Мы немного посидели у бара, поболтали. Армандо рассказал, что в Штаты он приехал лет двадцать назад поработать, но решил здесь остаться. По его акценту, правда, нельзя было сказать, что он так давно здесь, в Америке. По профессии он психолог — кстати, как и половина населения Аргентины, судя по тому, что я слышала. На мой вопрос, правда ли, что в Буэнос-Айресе самое большое число врачевателей душ на душу населения в мире и даже больше, чем в Нью-Йорке, Армандо согласно кивнул. Меня это немало удивило! Все аргентинцы, с которыми мне пришлось иметь дело, отнюдь не производили впечатления нервных или душевнобольных. Наоборот — они вполне уравновешенные. Если уж на то пошло, счастливые! Чересчур даже…

Армандо тем временем ввернул что-то о своем недавнем разводе. Я сочувственно кивнула и поспешила сменить тему — вдруг он, чего доброго, решит, что меня хоть в малейшей степени интересует его семейное положение. Куда более меня интересовало, когда он увлекся танго. Отвечая на мой вопрос, Армандо наклонился ко мне так близко, что я почти отшатнулась. Я не люблю, когда вторгаются в мое личное пространство. Но что я услышала! Еще учась в университете в Буэнос-Айресе, а был он довольно привлекательным (это что — приманка? Но я не клюнула), он подрабатывал себе на жизнь в кафе-кондитерской, где одинокие дамы (старые кошелки?) коротали вечера в объятиях молодых мужчин. Да он жиголо! Теперь понятно, почему такой загар! Пока Армандо говорил, его рука медленно двигалась по стойке бара и к концу тирады про кондитерскую властно накрыла мою руку.

— Mi amor-r-r[20], потанцуй со мно-о-ой, — закончил он свою речь. И тон, которым Армандо это произнес, означал: отказать с моей стороны будет глупо. Интересно, по завершении танды он подаст мне счет? Как бы то ни было, я согласилась.

Мы отыскали маленький свободный уголок на танцполе и, выжидая, пока трио заиграет, замерли. Когда раздалась музыка, Армандо обнял меня за талию и… это была любовь с первого взгляда. Опять?! Мне трудно было в это поверить. С момента смерти бедного Оскара прошло всего ничего, а я… И ведь подумать только — в настоящем мире можно прождать любви с первого взгляда всю жизнь и так и не узнать, что это такое, а тут же подобное — почти правило. К тому же я начала замечать тенденцию: чем больше у вашего партнера странностей, тем больше вам нравится танцевать с ним. Иначе как объяснить, что я восхитительно чувствую себя с человеком, который столь далек от моего идеала мужской красоты? Я покачиваюсь в объятиях мужчины, к которому при иных обстоятельствах не прикоснулась бы даже палкой длиной десять футов? К тому же он годится мне в отцы. Впрочем, мне уже поздно страдать от комплекса Электры.

«Что со мной происходит?» — спрашивала я себя. Чувства, однако, не помешали мне задаться мыслью, не выгодней ли заплатить Армандо сразу за всю ночь, нежели вознаграждать за каждую танду. И не готов ли он предоставить мне скидку.

Когда танда завершилась, Армандо подвел меня обратно к бару. Я испытала чувство облегчения: было непохоже, чтобы он собирался выставить счет за свои услуги. Почему мне не пришло это в голову раньше?

— Que barbara![21] — воскликнул он (дома заглянуть в словарь). — Ты станешь просто п-р-р-р-рекрасной, пр-р-р-рек-расной танцовщицей!

— Ты правда так думаешь? — радостно спросила я.

— Ты легкая словно пер-р-рышко! И покор-р-р-ряешься с такой стр-р-растью! Танцевать с тобой пр-р-росто удовольствие!

Все верно: страстное принадлежание в танце — мой конек. Армандо не первый сказал мне об этом, и скорее всего он говорил искренне. Я начинаю думать, причина в том, что я слишком боюсь быть уязвимой в «настоящей жизни», поэтому компенсирую этот страх на танцполе. Танго — превосходная сублимация любви. И мне не нужен психолог, который бы пролил свет на сей факт. Или же, раз уж на то пошло, Армандо.

Музыканты заиграли снова, и он мгновенно испарился. Он не должен был исчезать так быстро! Но на долгие обиды у меня не было времени. Армандо сломал лед, и другие мужчины, которые за нами наблюдали, теперь толпились вокруг меня. Если сказать более определенно, я не присела до двух ночи. К тому времени как сказала себе «стоп», я успела забыть, в каком страхе пребывала в начале вечера. Напрочь забыла я и об Армандо.


19 мая 1997 года


Но Армандо обо мне не забыл. Это стало ясно пару дней назад, в «Данс Манхэттене», где он снова вознес меня на небеса и заставил не на шутку задуматься: что со мной творится?

Я запуталась еще больше, чем раньше. Что не помешало мне, впрочем, станцевать пять, да, именно пять, танд подряд! Конечно же, никто не ожидает, что вы станете танцевать так много с одним и тем же мужчиной. Подобное поведение может составить о вас дурное впечатление. Однако мне было слишком хорошо, чтобы отказываться от удовольствия. И почему нельзя гнаться за двумя зайцами? Или даже за тремя?

Конечно, если бы я втерла десяток других партнеров между пятью тандами, что протанцевала с ним, то показала бы, что не испытываю к нему ни малейшего романтического интереса. И подобное поведение, заметим, стало бы образцом элегантного общения на танцполе. Ведь абсолютно же ясно, что хоть мне чуть не до обморока нравится с Армандо, нет оснований лишать себя наслаждения танцевать с другими мужчинами. Какая же я умная! Характерный логический ход круглой идиотки!

Танго зиждется на неопределенности. Забыть об этом невозможно. Вот почему этот танец для многих сродни наркотику. Дело в том, что мы не знаем, где истина, а где иллюзия, и это заставляет нас постоянно возвращаться за новой дозой. Можете даже не пытаться разгадать эту тайну. Многие над ней бьются, однако им суждено лишь скользить по поверхности. Желание пробуждается и из-за нескончаемо долгой прелюдии не гаснет — прелюдия же никогда не заканчивается сексом. Ну, по крайней мере не там и не тогда. Я убеждена: говоря о безопасном сексе, как правило, подразумевают танго. Представьте только, вы сгораете от огня двадцать четыре часа в сутки, и нет никакой возможности утолить свою страсть. «Разочарование» — вот слово, которое приходит на ум.

Ритмично двигаясь в объятиях Армандо, я по-прежнему ощущала себя в безопасности. И причина — в двусмысленной сути танго. Мне казалось, он должен был это понимать. Я отдавалась искренне. Но только в границах танцевальной площадки. За пределами танца моя покорность улетучивалась. Только танго позволяло мне такую откровенность. Можно даже сказать, предписывало.

— Давай пообедаем вместе, моя дор-р-рогая, — прошептал он мне на ухо, и его губы коснулись моей шеи, у самой мочки.

(О Боже! Он воспринял мою покорность буквально.)

Я готова была закричать «На помощь!». Если бы только не танцевала с ним щека к щеке. Необходимо было найти тактичный способ избежать ужина, и как можно скорее! К сожалению, когда отчаянно пытаешься изобрести предлог, чтобы не встречаться с человеком, это никак не удается. Я не нашла ничего лучше, как со всего маху лягнуть его в голень, когда он пытался вывести меня в ганчо.

— О Боже, мне та-а-а-ак жаль, Армандо! — воскликнула я в ужасе от содеянного.

— Ничего стр-р-рашного, моя дор-р-р-рогая! Ты полностью искупишь свою вину, если поужинаешь со мной на этой неделе!

Армандо, казалось, ничем было не пронять.

— Огромное спасибо, Армандо, это было бы чудесно. Но, боюсь, я уже занята на этой неделе, — прощебетала я, наращивая теплоту в голосе. Мне хотелось смягчить удар. Ну разве не очевидно? Никакой неопределенности. Однако Армандо придерживался другой точки зрения.

— R-r-r-rubia! Ты уже уходишь? Позволь мне проводить тебя!

Черт! Я попыталась уйти не прощаясь, чтобы истина достигла его понимания. Однако не тут-то было.

— Спасибо преогро-о-о-омное, Армандо. Но не стоит беспокоиться. Правда. Я поймаю такси! — Я чувствовала себя неловко и понимала, что положение становится опасным. Видимо, ясное для одних остается смутным и невнятным для других.

— Нет, нет, нет, я настаиваю, — заявил он.

Что еще остается девушке? Во мне все же таилась надежда, что, возможно, я превратно истолковала его великодушие. Аргентинские мужчины ведут себя невыразимо галантно по отношению к женщинам. Я успела это заметить, пока была в Аргентине. Они гордятся, что поступают словно кабальерос, то есть как рыцари в сверкающих доспехах, и по-прежнему открывают перед вами двери, наливают вам вино, пропускают вас вперед в любой очереди и щедро осыпают маленькими знаками внимания, на которые так падки представительницы прекрасного пола. Как было бы замечательно, если бы мужчины во всем мире следовали их примеру! И почему феминизм порой используют как отговорку, оправдывая дурные манеры? Но, кажется, я слегка отклонилась от темы.

Возможно, он просто пытается вести себя по-джентльменски, пришла мне в голову спасительная мысль, пока я залезала в машину.

Просто чудо, что мы добрались до места и не попали в аварию. Ведь он практически не держался за руль, ибо руки его были заняты тем, что поглаживали мои ноги. Я возблагодарила Небеса, когда мы наконец оказались возле моего дома! Мне хотелось выпрыгнуть из машины, и я принялась яростно освобождаться от ремня, который почему-то вдруг застрял в замочке в самый неподходящий момент, а другой рукой — дергать на себя ручку дверцы. Армандо же времени не терял: его губы уже искали мои, чтобы прижаться к ним в поцелуе. Он не оставил мне выбора. Я должна была применить силу.

— Пожалуйста, Армандо, не надо, — проскулила я так нежно, как это было возможно в подобной ситуации. Положив обе руки ему на грудь, я с силой оттолкнула его. Да, вы правы, можно было поаккуратнее.

— Ты пр-р-росто не прррредставляешь, чего лишаешься, — отрывисто бросил он, откинулся на сиденье и уставился куда-то вдаль, на ночную улицу. Что ж, язык тела помог мне. Однако Армандо чувствовал себя оскорбленным. И даже не вылез из машины, чтобы проводить меня до дверей, как поступил бы на его месте любой аргентинец. Признак того, что он глубоко уязвлен.

«Не надо было так правдоподобно отдаваться, — попеняла я себе. — Но с другой стороны, тогда бы ты не танцевала танго». Танго — это покорение и обладание. А потому ловушка в итоге неминуема.

После раскаяния меня охватил гнев: как он только мог подумать, что у него со мной есть хоть какие-то шансы? Да он смотрел на себя в последнее время в зеркало? Разве он не видит, что он на сорок лет старше меня (на тридцать пять, но какая разница?)?! И о чем только думал престарелый болван? Не иначе как только о виагре!

А потом я начала искать виноватых. Это все они, молоденькие девчонки! Они жаждут встречаться со взрослыми мужчинами. Они дают тем, кто не прочь приволокнуться, искаженное представление об их собственной привлекательности и делают жизнь менее приятной — можно даже сказать, невыносимой — для остальных. Мне вот, например, до смерти надоело отбиваться от истекающих слюной старых кобелей. Basta[22]!


27 июля 1997 года


Раньше я считалась желанной гостьей на любой вечеринке, и на меня всегда можно было рассчитывать. Все знали, что я готова развлекать соседей по столу и поддерживать разговоры на любую тему, начиная от кино и искусства, политики и общественных проблем и заканчивая религией и философией. Но те дни давно миновали. К разочарованию моих друзей, единственным, что теперь занимало мои мысли, стало танго. Боюсь, мое увлечение имело огромное (читайте: негативное) влияние на то, что некогда называли моим умением вести светскую беседу. Существует несколько незыблемых правил поведения. Например, ни в коем случае нельзя давать девушке понять, что вам до смерти надоели нескончаемые разглагольствования относительно ее ужасного бывшего. Вот так и мои друзья не решались прервать мысли, когда я принималась упоенно делиться с ними всем, что знала относительно моей любимой темы. Разумеется, я замечала, что время от времени они переглядываются и на их лицах прочитывается что-то вроде: «Тебе не осточертело?» Мне казалось, что не прошло и двух минут. Для них же, видимо, пытка длилась часами. А чего, собственно говоря, они ожидали? Я же милонгера! Кажется, так называют одержимых, которые, как и я, каждый вечер танцуют. И, как в случае с любой одержимостью, за все приходится платить свою цену.

Во-первых, ноги. С ними что-то происходит. Они буквально убивают меня. Правильнее сказать, я убиваю их. Бедняжки подверглись ужаснейшим истязаниям, и если бы могли говорить, то уже трезвонили бы по «горячей линии» защиты от жестокого обращения с ногами. Поэтому хорошо, что ноги — безмолвные страдалицы.

Однако в моем сумасшествии присутствовал и положительный момент: я полностью лишилась аппетита. Лишь время от времени запихивала в рот пару кусочков чего-нибудь съестного, чтобы мое бедное тело получило хоть какие-нибудь калории, а я не потеряла сознание под звуки танго. Зато я полностью утратила интерес к тому, что раньше являлось смыслом моей жизни: вкусной еде. Никогда прежде, даже когда меня терзали ужаснейшие любовные муки, я не теряла аппетита. И если мое нынешнее состояние можно сравнить с влюбленностью, то я никогда до этого момента не была влюблена. Какая замечательная диета! Диетологам следовало бы рекомендовать ее всем желающим похудеть.