Марина Палмер - Целуй и танцуй: в поисках любви в Буэнос-Айресе

10 октября 2001 года

Это последнее танго я, «грига»[1], должна, должна была станцевать, как никогда прежде. Вылавливая из попсовой какофонии, несущейся с другой стороны улицы из торгового центра «Тауэр рекордс», мелодию танго, льющуюся из нашего проигрывателя, я отрешилась от всего и отдалась плавным движениям. Как всегда, танго захватило меня, и я не сразу очнулась от своего полутранса, услышав голос Пабло, как не слышала и голоса Рики Мартина. Мое тело казалось легким и невесомым, словно не было на нем ни синяков, ни ушибов, в изобилии полученных мною на калле Флорида[2]. Удерживая на лице маску, которая прочитывалась как «я-безумно-в-тебя-влюблен», Пабло сипел мне в ухо: «Кто здесь ведет — я или ты?» Ничего удивительного. Танго действует на меня именно так — я про все забываю. Станцевала я его на этот раз волшебно, как мне того и хотелось.

Четыре года девять месяцев назад

1. Объятие.

2. Объятие — исходная позиция в танго. Если она удалась партнерам, они в раю, если нет — их ждет сущий ад.

10 января 1997 года

Куда же это я собралась?!

К счастью, мне не пришлось долго терзаться этим вопросом. Марти, главный бортпроводник, уже приветствовал нас на борту лайнера «Американ эйрлайнз», совершающего рейс 845 из Нью-Йорка в Буэнос-Айрес. Время полета составит десять часов пятьдесят минут, сообщил бортпроводник. Я едва сдержала стон. Лучше бы он этого не говорил! Путешествие продлится для меня на десять часов дольше, чем хотелось бы.

Я попыталась отогнать мрачные мысли, откинулась в кресле и расслабилась, следуя совету из репродуктора. И тут мне в голову пришла утешительная мысль: чем больше времени мы летим, тем дальше я буду от рекламного агентства «Янг энд Рубикем», крупнейшего в мире. К сожалению, мысль эта продержалась в моей голове не более секунды (как и дарованный ею душевный комфорт), ибо забыть, как орал на меня партнер всего пару часов назад, я не могла. А орал он потому, что сметная стоимость на его рекламу аж в два раза превысила ранее согласованный бюджет. И он требовал, чтобы я предложила что-то более его устраивающее. Но каким образом?

Мы поднимались все выше, выше и выше и оказывались все дальше и дальше! Перегнувшись через сидящего рядом парня, я взглянула в иллюминатор и с облегчением вздохнула. Мое воображение наконец-то воспарило над реальностью, и я принялась фантазировать о ближайшем будущем. Интересно, что же ожидает меня через несколько недель? Внезапно я осознала простую истину: а ведь впереди ровным счетом ничего нет. Что я могу знать об этом самом своем будущем? Отправиться в Буэнос-Айрес я решила всего лишь потому, что моя кузина Хелени и ее муж Жак должны были три года прожить в этом городе в связи с командировкой Жака, работающего в банке «Париба». Иначе мне и в голову бы не пришло выбрать Буэнос-Айрес местом отдыха: он не возглавлял список тех мест, которые я мечтала посетить в первую очередь. Первыми в этом списке значились Африка, Индия и Китай.

Я порылась в сетке впередистоящего кресла в поисках жвачки, одновременно пытаясь нашарить в памяти хоть какие-то ассоциации с Аргентиной. Ни те ни другие поиски успехом не увенчались. Куда, черт возьми, я засунула свою жвачку?! Отчаявшись, я скосила глаза на соседа: может быть, он что-нибудь жует? А он симпатичный, этот мой сосед. Даже очень. И может быть, играет в поло… Эврика! Первая ассоциация с Аргентиной.

Как я только могла забыть? Аргентина — страна необычайно привлекательных игроков в поло, ведь я об этом знаю! Я снова украдкой взглянула на соседа. Он и в самом деле что-то жевал. Но как бы то ни было, это не повод таращиться на него в упор. Хотя и так видно, что за свою жизнь он не только махал клюшкой: под его клетчатой рубашкой вырисовывались огромные бицепсы. А еще была трехдневная щетина на мощной челюсти и черные, с блестящим отливом волосы, волнами падающие на плечи и обрамляющие лицо с самыми правильными чертами, которое я когда-либо видела… Я сказала, он жутко симпатичный? Не симпатичный. Полагаю, его можно назвать чертовски привлекательным мужчиной! Так будет правильней. Теперь дело за малым. Надо как-то попросить у него жвачку. Я напряглась в поисках подходящей фразы, чтобы вступить в разговор. «Передайте мне что-нибудь пожевать». Очень глупо. «Простите. Извините, что я вас отвлекаю, но с каким счетом в игре вы обычно ведете?» Еще глупее. Я не опущусь до того, чтобы нести такой бред. Я вздохнула и прикрыла глаза от соблазна. Пожалуй, он занят лишь собой. Самовлюбленный тип!

Ну и ладно. Итак, чем еще, кроме поло, можно заниматься в Аргентине? Я погрузилась в обдумывание этого вопроса, пытаясь усмирить разбушевавшиеся гормоны. И тут меня прошибла вторая ассоциация с Аргентиной. Танго! Я, правда, не умею его танцевать, однако танцевать мне очень нравится.

Я все еще была погружена в размышления, как их прервал мой сосед. Но не спешите воодушевляться. Он вовсе не стал изливать мне душу. Он молча и внезапно излил на меня содержимое своего желудка…

Нельзя сказать, что я пришла в восторг от такого поворота событий. Он же, судя по всему, не возражал, чтобы остатки его обеда продолжали полет на моих коленях. Только представьте — мужчина, которого вывернуло на меня, следующие десять часов провел в рассказах о своей жизни (которая не имела ничего общего с поло, зато была невыразимо скучна), в то время как я пыталась остановить цепную реакцию и сдержать позывы на рвоту, вызываемые кошмарным запахом блевотины.

Мне оставалось уповать лишь на то, что сей случай можно считать счастливым предзнаменованием. Ведь если говорят, что наступить в собачьи какашки — к удаче, и быть обгаженным птицей — тоже, то тогда уж если незнакомца в самолете вырвет на вас — вам точно повезет.

11 января 1997 года

Оказавшись в квартире сестры, я первым делом сняла всю одежду и сунула ее в мусоросжигательную печь. Ладно, вру. Но если бы у Хелени была мусоросжигательная печь, я бы поступила именно так. Запах, которым удостоил меня сосед, в самом деле никак не выветривался. Он преследовал меня всюду, он приклеился ко мне и не желал отставать. Приняв душ не менее десяти раз, я превратилась в леди Макбет: «Прочь, проклятое пятно! Прочь, говорю!»[3].

Все, на что я оказалась способна после этих усилий, — это меланхолично проваляться на диване всю оставшуюся часть дня, приходя в себя после одиннадцатичасового перелета из Нью-Йорка, обернувшегося для меня еще одним последствием — красными воспаленными глазами. Вот бы раз и навсегда отменили все ночные рейсы. У меня едва нашлись силы лечь, не говоря уж о том, чтобы наскрести их и подняться с дивана. Если бы не Хелени, заявившая вдруг:

— Надо отпраздновать твой приезд! Вечером идем на милонгу.

(О… Как раз то, что мне нужно! Сходить куда-нибудь вечером. Но что такое «милонга»[4]?)

— Прекрасно! — отреагировала я, проворно приняв вертикальное положение.

Правда, взглянув на себя в зеркало, я представила кровать, однако Хелени даже слушать не захотела моих жалоб. Экстремальная ситуация (опухшие глаза) требовала решительных мер (толстого слоя макияжа). Меры были приняты.

— Что я вижу! Ты случайно оставила кусочек кожи, не покрытый штукатуркой!

Комментарий Жака. Считает себя таким остроумным! Я промолчала.

И потащилась за ними к двери.

— Мы ведь не слишком поздно вернемся, чтобы привести себя в порядок? — жалобно уточнила я.

— Ночь еще только началась! — звонко рассмеялась Хелени.

Я взглянула на часы: уже больше полуночи, вторник. Интересно, сколько тут длится ночное веселье и когда заканчивается? Нью-Йорк — город, как известно, бессонный. Однако все мои тамошние знакомые в час ночи, во вторник, уютно посапывают под своими пуховыми одеялами.

Мы запрыгнули (то есть они запрыгнули, я плюхнулась) в их «рено-клио» и направили машину в сторону района Алмагро. По дороге сестра рассказала, что раньше здесь располагался самый большой мясной и продуктовый рынок Буэнос-Айреса, а теперь это один из главных цветочных районов. Место для стоянки Жак нашел на расстоянии нескольких плохо освещенных и еще хуже заасфальтированных улиц от того заведения, куда там они решили меня привезти.

— Осторожно! — вскрикнула Хелени, когда я, оступившись, чуть не вывихнула лодыжку. Ступила в ямку, которую в темноте просто не заметила.

Ухабистый путь впотьмах вел нас к какому-то похожему на спортивный клуб зданию.

— Вот мы и пришли! Клуб «Алмагро»! — хором воскликнули моя сестра и ее муж. Оба были как-то странно возбуждены.

С чего бы? Что можно найти захватывающего в посещении спортивного клуба в половине второго ночи? Однако я не выказала недоумения, а просто кивнула и улыбнулась, что было отнюдь не просто в столь поздний час. Мы остановились у входа купить билеты, и я уловила довольно сильный запах пота и хлорки. Оставалось надеяться, что я испытываю приступ галлюцинации, вызванный серьезным недостатком сна.

Отделяющая нас уж не знаю от чего дверь была стеклянной. Изнутри ее выкрасили в черный цвет, и местами краска облезла. Из комнаты доносился приглушенный звук музыки, абсолютно мне незнакомой.

— Что, черт возьми, там такое? — поинтересовалась я у Хелени.

— Танго! — сияя, ответила она.

«Легко на помине!» Вот уж не ожидала я получить первые впечатления от танго столь скоро. Мое любопытство разыгралось так сильно, что я даже забыла зевнуть.

— А это милонга, — пояснила Хелени, когда мы вошли.

Нашему взору открылся ярко освещенный танцпол в самом центре помещения. На нем толпились люди. Точнее — танцевали. Но теснота была такая, что напоминала о сардинах в банке. Я не знаю всех движений танго, но то, что исполняли пары, лишь отдаленно наводило мысль на танго. Такого я не ожидала. Да, Буэнос-Айрес действительно далеко, но я и не подозревала, что этот город — на другой планете! Те, кто не танцевал, либо сидели за столиками вокруг, либо стояли у бара в углу. Почти каждый, не занятый танцем, курил. Мои глаза тут же начали нещадно слезиться. Из-за тусклого света и дыма трудно было что-либо рассмотреть более подробно. Впрочем, это не имело ровным счетом никакого значения. И меня захватило творящееся перед моими глазами действо.

До той ночи я имела весьма смутное представление о танго, знала лишь, что это парный танец. Однако я, оказывается, не понимала истинного значения этих слов, пока не увидела собственными глазами волшебный трюк: двое непостижимым образом становились одним целым. Я наблюдала, как партнеры не просто заключают друг друга в объятия, а буквально сливаются. Мне невольно вспомнился древний миф о гермафродитах. Все эти люди на танцевальном кругу были не просто обычными танцующими мужчинами и женщинами. Нет, это были новые существа, рожденные от союза пожилых мужчин с совсем юными девушками, рослых женщин с невысокими мужчинами, худощавых мужчин с пышнотелыми дамами, и так далее и тому подобное. И каждая пара соединялась абсолютно разными точками тела. В некоторых парах это была грудь. Кто-то танцевал щекой к щеке, а иные утыкались друг в друга лбами, словно телепатически передавая партнеру танцевальные па. Какие-то тела сочетались столь идеально друг с другом, что, казалось, им для этого не требовалось никаких усилий. В других случаях ощущалось их усердное старание. Одни двигались в элегантной и даже несколько чопорной манере, в то время как другие исполняли некий нешуточный акробатический номер, с трудом удерживая равновесие: женская половина существа начинала вдруг изгибаться и покорялась мужской половине, прижавшись грудью к его груди и выразительно выставив нижнюю заднюю часть туловища. Несколько пар выглядели особенно экзотично — роль женщины в них явно превалировала. В воздухе витала какая-то необъяснимая магия и гармония — никто не падал, никто никого не задевал. Сложность и ритм режиссировали всю обстановку.

Я обратила внимание на лица. Практически все женщины танцевали с закрытыми глазами, и на губах каждой блуждала самая чудесная улыбка из всех, когда-либо мной виденных. Мужчины же в основном были серьезны. Может быть, они были полностью погружены в какие-нибудь глубокие размышления? Или у них просто что-нибудь болело? Лишь время от времени лбы их разглаживались, и тогда казалось, будто они внезапно взмывали на седьмое небо. Иногда все это сопровождалось непонятной ухмылкой, а один раз даже смехом. Интересно, что здесь происходит? Что все это значит?