И почему нельзя исключить меня из числа участников этих дурацких сборищ? Сколько можно терпеть то, что мне постоянно мешают играть в мою любимую компьютерную игру — раскладывание пасьянса?


31 декабря 1998 года


Я лежала на кушетке в кабинете психоаналитика, и мои жалобы на судьбу состояли в чем и обычно: 1) у меня нет бой-френда, потому что он бросил меня (ладно, если рассматривать ситуацию объективно, бросила его именно я — однако в тот момент я была не в настроении смотреть на ситуацию объективно); 2) я терпеть не могу свою работу. И все же, несмотря на пыл, с которым я стенала и кляла судьбу, сеанс меня разочаровывал.

Учитывая, насколько символичен сегодняшний день — канун Нового года и все такое, — я надеялась быть озаренной фейерверком мудрых мыслей на фронте психоанализа. Но оказалось, ничего подобного мне не светит. Бет, мой психоаналитик, сегодня была явно не на высоте. Или ее покинуло вдохновение. Создавалось впечатление, что она где-то витает. Надоел ли ей поток моих сбивчивых мыслей или же ей не давали сосредоточиться мечты о предстоящих празднествах, но она явно была где-то далеко. Возможно, ее мысли были заняты шампанским. Между прочим, она наверняка приобрела его на деньги из той суммы, что я заплатила ей за месяц сеансов. Возможно, ее заботило, принесут ли ей его охлажденным или же придется класть бутылку в холодильник за десять минут до прихода гостей, прежде чем открыть ее к столу.

Я прервала ее внутренний монолог паузой, более длительной, нежели обычно. Однако мое молчание было замечено лишь через несколько минут. Бет, очнувшись, изобразила заинтересованность, но я поняла: мой психоаналитик отчаянно подыскивает вопрос, чтобы задать его мне. Любой, какой придет в голову.

— Чем бы вы занимались, если бы вам не приходилось беспокоиться о деньгах? — придумала она наконец. (Мои жалобы последние пять минут относились к тому аспекту моего существования, который носил название «дурацкая работа», после углубленного анализа довольно важной части моей жизни, именуемой «дурацкая любовь», — ей я уделила сорок пять минут сеанса.)

О Господи, что за бред! Неужели, это все, о чем она может спросить меня? Могла бы поднапрячься и чуть посильнее! Я уже приготовилась скорчить недовольную гримасу…

…как вдруг на меня снизошло озарение. Будто с потолка, который я разглядывала, на меня упала тонна кирпичей и я, лежа на софе, оказалась погребена под обломками. Или меня ударило молнией. Но прежде чем я впала в кому, с моих губ сорвалось это слово:

— Танго! — Поверьте, не я его выбрала. Оно ударило в меня!

И в тот самый момент словно подъемный кран выдернул меня из обломков печали. Приподнял высоко в воздух, и я больше не чувствовала себя погребенной заживо. О счастье!

Все предельно ясно, необычайно просто. Я брошу работу, уеду в Буэнос-Айрес и найду себе там партнера… Того, кто захочет танцевать со мной, а не с Гигантским Богомолом.

В восторге от своего открытия я сказала Бет, что она заслуживает последней капли из всех бутылок шампанского, какие только есть на свете. Боюсь, она не поняла, чем вызвана моя столь бурная радость и о чем я вообще говорю. Но это совсем не важно…


24 января 1999 года


Наконец-то я разбила оковы рекламного бизнеса. Не могу поверить, что в конце концов набралась смелости и совершила этот поступок. Сколько же времени зря потеряно, бубнила я себе. Теперь-то я понимаю — было безумием не поступить так раньше. Я испытывала необычайное воодушевление и чувствовала себя абсолютно счастливой!

Я позвонила родителям в Лондон, чтобы поделиться с ними чудесными новостями. Сначала маме. Когда я радостно объявила, что ушла с работы, ответного восторга я не услышала. Вообще-то, если сказать точнее, мне показалось, что она ошарашена, особенно когда я объяснила, в чем заключается моя цель.

— Танго?! Ты шутишь.

— Напротив, мама. Я еще никогда не говорила столь серьезно.

— Не может быть! Да кто сейчас танцует танго? Во всяком случае, профессионально. Никогда не слышала подобной глупости. Пусть танцы будут твоим хобби, если хочешь. Ноты ведь не думаешь стать одной из тех девиц, что работают по ночам, а в течение дня отсыпаются? Не может быть, чтобы ты желала такой доли! И вот на это потратить жизнь? Я уж не говорю, каким станет цвет твоего лица…

— Да, знаю. Но…

— Дорогая, ты выбрала не ту профессию! В ней вращаются не те люди. В глубине души ты и сама это знаешь, ты же говорила мне…

— Верно, знаю. Но теперь я решила, что танго для меня важно. Намного важнее постоянного беспокойства, как держать нож и вилку.

— Ты ведешь себя просто нелепо. И умение пользоваться приборами тут ни при чем (глубокий вздох разочарования). Надо было послать тебя в английскую школу. Да, мне следовало забрать тебя из французского лицея. Тогда бы ты выросла нормальной. Ну почему ты не можешь брать пример с детей моих знакомых? И что только они подумают, когда я скажу им: «Моя дочь уехала, чтобы танцевать танго».

— Меня не слишком волнует, что они подумают.

— Как ты можешь так говорить? Не будь эгоисткой! Ты не должна так поступать со мной!

Я попыталась втолковать ей, что мое решение абсолютно ее не касается. Да, я веду себя несколько эгоистично. Но ведь, в конце концов, я пробудилась от долгой спячки и больше не хочу плыть по течению, как пластмассовый пакет! Сейчас, когда я только что вернулась к жизни!

Мне хотелось понять одно: неужели этой новости нельзя порадоваться?!

Видимо, нет. Мама вытащила свою козырную карту:

— И как ты собираешься встретить хорошего мужчину, если станешь все время посвящать танго? Только посмотри, что произошло со мной и твоим отцом! — Интересно, как развод родителей связан с моим решением? Или, может быть, они развелись (мне тогда было два года) по той причине, что мама обманывала отца и тайно увлекалась танго? Но сейчас не слишком подходящее время для подобных вопросов.

Мама сделала небольшую паузу (для пущего эффекта) и продолжила свои уничижительные нападки:

— Ты вообще планируешь иметь детей? Ведь уже не молоденькая козочка. Пора бы наконец подумать и о чем-то другом, кроме танцев.

(Спасибо, мамочка. Мне вовсе не обязательно напоминать об этом. Нет ни дня, когда бы я не думала о детях и своей уходящей молодости.)

Ну вот, я так и знала, она непременно приплетет семью и ребенка! В конце концов моя мама — гречанка. Но ведь я ее дочь… И во мне тоже течет греческая кровь, поэтому я не могу не переживать о своем потомстве. Я же лучше всех понимаю, что танго не слишком-то способствует его появлению. И никто не боится перспективы остаться бездетной больше, чем я.

После того как мы с мамой бросили трубки, настало время позвонить отцу. Я как раз дошла до того момента, что хочу профессионально танцевать танго, когда на той стороне линии воцарилось глубокое молчание.

— Ты еще там, папа?

— Да, я слушаю, — ответил призрак по другую сторону могилы.

— Ну? И что ты думаешь?

— Я хочу узнать вот что: как ты собираешься платить за квартиру в Нью-Йорке? Танцуя танго?

Мне не слишком понравилось, каким тоном он произнес слово «танго».

— Вам пора начать думать о своем будущем — молодая леди!

(Поверь, я постоянно думаю о своем будущем, вот что я могла бы возразить. Но какой в том смысл?)

Конечно же, он не мог не затронуть материальной стороны вопроса. В конце концов папа — американец. Деньги, деньги, деньги. Но я дочь своего отца, и во мне тоже теперь американская кровь. Интересно, он понимает, почему я так долго набиралась смелости, прежде чем решиться на подобный шаг? Разве он не понимает, как я нервничаю? Ведь то, что казалось мне солидным фондом, скоро сможет поместиться в свинью-копилку, которую он подарил мне на день рождения (мне тогда исполнилось семь лет). Я стала ему рассказывать, как иногда ночью ложилась спать прямо на пол, чтобы подготовиться к предстоящей жизни, когда я превращусь в бездомную бродяжку, живущую в канаве. Ради своего же блага он должен перестать думать обо мне как о безрассудной и безответственной девчонке!

— Ну вообще-то я хочу кое-что уточнить…

— Да?

— Я переезжаю в Буэнос-Айрес.

По ту сторону линии воцарилась еще более гнетущая тишина.

— Послушай, папа, во всем свои плюсы. Снимать квартиру там намного дешевле…

Мои слова почему-то не подняли ему настроения.

— Ты бросаешь все и уезжаешь на другой конец света из-за какого-то там каприза?

— Это не каприз.

— А как насчет твоего образования?

— А что с ним?

— Я заставил тебя окончить Кембридж не для того, чтобы ты все бросила таким вот безумным образом.

Не думаю, что сейчас подходящее время напомнить ему о том, что он не заплатил ни пенни за мое образование. Университетское образование в Англии все-таки еще бесплатное.

— Выпускницы Кембриджа сплошь и рядом становятся танцовщицами танго, — ответила я.

Смеха, на который я рассчитывала, не последовало. Странно. На мой взгляд, шутка была остроумной.


9 февраля 1999 года


Прошлым вечером я снова смотрела «Манхэттен». Уже в тысячный раз. Тот самый фильм, где Вуди Аллен решил бросить работу на телевидении, чтобы писать романы. Он съехал с квартиры, потому что не мог больше позволить себе оплачивать ее, и перебрался в трущобы, где из крана текла ржавая вода, а из-за шума невозможно было уснуть. Я в смятении наблюдала, как он увольняется со своей должности.

— Нет! Нет! Не делай этого! Не совершай такую ошибку! — кричала я в телеэкран.

Но он не послушал меня. Потом, когда Вуди не мог сомкнуть глаз, ибо «на улице намного тише», чем в его квартире, мне отчаянно хотелось сказать: «Я же говорила! Не стоило бросать работу. О чем ты только думал?»

Подобные запоздалые советы так и сыпались на меня!

Но почему меня больше волнует жизнь Вуди, нежели моя собственная? Ведь я приношу ту же самую «жертву», что и он. Кроме того, я переезжаю из своей уютной квартирки с одной спальней и привратником у дома в бог знает какую халупу на другом континенте. По-моему, я просто падаю в пропасть.

Уверена, с точки зрения окружающих, особенно если руководствоваться их восприятием действительности, в жизни я не особо преуспела. «Какая жалость! Такая умная девочка. А посмотрите на нее теперь… Почему все так получилось?» — станут они говорить.

Им невдомек, что я никогда в жизни не чувствовала себя счастливее. Теперь я больше не рабыня материальных ценностей, как они, а все мои поступки не определяются любовью к дивану, словно у Аннет Бенинг в фильме «Красота по-американски». Но я по-прежнему не могу не переживать за старого доброго беднягу Вуди. Действительно, как же мне его жаль! Он казался таким умным, а теперь только посмотрите на него! Почему все так получилось?


21 февраля 1999 года


Сегодня утром я чуть не умерла от сердечного приступа. По почте мне пришла выписка с моего банковского счета. И зачем нужны накопления, если они заканчиваются в тот самый момент, когда требуются больше всего? Как только вы наконец понимаете, как использовать их с толком? Куда же они делись? Те деньги, что не отправились прямиком в карман моего психоаналитика? Вот какой вопрос тревожит меня больше всего. По примерным подсчетам, я смогу прожить на оставшиеся средства около года. Или восемнадцать месяцев, если исключить еду. А что потом?

Я обнищаю.

С этим не слишком обнадеживающим открытием я решила немного прогуляться. Для начала прошлась вдоль по Медисон-авеню, мимо «Калвин Клайн», «Валентино», «Армани», «Ральф Лорен», «Гуччи», «Кристиан Диор» и так далее. Первый раз я отчетливо осознала, что всю оставшуюся жизнь мне придется проходить мимо, поскольку я не смогу позволить себе даже зайти внутрь. Осознание этой простой истины можно сравнить с ударом кулаком в живот. Сей факт заставил меня другими глазами посмотреть на свое решение «бросить все». Но я ведь живу не для того, чтобы носить дизайнерские лейблы! Совсем нет. Просто отец успел научить меня одному важному правилу — нужно, чтобы все двери перед тобой были открыты. Включая двери «Шанель». Особенно поскольку половина женщин в моей семье обитают там постоянно. Другая половина живет по адресу «Ив Сен-Лоран».

Теперь стало окончательно ясно: мое решение повлечет за собой серьезные последствия. Это не давало мне покоя. Уходя с работы и начиная заниматься танго профессионально, я, в сущности, прощаюсь с привилегированной жизнью. А ведь когда-то я надеялась наслаждаться ею, пока смерть не разлучит меня с «Версаче». Можно сказать, сейчас я приговаривала себя к тому, что скоро стану персоной нон грата во всех вышеупомянутых заведениях. И если я когда-нибудь все-таки наберусь смелости и загляну в одно из них, продавцы, несомненно, станут обращаться со мной наподобие того, как это случилось с героиней Джулии Робертс в фильме «Красотка». Знаю, мои размышления звучат жалко, но я ничего не могу с этим поделать.