Александра Соколова - Царский каприз

— Как ревеню хватила наша молодая! — дурашливо шепнул Борегар, опорожняя свой бокал и обращаясь к близ стоявшему товарищу.

Прямо к дворцовой церкви были поданы заранее заказанные шаферами лихие тройки, и спустя два или три часа молодая княгиня, при помощи раньше нее прибывшей на место камеристки переменив свой брачный туалет на кокетливый дамский наряд, уже сидела перед чайным столом, с роскошью накрытым в избе почти неведомой, скромной Царской Славянки.

Правда, туда на лето иногда переезжали семьи офицеров, но это переселение было настолько временным, что жизнь обставлялась по-дачному и не носила того характера роскошного новоселья, каким блеснула обстановка, приготовленная для молодой четы новобрачных.

Князь Несвицкий, в котором только что отпразднованная пышная свадьба оставила самое отрадное впечатление, сел за чайный стол в прекрасном расположении духа, не смущаясь даже тем, что во время сравнительно долгого переезда из города в место полковой стоянки молодая супруга не обменялась с ним ни одним словом. Он тоже успел переодеться и был необыкновенно красив в своем военном сюртуке нараспашку, с вовсе не форменным, но очень шедшим к нему бледным жилетом.

— Вот мы и дома! — произнес он, любуясь на молоденькую жену, характерная головка которой красиво оттенялась кокетливым кружевным чепчиком, приготовленным стараниями ловкой и опытной модистки. — Поздравляю тебя с новосельем!.. Поздравь и ты меня, и пожелаем друг другу долгой, спокойной жизни и много-много счастья!

— О покое я позабочусь и надеюсь достигнуть его, — задумчиво произнесла молодая женщина, — что касается счастья, то о нем я не мечтаю! Ведь счастье — крайне редкое явление!

— Такая неуверенность не представляет ничего лестного для меня! — улыбнулся молодой муж, нагибаясь, чтобы поцеловать руку жены.

Софья Карловна порывисто отдернула руку и почти брезгливо произнесла:

— Оставьте! Жизнь — не комедия… Любви давно нет, а одна страсть оскорбительна, и ее обидным требованиям я никогда не подчинюсь… Заранее предупреждаю вас об этом! Взглянем жизни прямо в глаза, не станем обманывать ни себя, ни других и как-нибудь, потихоньку доживем свой век!.. Не мы с вами первые, не мы и последние, осужденные на спокойную и холодную жизнь без любви и без радости. Никто не виноват перед нами. Никто не толкал нас на тот безрадостный путь, на котором мы стоим, мы сами выбрали его. Пойдем же по нему безропотно и смело!.. Как ни беззащитен челнок, неосторожной рукой выброшенный в безбрежное житейское море, а куда-нибудь да выкинет его волной!

Князь молча отвел свою руку, остановился пристальным и долгим взглядом на красивом лице жены и, порывисто встав с места, отошел к открытому окну, в которое вместе с мертвым блеском белой ночи врывались отрывочные звуки умиравшего дня.

Где-то далеко звучали струны гитары, откуда-то неслась заунывная русская песня, где-то как будто плакал и жаловался кто-то, и все это сливалось с тихим шумом молодой листвы, колеблемой ночным ветерком.

Несвицкому, недалекому, безличному и скорее ничтожному, нежели дурному, казалось несправедливым почти враждебное отношение к нему молодой жены. Он сам от жизни требовал немного и за другими не признавал права широких и резких требований. Обширные горизонты были не по нем. Он весь свободно укладывался в тесные и узкие житейские рамки.

Тихо и однообразно потекла жизнь молодой княгини Несвицкой, упорно желавшей держаться особняком от всех знакомых и всевозможных развлечений.

В последних не было недостатка.

На первых же порах все полковые дамы гостеприимно принимали молодую княгиню в свой кружок, все первые приехали к ней с визитом, не дожидаясь, чтобы она сделала им обычные в этих случаях визиты, и эта исключительная любезность скорее оскорбила нежели порадовала молодую женщину. Она увидела в ней нечто покровительственное, нечто такое, что ставило ее в исключительное положение и как будто намекало на ее недавнее прошлое, а это было самое больное место в ее и так уже сильно наболевшей душе.

Ее только чрезвычайно обрадовал визит ее посаженного отца, великого князя Михаила Павловича, простершего свою милостивую любезность до того, чтобы лично навестить ее на ее прихотливом, но небогатом новоселье.

Несвицкий, вообще гордившийся женой, высоко поднял голову после великокняжеского визита, но вызвал этим против себя серьезное негодование товарищей.

— Знал я, что наш Несвицкий не умен, — покачивая своей крупной головой, заметил добродушный Борегар, — но таким круглым недоумком я его все-таки не считал! Ведь он положительно нос задрал и чуть не два пальца подает при встрече с тех пор, как у него великий князь чай пил.

— Господа!.. Борегарди-то из терпения вышел, значит, уж действительно мочи нет, — рассмеялся Ржевский. — А что Несвицкий, как говорится, истинный недоумок, так это не подлежит ни малейшему сомнению!..

— Да, — разразился Тандрен своим веселым, заразительным смехом. — У нас, в пажеском корпусе, был старый дядька. Ты помнишь его, Урусов?.. Терпением он был одарен поистине изумительным и, как мы, бывало, ни нашалим, он все молчит и только своими саженными плечами пожимает… Но когда маленький граф Тышкевич, бывало, примется шалить, старик выходил из своего обычного хладнокровия и, разводя руками, изрекал: «Это уже сверх положенного!» Диапазон у старика был широкий, горизонт для пажеских шалостей был обширный, и удивить его способно было только то, что превышало эту широкую мерку и хватало сверх положенных им широких границ. Так и Несвицкий!..

— Он, слышно, и с женой живет не в особенном ладу? — заметил Урусов.

— Ну не глупец ли он? — откликнулся Борегар. С такой красавицей-женой и не поладить! Да я бы с нее пылинки сдувал.

— Да, чертовски хороша! — покачал головой Мурашов. — Я таких и не видывал!..

— У вас там, в провинции, небось, таких и не бывает? — рассмеялся Борегар.

— А на что они нам? — откликнулся бывший армеец. — Мы с такими и обходиться не умеем… Ненароком еще на беду в руках переломится!

Все рассмеялись.

— А знаете, господа, фаворит-то ведь все кругом да около похаживает, — рассмеялся Тандрен. — Третьего дня был у полкового командира и прямо от него к Несвицкому прошел, да только самого дома не было, а княгиня попросту не приняла его.

— Молодец бабенка!

— А он что к ней? С авансами? — рассмеялся Ржевский. — Да неужели же не успел в своем деле? Ведь, бывало, всегда своей цели добивался!

— Однако вот с княгиней Несвицкой не многого добился! — подмигнул Урусов.

— Подождем, увидим! — заметил Ржевский. — Толцыте и отверзется!

— А с чего это великий-то князь Михаил Павлович ей лошадь верховую прислал?

— О, все, что он делает, делается им без всякого расчета, просто из внимания, а насчет женщин он у нас — рыцарь без страха и упрека.

— Именно без страха и упрека, — вмешиваясь в разговор, заметил красный офицер в форме Измайловского полка, но задолго до этого вошедший в помещение летнего офицерского собрания, где происходила приведенная беседа.

— А, Трубецкой! Тебя откуда принесло? — приветливо протягивая ему руку, крикнул Борегар.

— Был в Петербурге, завтракал на Миллионной у француза. Угощал Бетанкур: он только что вензеля на погоны получил, так спрыскивали!..

— И везет же этому Бетанкуру! — пожал плечами Урусов. — Ничего особенного он собой не представляет, а вот подите же, во «флигеля» попал!

— Ему Нарышкина-старуха покровительствует, а он через графиню Гендрикову не только флигель-адъютантские аксельбанты, а фельдмаршальский жезл раздобудет, если захочет. Молодая императрица исполнит каждую просьбу… ну, а императрицыно желание в нашем благословенном отечестве — закон!

— Ну, не очень-то закон! Да вот слышали вы последнюю новость?.. Знаете, кто вновь приближен к государю?

— Кто еще? — с любопытством откликнулся Борегар.

— А тебя, Борегарди, хоть и хлебом не корми, только новость тебе сообщи, да главное поигривее.

— Не мешай! — отмахнулся толстяк. — Говори же, Трубецкой, говори… рассказывай!..

— С начала начинай. «В некотором царстве, в некотором государстве», — посоветовал Тандрен.

— Будешь ты знать свое место, фендрик? — с напускным нетерпением крикнул Борегар. — Слово сказать толком не даст, но все сунется. Да ну же, Трубецкой! Говори, что ли?

— А сам угадать не можешь?

— И не могу, и не хочу!.. Чего я буду себе голову ломать?..

— Ну ладно, скажу!.. Только, чур, если что выйдет, я ничего не говорил и никого из вас даже не видал!..

— Ну вот еще!.. Что ты, со шпионами, что ли, разговариваешь?..

— Ну-с… Внимание…

— Ну-с — по-немецки рех! — дурашливо вставил Тандрен.

— Фендрик!

— Молчу… молчу!..

— Трубецкой, ты станешь говорить или нет? — произнес Борегар.

— А если нет? — задорно рассмеялся красивый князь Трубецкой, двоюродный брат молоденькой фрейлины Нелидовой.

— Если нет, так я нанесу тебе какое-нибудь оскорбление и вызову тебя к барьеру…

— Как? Ты же оскорбишь да ты же и к барьеру вызовешь?.. Это что за новые порядки?

— Господа, перестаньте вы! — крикнул Ржевский. — Я, ей Богу, готов подумать, что Трубецкой ровно ничего не знает и отлынивает от передачи сенсационной новости потому, что он соврал и новости ровно никакой нет и не было!

— Ну, это вы оставьте! — откликнулся Трубецкой. — Я только уж очень-очень ошеломить вас боюсь.

— Да ты не бойся, сделай одолжение!

— Так слушайте же!.. Третьего дня поздно вечером в маленький павильон Павловского парка была привезена под густым газовым вуалем…

— Почему газовым, а не тюлевым?

— Фендрик!.. Ей Богу, убью! — крикнул Тандрену Борегар.

— Ну, кто же, кто был привезен?

— А не кто иной, как графиня Гольберг! Сама графиня, во всем своем прибалтийском величии!..

— Какая Гольберг?.. Что ты городишь? Ната?

— Та самая… Знаменитая Ната… Прибыть они изволили вечером, а выбыть удостоили рано утром.

— Вот так фунт! — дурашливо ударил в ладоши Тандрен. — Ната уже третий год фрейлиной состоит, и ее несколько крупная и дебелая красота еще никогда не останавливала на себе внимание повелителя… Или она ему зелья какого-нибудь приворотного дала?..

— Уж это я вам доподлинно сказать не могу, а только сегодня имя Наты произносится уже с некоторым уважением, и не сегодня-завтра она начнет тонировать.

— Ну, тонировать-то ей не дадут!.. А вот насчет царской казны она пройдется…

— Да, с этой дешево не разделаешься!..

— Ну, за Натино положение я трех грошей не дам, во-первых, она — с головы до ног немка, а самое главное — высокое внимание начинает привлекать совсем молоденькая и прехорошенькая фрейлина Нелидова. Эта почище Наты будет… Да и к тому же!!.. Не-ли-до-ва!!.. Совсем-таки знакомо звучит для придворного уха…

— А что, она знаменитой Екатерине Ивановне — родня?

— Да, кажется, племянница какая-то.

— И такая же бойкая, как та? Ведь та со своим державным поклонником не церемонилась.

— Ну, теперь-то этого не сделаешь!.. Попробовала французская актриса Тирвальон голос поднять, когда при государе состояла, так на другой же день с почетным конвоем до границы была препровождена, а нравилась она ему очень, и он всегда шутя называл ее своим «турбильоном».

Этот разговор был прерван появлением князя Несвицкого, который в последние дни опять начал довольно часто появляться в среде товарищей, ссылаясь на то, что медовый месяц уже миновал и ему пора вернуться с неба на землю.

— Коли с неба гонят, так, конечно, возвращайся! — покачал головой Борегар при этом сообщении.

Товарищи хорошо знали, что семейная жизнь Несвицкого сложилась далеко не, отрадно и что сам он делал все, что мог, для того чтобы усугубить свою семейную невзгоду.

Он начал пренебрегать своим домом, стал довольно неосторожно играть в карты, проигрывал довольно крупные суммы и в последнее время, как носились слухи, даже к одной из своих прежних и довольно неразборчивых пассий вернулся и даже показался с ней в Павловске на музыке.

От матери вместе с гневным выговором за раз содеянную оплошность князь получил небольшую сумму денег, с обещанием высылать ежемесячно, столько же и с наставлением, как устраивать свои дела и как гнуть непокорную волю жены, не умеющей сознать хвое положение и то несказанное счастье, какое ниспослала ей судьба, возведя ее в высокий сан супруги князя Алексея Яковлевича и носительницы его громкого имени.

Эти-то наставления и побудили «молодого» несколько нажать педаль и дать жене почувствовать всю силу своих супружеских прав.