(Какое облегчение!)

— И?.. — Поторопила я ее, желая после таких утешительных авансов узнать подробности.

— Это все, ma petite[43]… С вас десять песо, — проговорила она, собирая карты.

(Помогите! Я обречена на долгую жизнь в добром здравии, которую проведу в одиночестве, неудачах и нищете.)

— Нечто ужасное, да? — осторожно попыталась я все же выудить информацию, которую, честно говоря, вовсе знать не хотела.

— Этого я не говорила, — сказала она таким тоном, что просто невозможно было не сомневаться в истинности моего предположения. Вот тут я запаниковала. И бросилась спрашивать всех подряд, не знает ли кто-нибудь другую гадалку, у которой в четыре утра можно разжиться информацией по поводу будущего. Но никто не смог мне помочь…


3 июля 1999 года


Меня предупреждали, что ловить такси рядом с клубами, где танцуют танго, опасно. Мне строго-настрого наказывали никогда не пользоваться услугами частников — у них тут настоящая мафия. Однако не слишком-то приятно плестись до того места, где можно найти обычное такси. Особенно в пять утра. Особенно в туфельках на шпильках. И после того как вы протанцевали пять часов без перерыва, сменив десятка полтора партнеров.

Но прошлой ночью я села в такси именно возле «Рефази». Настоящая развалина! (Я имею в виду такси, но то же самое можно было сказать и про меня.) Прежде чем я устроилась на заднем сиденье за широкой спиной водителя, Освальдо, один из бессменных «швейцаров» (читайте: бездомных бродяг), что кочуют по всему району танго от одной милонги к другой, распахнул передо мной дверцу и аккуратно помог забраться в машину. Протянув руку в приоткрытое окно, он пошевелил пальцами у меня перед носом, намекая, что неплохо бы получить чаевые. Я великодушно отдала ему целый песо, он взял его со словами «Господь вознаградит вас, милочка», и мы тронулись. До моего дома мы доехали довольно быстро.

— Два песо. — Я протянула водителю бумажку. — Извините, но она порвана.

Действительно, осмотрев купюру, я заметила, что уголок оторван.

— Мне очень жаль. — Я полезла в кошелек в поисках другой купюры. Протянув водителю то, что показалось мне похожим на десятку, я стала ждать сдачу.

— Не пойдет. Это серия А, — услышала я.

Исследовав купюру в два песо, которую он протянул мне обратно, я обнаружила на ней серийный номер. Как интересно! Никогда раньше не замечала их.

— Мне очень жаль, — снова извинилась я, хотя мне было не совсем ясно, почему серия А не подходит. И смутно подумала, что, кажется, дала ему десятку. Или нет? Мой усталый ум буксовал.

Я порылась в бумажнике и вытащила еще одну купюру. Тоже десятку. Сходным образом она тотчас же вернулась ко мне в виде двух песо. (На этот раз ее не приняли, потому что это была серия В.) И опять я решила, что, вероятно, слишком переутомилась, хотя своими глазами видела, что отдала купюру в десять песо. Но я решила, что, если начну спорить, разговор скорее всего затянется и я не скоро доберусь до кровати. К тому же я чувствовала себя ужасно неловко. На сей раз я тщательно проверила купюру, прежде чем протянуть ее водителю. Нет, она не была порвана. И это определенно была десятка. Серия С. Возможно, она пройдет проверку? Уф, все в порядке. Но вместо того чтобы дать сдачу, водитель невозмутимо поблагодарил меня и пожелал спокойной ночи, всем своим видом изображая, что готов тронуться с места, едва моя нога ступит на тротуар. Я напряглась.

— Разве я дала вам не десятку? Хотелось бы получить сдачу. — Я старалась говорить вежливо. К счастью, мы с Мартой успели пройти, как в испанском строится вопросительное предложение. Кажется, я все сказала правильно.

— Вы дали мне два песо, — ответил водитель.

— Вовсе нет. Это была десятка. Верните мне сдачу! — Повелительное наклонение.

— Нет же, мисс. Вы приезжая и не разбираетесь в том, что касается наших денег. Но я вас не виню, — нагло заявил разбойник.

Возможно, в чем-то я действительно не очень хорошо разбираюсь, но абсолютно уверена в одном: когда я выходила из «Рефази», в бумажнике у меня было пятьдесят песо десятками. Сейчас в нем оставалось несколько бумажек по два песо, одна из которых была порвана. Я тоже разрывалась. Между негодованием и восхищением. В конце концов, не каждый день вот так вот запросто можно встретить иллюзиониста.


4 июня 1999 года


Испытывая после вчерашнего печального происшествия некоторое недоверие к такси (цена за которое, на мой взгляд, неоправданно высока, даже по сравнению с полученным мной удовольствием), я решила, что самое время начать ездить на автобусах. Мною двигало также практическое соображение: это единственный способ спрятаться от дыма, который они извергают, проносясь мимо.

Выйдя из дому, я завернула за угол, на автобусную остановку. Там уже выстроилась очередь. Не обращаясь ни к кому конкретно, я, глядя через плечо, обронила: «Калле Флорида?» Реакция на вопрос приятно удивила меня. Мне радостно кивали и поднимали большие пальцы. Я встала в конец очереди и стала ждать. Хорошие новости заключались в том, что автобуса ждать пришлось недолго. Автобусы в Буэнос-Айресе ходят на удивление часто и в огромных количествах, так что я освободилась от того предрассудка относительно городского транспорта, который сформировался, пока я жила в Лондоне. Находясь в Англии, вы можете считать, что вам крупно повезло, если автобус появился вовремя хоть раз за всю вашу жизнь. Еще меня поразило, насколько вежливо ведут себя ожидающие на остановке. Очередность, согласно которой пассажиры влезали в автобус, как я поняла, была следующей: сначала пожилые женщины, затем беременные, женщины с детьми, потом все оставшиеся особы женского пола, потом инвалиды, за ними мужчины преклонных лет и, наконец, оставшиеся особи мужского пола. Я уже говорила вам, что в восторге от этой страны? Нельзя не заметить, что вежливость и обходительность не ограничиваются тут пределами автобусной остановки. В самом транспорте в большинстве случаев действует та же иерархия. И потому мужчина, выглядевший по меньшей мере лет на восемьдесят, при виде меня вскочил и предложил мне сесть. Я, как вы понимаете, не могла принять его благородный жест и отговорилась тем, что мне предписано стоять из-за плохой циркуляции крови (пришлось творчески использовать язык жестов и телодвижений), и забилась в самый конец салона, продравшись сквозь толпу пассажиров.

Теперь, оглядываясь назад, я уже не понимаю, какая сила занесла меня тогда в этот проклятый автобус. Водитель, казалось, не подозревал о том, что у него есть педаль тормоза. Однако в отношении педали газа он придерживался другой тактики. Пожалуй, эпитеты «беспечная» и «сумасшедшая» наиболее точно охарактеризуют манеру езды. Невозможно не прийти к любопытному заключению: по всей видимости, автобусная компания поощряет тех водителей, кому удается первым пересечь финишную ленточку. Впрочем, какова бы ни была причина гонки и тряски, позвоночникам несчастных пассажиров пришлось туго. Особенно тех из нас, кто пытался стоять прямо. Просто удивительно, почему лишь немногие потеряли равновесие, когда нас отбросило вперед к кабине водителя, а затем без конца швыряло из стороны в сторону, кидало туда и обратно при ускорении и переключении скорости. Но в конце концов наступил спасительный миг: сто-о-о-оп! Держу пари, мы не упали лишь потому, что падать было некуда. В кои-то веки я обрадовалась ужасающей тесноте.

Над головой водителя я заметила изображение Мадонны. Похлопав одного из попутчиков по плечу, я поинтересовалась, что это за иконка. Он сказал, что это покровительница водителей автомобилей.

Если время от времени использовать тормоза, то не понадобится так часто обращаться к молитве, подумала я, хотя никто моего мнения не спрашивал.

В конце концов мужчина, любезно поведавший мне о Святой Деве, слегка подтолкнул меня и напомнил, что сейчас моя остановка. Выйдя из автобуса, я увидела, что многие пассажиры машут мне из окон, и помахала в ответ. Столь дружелюбное отношение с лихвой компенсировало полученную мной душевную травму. Но меня все еще колотила дрожь. Да так сильно, что я умудрилась забыть, зачем вообще поехала на калле Флорида. И поэтому прогулялась до «Гаваны», надеясь, что альфа-хор освежит мою память.


17 июня 1999 года


Странное дело: на вечеринках я никогда не запоминаю имен. И вечно переспрашиваю, к своему стыду и раздражению, имя человека, которого мне представили всего пять минут назад. Но что касается танго… Я помню каждого парня, с кем когда-либо танцевала на милонге. А их было немало. Я уже потеряла счет, но сейчас число должно уже перевалить за сотню. Конечно, помогает то, что одну половину из них зовут Пабло, другую — Хуан, Хорхе или Луис. Да и милонга — это совсем не вечеринка. И вообще не развлечение, что бы там ни думали мои друзья и родные в Нью-Йорке. Милонга — это работа. Трудная и напряженная. Я не шучу.

Во-первых, на милонге вы оттачиваете свое мастерство. Во-вторых, именно там можно завести полезные связи. Между двумя танцами парень, если, конечно, ему понравится ваша манера танцевать (и/или ваша попка), предложит вам попрактиковаться с ним, а это можно считать шагом к возможной перспективе долгосрочного партнерства. На милонге есть возможность завязать «дружбу» с другими танцорами, обсудить происходящее, узнать, какие компании проводят пробы, кто в городе ведет мастер-классы и так далее. Итак, даже под флером фривольного веселья милонга тем не менее является местом, где люди занимаются весьма важными и серьезными делами.

А работа, случается, бывает приятной. Назову две профессии, из которых я выбрала одну, где рабочий процесс предполагает получение наслаждения. (Мои родители могли бы с облегчением вздохнуть, что я остановила свой выбор на танго.)

Прошлым вечером я трудилась со значительно большим удовольствием, чем обычно. Мне выпало потанцевать с неким молодым человеком — он, едва я вошла, сразу же устремился ко мне с другого конца переполненного танцпола, и я словно наяву услышала, как лавина золотых монет со звоном высыпается из игрового автомата. Похоже, мне удалось сорвать джек-пот! Парень удивительно походил на Джеймса Дина[44] — и даже показался мне несколько более привлекательным, чем прототип. Он был настолько красив, что я едва не потеряла сознание от его великолепия, ощутив, как кровь сначала бросилась мне в голову, а потом отлила от лица. Когда же я наконец пришла в себя и совершила попытку сдвинуться с места, ноги отказались мне повиноваться. И все же, преодолевая дрожь, я пришла в себя. Для начала мы обменялись несколькими ничего не значащими фразами. Его звали Гильермо, и он был из мира моды. Поначалу я почему-то решила, что он собирается стать моделью — ошибка вполне объяснимая, и ее совершил бы любой, у кого нет проблем со зрением, — но, как оказалось, этот молодой бог оказался подающим надежды дизайнером.

Когда я в первый раз заглянула в его глаза, то механически, вскользь, подумала, что нужно было захватить с собой купальник: это были два бездонных омута с сине-зеленоватой водой, и мне показалось, я даже заметила водяные лилии на их поверхности.

Пока мы стояли и терпеливо ждали первых музыкальных аккордов, я уже распланировала ближайшие пять лет нашей совместной жизни. Мы с Гильермо совсем скоро станем партнерами и таким образом осуществим мою мечту: наконец-то любовь и танго соединятся для меня раз и навсегда. Конечно же, мы станем жить вместе, а через год или два (то есть в рекордный срок) начнем совершать турне по всему миру — днем проводить мастер-классы (они будут пользоваться необычайным спросом), а ночью исполнять танго в «Una noche de tango»[45]. Однако профессиональные успехи не помешают нам создать семью. Я подарю ему самых прекрасных в мире деток, со светлыми волосами, причем у сына будут глаза Гильермо, а у дочки — мои (у меня тоже красивые глаза — во всяком случае, все так говорят). Наши мальчик и девочка начнут танцевать вместе, прежде чем научатся ходить. Все будет на диво превосходно!

Заиграла музыка, оборвав мою сказку, и я жестоко, немилосердно перенеслась из будущего в настоящее. А точнее — из заоблачной выси рухнула на бренную землю. Мое сердце сжала тоска, словно при воспоминаниях о чарующем прошлом, когда оно уже ушло в далекое небытие. Всхлипы скрипки в соединении с рыданиями бандонеона полностью захватили меня, и я словно падала в какую-то пропасть… Но в тот самый миг, когда я готова была разбиться насмерть, меня вдруг пронзила простая и трезвая мысль: да этот Гильермо вообще не умеет танцевать! Ну ладно, «вообще не умеет» — все же небольшое преувеличение, но танцором он действительно оказался никудышным. Нет, конечно же, если говорить объективно, его манеру вполне можно было назвать приличной, но — не для мирового турне по Европе, Японии и США в паре со мной, когда у нас уже подрастают дети, чтобы стать достойной сменой… Грубое вмешательство действительности в мои планы оказалось просто непереносимым. Само собой, я задумалась, тщетно пытаясь склеить осколки разбитых ожиданий. (Всего лишь немного практики — думаю, трех-четырех лет будет достаточно, — и он, возможно, сумеет достичь некоторого приличного уровня.) Мой внутренний голос шептал, что к тому моменту мне уж точно потребуются костыли. Я грустно покачала головой и вздохнула: нет у меня столько времени. Надо начать планировать будущее как можно скорее. Пускай все вокруг уверены, что мне двадцать один, но мне-то прекрасно известно, насколько глубоко они заблуждаются.