Александр Прозоров - Царская любовь

– Единобожие есть правильное учение, сын мой, – перекрестился попик. – Однако же свершить таинство венчания над магометанином я не в силах. Обряды христианские токмо христианам доступны, и никому более.

– Тогда сделай меня христианином, священник! – велел ему Саин-Булат. – Ведь ты, как я полагаю, сие сотворить способен?

– Ага… – Тот вытянул губы в трубочку. – Сиречь, сказываю, коли готов ты возродиться в вере Христовой…

– Готов! – кивнул татарский хан. – Поспешай, твори свои чудеса, священник, пока я не передумал! Моим христианским именем, я помню, было Георгий.

– Коли ты возрождаешься в вере истинной, то и имя у тебя, чадо, будет новое, – покачал головой попик. – По святцам на день нынешний положенное. Сними верхнюю одежду, я свершу над тобою таинство крещения.

Пока касимовский царь избавлялся от плаща, шаровар и стеганки, священник убежал и вскоре вернулся с книгой, охапкой медной посуды, кисточкой – но все еще в тюбетейке.

– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, во имя Отца, и Сына…

Каким-то сладко пахнущим маслицем попик начертал крестики на коленях, локтях и на лбу Саин-Булата. Затем стал читать над ним из своей книги распевные заклинания, время от времени брызгая водой с помощью кисточки из конского хвоста, и, наконец, потребовал:

– Повторяй за мной, чадо! Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, сына Божия, единороднаго, иже от Отца рожденнаго…

Новообращенный послушно повторил клятву веры, и священник радостно провозгласил:

– Нарекаю тебя именем Симеон! Поздравляю тебя, чадо мое. Отныне ты христианин исконной правильной веры.

– Теперь венчание! – ревниво потребовала княгиня, не давая попу расслабиться.

– Венчается раб Божий… – послушно завел речитативом тот.

Спустя два часа все было кончено. Вольный татарский хан Саин-Булат превратился в православного и женатого человека по имени Симеон.

– Прими мои поздравления, воин, – первым подошел к молодоженам храбрый и преданный сотник Савад-бек. – Ты был хорошим господином. Надеюсь, новая твоя жизнь станет такой же славной, как и прежняя. Боюсь токмо, тебе не стоит возвращаться в Касимов. Правоверные татары, следуя заветам пророка, да святится имя его в веках, чтят людей Писания и уважают православных христиан. Однако же отречение от истинной веры самого касимовского царя способно вызвать гнев во многих душах и привести к ненужным волнениям. Вряд ли сие обрадует тебя и русского государя.

– Прими мои поздравления, уважаемый Симеон, – вслед за ним поклонился бывшему татарскому хану храбрый и преданный сотник Чурали. – Ты был хорошим господином. Надеюсь, новая твоя жизнь станет столь же славной, как и прежняя.

Следующим бывшего царя поздравил-попрощался ключник Саитнур. Затем Симеону поклонился Яштиряк:

– Я рад твоему счастью, мой господин! Скажи, согласишься ли ты оставить при себе слугу басурманской веры?

– Твоя преданность радует меня, мой храбрый воин! – облегченно перевел дух новообращенный христианин. – Она требует награды, однако во первую голову я попрошу тебя о службе. Поезжай в Касимов, ибо мне путь туда отныне заказан, собери мое добро. Возьми с собой слуг, что пожелают сохранить мне преданность в моей новой вере, и приезжай с ними…

Симеон запнулся, повернул голову к жене:

– Скажи, любовь моя, усадьба в Бобриках согласится принять на постой человека без роду и племени?

Княгиня только засмеялась в ответ и с удовольствием поцеловала мужа в губы дозволенным отныне супружеским поцелуем:

– Мой дом – твой дом, мое единственное счастье!

Княгиня Анастасия, урожденная княжна Мстиславская, вдова княгиня Черкасская, жена воина Симеона, встретила гостя как подобает – на высоком крыльце, с ковшом ледяного шербета в руках, в собольей шубе, наброшенной поверх легкого атласного с шелковыми рукавами сарафана.

– Здрав будь, боярин Дмитрий Иванович! Чай, притомился в пути долгом? Вот, испей с дороги да в дом приходи. Банька для тебя ужо топится, стол полный накрывается!

Постельничий, тоже в тяжелой бобровой шубе, медленно поднялся по ступеням, принял корец, с видимым наслаждением осушил, перевернул, уронив на землю скупые последние капли, поцеловал хозяйку в алые уста, после чего крепко обнял Симеона, постучав ладонями по широкой спине.

Муж хозяйки, пребывая в звании простолюдина, ничем на Руси не владеющего, одет был лишь в шелковую цветастую рубаху и атласные шаровары, что при стоящей третью неделю жаре являлось истинным благословением.

Все вместе они вошли в дом, и боярин Годунов взмолился:

– Умоляю, хозяюшка, давай без чинов! – и, не дожидаясь ответа, скинул шубу на руки идущего позади холопа.

Княгиня Анастасия сразу поступила точно так же и облегченно перевела дух, даже перекрестилась.

– К столу пойдем, – предложил Симеон. – Там мед хмельной, белорыбица копченая, яблоки моченые и капуста, заливное щучье и студень говяжий – всё с ледника!

– Благословенна будь хозяйка сего сокровища! – воздел руки к потолку боярин. – Холодный мед с холодными закусками! Я в раю!

В трапезную молодожены гостя не повели, накрыли стол в небольшой северной горнице с распахнутыми на реку окнами. Скромно, зато не так жарко. Сторона тенистая, и свежестью от воды тянет. Хозяйка в знак уважения сама наполнила из кувшина золотой с самоцветами кубок, мгновенно запотевший до самого верха, Симеон налил себе и женщине.

– Значит, чудо сие все-таки свершилось? – пригладив курчавую бородку с двумя косичками, поднял драгоценный бокал постельничий. – За вас, молодые! Пусть брак ваш будет долгим и радостным, как у меня с моею Агриппинушкой. Совет вам, милые, полное во всем согласие, да любовь крепкая, совет да любовь!

Гость выпил, крякнул, потянулся к заливному, манящему яркими морковными кружками в янтарно-прозрачном соусе.

– Ладно, друже, не томи, – откинулся в кресле Симеон. – Сказывай сразу, зачем приехал?

– Нешто сам не догадался, друг мой? – покачал головой постельничий, за обе щеки уплетая угощение. – Знамо, что за тобой!

– Сильно государь во гневе? – полушепотом спросила гостя женщина.

– Коли друга за братом послал, а не подьячего с полусотней стрельцов, не так, верно, все и плохо, – пожал плечами боярин Годунов. – Вы вроде как еще два месяца назад поженились? Ну так, мыслю, намиловались ужо вдосталь! Ныне же, простите меня великодушно, но медовый месяц ваш закончился. Пора и ко двору.

– Оставьте нас!!! – Громкий приказ прокатился по Посольской палате, отражаясь от стены к стене, и бояре, князья, гости, стража, часто кланяясь царю, потянулись к дверям, торопливо скрылись снаружи.

Высокие створки сомкнулись, и в огромной, щедро отделанной золотом от пола до потолка, залитой светом сотен свечей зале остались только двое мужчин. Восседающий на троне из слоновой кости царь Иван Васильевич в крытой красным индийским сукном бобровой шубе и простолюдин Симеон, стоящий в центре всей этой красоты в алой атласной рубахе и кумачовых штанах, заправленных в синие сапоги.

Не выдержав долгой звенящей тишины, гость сделал несколько шагов вперед, поклонился:

– Здрав будь, государь!

– Да, государь! – мрачно подтвердил грузный повелитель всея Руси. – Милостью небес, государь великой православной державы. А ты, Симеон, мой брат. Мой старший брат. Мой старший православный брат.

– Но это… Это неправда! – выкрикнул Симеон, наконец-то поняв, о чем идет речь. – У меня и в мыслях не было покуситься на твой трон!

– Не лги, брат, – покачал головой государь. – В этом мире все, от последнего нищего смерда до самого знатного князя мечтают занять мое место. Но в отличие от смердов и князей ты имеешь на него законное право.

– Принимая православие, я искал любви, а не знатности, брат! – сделал еще два шага вперед Симеон. – Мне не нужно твое царствие. Все, о чем я мечтал, я уже получил.

– Это уже не важно, брат мой. Средь князей русских всегда найдется изрядно желающих все за тебя решить, тебя о том даже не спросясь. Они сие умеют.

– Я ничего не ведаю о подобном, государь!

– Ты много чего не ведаешь, Симеон… – шумно втянул носом воздух царь всея Руси. – Ведь это меня, а не тебя все детство называли прижитым на стороне ублюдком. Это меня всю жизнь попрекали за то, что свой трон я занял незаконно. Незаконно потому, что не сын своему отцу. Незаконно потому, что венчался на царствие самовластно. Незаконно потому, что жену себе взял чуть ли не холопку. Незаконно потому, что князья и бояре знатные права моего на трон не признали. Незаконно потому, что имею брата старшего и поперек его к власти вырвался. Всю жизнь свою я не на князей – на люд православный в царствии своем опирался. И что теперь? Как мне объяснить соборам Земскому и Поместному, как мне объяснить всему люду честному, как и почему я сижу на троне при живом старшем брате истинной веры?

– Я выступлю на соборе сам!

– На каждый роток не накинешь платок, брат мой. Слухи-то ужо побежали, как я тебя обманом гноблю ради власти царской. Письма государям иноземным пошли, что правление мое незаконно ныне, а договора ничтожны, шепотки средь люда простого поползли, усмешки меж боярами. Гниль побежала по Руси, брат мой, ибо не может быть твердой державы, коли сомнение в государе средь людей возникло в законном праве его приказывать и награждать, карать и миловать, на смерть лютую в походы ратные посылать и землю наследную героям походов сих даровать!

– Все можно объяснить! – прижал руку к груди царский брат. – Я сделаю все, что только прикажешь!

– Молчи и слушай, Симеон! – прихлопнул ладонями по подлокотникам Иван Васильевич, царь всея Руси. – У меня имелось в достатке времени, чтобы взвесить все и обмыслить, и решить, каково нам лучше всего в положении новом поступить надобно…

– Только Настеньку не карай, Иоанн! – попросил мужчина. – Невинна она, я во все несчастную впутал.

– Ух ты, Настеньку?! – вскинул брови государь. – Совсем забыл. Ты же еще и молодожен! Соблазнил, окрутил, захомутал красотку юную, да знатную, да богатую… Ловок ты, братец, ловок и горяч. – Царь медленно покачал головой. – Напомни, насколько ты старше меня? На пять лет? Но посмотри на меня – и посмотри на себя! Думаешь, я не спускаюсь к тебе, не обнимаю крепко оттого, что горд и гневен? Нет, брат. Все кости мои болят, суставы ноют от каждого движения. Токмо после бани жаркой ненадолго мука отступает. Голова моя ноет, слабость предательская разбивает, желудок донимает постоянно. Я уж и забыл, когда кушал последний раз по-доброму. Я моложе тебя, брат, но я старик! Мне уже давно не до утех. А ты, глянь, весел, бодр и крепок. И даже девку ладную соблазнить и захомутать исхитрился. – Иван Васильевич опять покачал головой. – Я устал, брат. Дела державные тяготят меня, я не справляюсь с ними. Я мечтаю об отдыхе и покое.

– Ты наговариваешь на себя, государь! – Вот теперь Симеон испугался по-настоящему.

– Я не просто так приехал из Новгорода в Москву, брат, и не просто так вызвал тебя именно сюда, к патриаршему престолу и главному собору христианской веры. Во имя спокойствия державы нашей отчей, во избежание смут и усобиц Русскому царствию потребен законный государь. И этот государь – ты!

– Но я не хочу!

– Раньше нужно было думать, брат мой, – скривил губы в усмешке Иван Васильевич. – Думать тогда, когда приезжал на отчину нашу из далекого Крыма. Когда открывал свое родство и присягал службой нашей общей русской державе. Когда отрекался от басурманской веры и принимал православие. Теперь поздно, Симеон. По крови, закону и совести права на русский престол отныне принадлежат тебе. Во избежание смут и кривотолков я признаю твое старшинство. Завтра поутру в Успенском соборе ты будешь повенчан на царство.

– Но я…

– Довольно пререканий! – гневно сверкнул глазами и хлопнул ладонями по подлокотникам государь: – Завтра ты примешь мой трон! Такова! Моя! Воля!

Ясным солнечным утром восьмого сентября в небе над Москвой разливался радостный колокольный звон. Священники в храмах возносили благодарственные молитвы, а улицы наполнялись нарядными людьми. Горожане обнимали друг друга и поздравляли, многие пили, а иные даже выставили на улицы накрытые дармовым угощением столы.

Еще бы – ведь не каждый день новый государь на царствие венчается! И не просто так – а по семейной любви и общему согласию. Слухи о грядущей смуте и вражде так и остались слухами. Братья по отцу обошлись без ссор и крови. Старший власть принял, младший – уступил.

Торжества шли и в Кремле, где царь Симеон сперва принял из рук брата высшую власть, принял клятвы дьяков и судей, случившихся в столице князей, потом дал торжественный пир, после которого начался прием иноземных послов, закончившийся новым пиром. И только уже в сумерках государь и государыня наконец-то поднялись в просторную опочивальню с высоченной периной, края которой, огражденные расписными досками, доходили женщине до пояса, и остались одни.