь, то как постукиваю длинными и ухоженными ноготками по столешнице, то как слизываю капельку терпкого кофе с ложечки - он не пропустил ничего. А я отрывалась как могла. Вот он, вот он результат моих трудов. Ради этого я убила столько лет и буду убивать их дальше. Полный и окончательный триумф.

   - Чем ты занимаешься, Саш? - спросил Антон, глядя на меня исподлобья.

   - Учусь. Вполне серьезно собираюсь стать каким-нибудь редактором.

   - Поступила?

   Я кивнула.

   - В том же году. Через пару месяцев после тебя, плюс-минус, мы съехали, я всерьез начала готовиться. И вот, - развела руки в стороны, открыто демонстрируя себя. - Учусь, одним словом.

   - А Ритка с тобой?

   - Нет.

   - А где она?

   - Понятия не имею.

   - И что, нравится тебе этим заниматься? - парень по-доброму усмехнулся.

   - Конечно. Я стараюсь всегда заниматься только тем, что мне нравится. Особенно, если есть такая возможность. А ты? Давно в клубе работаешь?

   Он посмурнел, отвел глаза и неопределенно пожал плечами.

   - Ну так.

   При всем своем цинизме, который мне, безусловно, импонировал, Антон такой работы стеснялся, считая ее немужественной и не совсем достойной, но с другой стороны парень дураком не был, а также он не был уродом и вызывал у женщин вполне ожидаемые реакции. В этом вопросе снова сталкивалось снобистское, "правильное" воспитание и разочарование в людях.

   - Брось, Антон, что здесь такого? Другие мужчины обзавидовались бы тебе.

   - Чему завидовать?

   - Давай посмотрим, - за окном уже рассвело, кофейня наполнилась бодрыми и не очень бодрыми людьми, а мы все также разговаривали. - Во-первых, ты красив. У тебя прекрасное тело. Ты умен. Следишь за собой. Не заливаешь свою неудовлетворенность жизнью литрами жигулевского и...дай вспомнить. Ах да, - щелкнула пальцами, - тебе готова дать каждая первая. И ты спрашиваешь, чему завидовать?

   Впервые за несколько часов он искренне рассмеялся и даже успокоился. Еще немного поговорив, мы расплатились - платил Антон - и разошлись по домам.

   - У тебя есть телефон? - уже на улице поинтересовался парень.

   - Да. Только бумаги и ручки нет.

   - Пиши здесь, - он протянул мне нокию, и я быстренько вбила свой номер в его телефонную книжку. - Увидимся.

   - Да. Увидимся.

   Наверное, у меня карма такая - позволять практически всем без исключения мужчинам становиться рядом со мной самим собой. Как еще иначе это объяснить? Сказать, что я не ждала от них многого? Ждала и еще как. Сказать, что была нетребовательной? Допуск к моей персоне и уж тем более моему телу дорогого стоил, и не пойми кто не подпускался.

   Не знаю. Возможно, я как-то давала понять, что меня ничего не шокирует, что меня мало волнуют какие-либо предрассудки, возможно, мужчины чувствовали, что я отнюдь не святая. А возможно, это было банальным равнодушием к ним и их моральным терзаниям. Не знаю. Но зато я знаю, что рядом со мной они чувствовали себя настоящими, вели себя по-настоящему и не скрывались. Мое общество становилось редким глотком чистого воздуха и свободы, от которых у мужчин кружилась голова, и они подсаживались на это ощущение как на кокаин.

   Исключением не стал и Антон. Мы редко виделись, чаще всего стихийно, обговаривая встречу за полчаса до ее начала. Потом мы ехали в знакомую кофейню, с той лишь разницей, что иногда Антон вместо кофе заказывал самый дорогой виски, который неспешно потягивал. И мы говорили - о каких-то совершенно глупых и глобальных вещах, не имеющих ничего общего с реальной жизнью. Я узнавала много нового и противоречивого, поэтому было совершенно нормально, что у меня, как у человека думающего, возникали сомнения и свои мысли на тот или иной счет. С моей старухой не всегда, да чего уж там, почти никогда не удавалось обсудить такие вещи - чаще всего меня называли идиоткой и бестолочью, не давая никаких объяснений. А Антон был умным - сначала парнем, а потом уже и мужчиной. Он мог поддержать любую тему разговора, начиная соленьями, в которых я ничего не понимала, и заканчивая Дали, в котором я тоже ничего не понимала. Мы говорили о людях, и наши циничные, а в моем случае еще и эгоистичные взгляды на те или иные вещи, нередко совпадали, а где-то даже изменялись под влиянием друг друга.

   - Давай представим, что мне...нужна помощь. Ты бы помогла мне?

   - Господи, мужчины, я и не подозревала, что вы так любите тему "на что ты готова ради меня".

   Антон картинно нахмурился.

   - Давай серьезно. Вот мне нужна помощь, например...деньги в долг. Срочно. Твои действия.

   - Выпью кофе? - подняла бровь и не сдержала улыбки, заметив, как Антон начал закипать.

   - Саша!

   - Ок, если у тебя такая постановка вопроса...Все зависит от того, как хорошо мне живется и сколько тебе нужно.

   Он усмехнулся и скрестил руки на груди.

   - Вот как?

   - Что ты хотел услышать? Я не из разряда мнимых добряков.

   - Вот оно! Подошли к тому, с чего начали! Знаешь, что в тебе убивает?

   - Моя патологическая честность? - блеснула белозубой улыбкой.

   - Кроме нее.

   - Не знаю.

   - Твое абсолютное неприятие добра как такового.

   - Сказал мне Антон, который прекратил общаться с семьей, а когда позвонила единственная и любимая мама и попросила о помощи, он просто повесил трубку.

   - В чем ничуть не раскаиваюсь. Но я опять не об этом. Я тоже далеко не добряк, как ты выразилась, но я не отрицаю добрые помыслы и поступки, в отличие от тебя. Добро есть, но не в чистом виде. Как и зло, кстати.

   - Добро не в чистом виде? Ты хоть понял, что сказал?

   - Вполне. Что ты сможешь назвать добром, Саш? Ничего. А злом? Ничего.

   - Тош, твое добро не в чистом виде - чистой воды эгоизм. Ваши так называемые "добрые поступки" зависят в первую очередь от вашей зоны комфорта.

   - Да что ты к этой зоне прицепилась?!

   - Словосочетание понравилось, - огрызнулась в ответ и немного нервно стряхнула пепел в пепельницу. - Да как не назови, Тош, факт остается фактом. Если человек будет достаточно обеспечен, относительно счастлив и жизнь его будет окружена достатком, то он тебе поможет. Даст нужную сумму, потому что она не слишком то и отразится на ЕГО жизни и ЕГО личных делах и переживаниях. Возможно, терпеливо подождет, пока ты сможешь расплатиться. Но чуть что - и он из тебя душу вынет. Стоит только потревожить его зону комфорта, упоминания о которой ты так не любишь. Просто пример тебе. Ты хочешь есть. Представил?

   - Ну.

   - Ты приходишь ко мне и просишь у меня еды. При той жизни, которой я живу сейчас, мне было бы не жалко для тебя тарелки супа или куска хлеба. Я бы разделила с тобой пищу, возможно, даже надолго. Дала бы я тебе кусок хлеба, когда мы жили у Лёни? Я бы глотку тебе перегрызла.

   - Но ты делилась, - припомнил мне Антон и изучающе прищурился, склонив голову набок.

   - Я обменивала возможность спокойно помыться в чистом душе на тарелку еды. Обмен, а не помощь.

   - И что?

   - И то, Тош. Можно ли назвать мой поступок, когда я бы тебя накормила, добрым? Нет. Он абсолютно эгоистичен. И так поступают абсолютно все. На дороге будет подыхать псина. И вот что я тебе скажу: слепые - этого не заметят, потому они всегда видят только то, что не нарушает их внутренней гармонии. Мнимые добрячки - попытаются ее подкормить. И лишь такие как я честно пройдут мимо.