Патриция Брейсвелл - Цена крови

– Минуту назад, – сказала Альдит, – ты сама говорила мне, что выбор есть всегда. Был ли он у тебя, Эльгива, когда ты выходила замуж за датского принца?

Эльгива нахмурила брови. Альдит не хуже ее было известно, что, когда речь заходит о свадьбе, у женщин редко спрашивают, что они сами думают по этому поводу.

– Мой выбор, – прошипела Эльгива, – состоит в том, что я буду делать дальше. Можно либо забиться в нору и умереть, либо однажды стать королевой. – Она снова села, вцепившись в подлокотники похожего на трон кресла и стараясь унять спазм желудка, который, казалось, скрутил ее еще сильнее под холодным взглядом кузины. – И я выбрала второе.

Губы Альдит скривились, будто она попробовала что-то очень кислое.

– И чего же ты хочешь от меня?

– Пристанища до тех пор, пока следующим летом не родится мой ребенок. Ты моя ближайшая родственница, Альдит. И я должна родить своего ребенка в твоем доме, а не среди чужаков.

– Здесь?! – Альдит резко вскочила, и в глазах ее вновь появилась паника. – Но ведь если король узнает, что ты тут…

– Как он это сделает? Идрик был здесь всего месяц назад и ничего не нашел. Он вряд ли вернется сюда, так что никто не узнает о том, что вместе с тобой зимует твоя кузина. Все будут знать меня просто как Илхвин из Йорвика. По крайней мере разреши мне остаться у тебя до возвращения Сиферта. Если твой муж скажет, чтобы я уходила, я уйду. – А этого он точно не сделает – она была в этом уверена.

Она следила за Альдит и буквально видела, как та в уме прикидывает свои риски. Как английский, так и датский король будут беспощадны в своей мести. Так кто же из них скорее всего возьмет верх?

Наконец Альдит сказала:

– Путь Свена к английскому трону будет непростым. Этельред окажет сопротивление. Его сыновья и дворяне станут сражаться за него – по долгу родства или из страха. – Она подалась вперед. – Ты ищешь моей помощи. Вот и скажи теперь: ты считаешь, что я дам ее тебе по долгу родства или из страха перед датским королем?

Эльгива пожала плечами.

– Я хочу только, чтобы ты помогла мне, Альдит, – сказала она. – И мне совершенно все равно, почему ты это сделаешь.

Когда все домочадцы собрались к ужину, Альдит прочла молитвы, прося Господа ниспослать свое благословение на их пищу, а также на ее людей из длинного и скучного списка, куда вошел и гость, который, видимо, умер прошлой ночью.

– Надеюсь, что не все гости моей кузины отправляются из ее залы сразу на небеса, – пробормотала Эльгива Алрику, когда они усаживались на свои места за столом.

– Тут вам не о чем беспокоиться. Один их грумов рассказал мне, что умерший прибыл с группой монахов из Питерборо, которые останавливались здесь на ночлег. Когда они приехали, тот был уже болен, его тошнило, и его братья по вере вынуждены были оставить его тут. Так что вам нечего бояться, если вы не больны.

Он кивнул слуге, который предлагал налить черпаком ему в миску рыбный суп – традиционную для рождественского поста еду. Эльгива же, сцепив зубы, жестом отказалась. Разумеется, она была нездорова – она была беременна.

Она отломила небольшой кусочек черного хлеба от лежавшей перед ними буханки и съела его, откусывая совсем понемногу. Это мало помогло тому, чтобы снять спазм, сжимавший ее желудок, и облегчить боль, которая во время ее разговора с кузиной только усилилась. Но она знала, что мучает ее не болезнь, а дурное предчувствие. Альдит, которая без всякого энтузиазма выслушала цель ее приезда, поделилась с ней новостями, которые только добавили ей тревоги.

Армия Торкелла, которая долгие недели беспрепятственно грабила, не встречая никакого сопротивления со стороны фирда Этельреда, весьма опечалилась, когда ее послали на Лондон. Лондонцы защищали свой город из-за мощных стен, и датчане здесь потеряли своих людей, ничего не получив взамен. Вести о такой неудаче вряд ли могли подвигнуть людей из Мерсии поддерживать датский флаг в этой ситуации.

Она отпила из своей чаши, но страх, который она принесла с собой из Холдернесса, превратил вино в желчь у нее во рту. Как знать, возможно, Кнута уже тоже нет в живых.

– Завтра, – шепотом сказала она Алрику, – ты отправишься в лагерь датчан. Я должна знать, есть ли у меня еще живой муж. Если найдешь его, передавай мои приветствия, расскажи, что я ношу ребенка, но не упоминай, где я нахожусь. – Она не хотела давать Кнуту повод распекать ее.

Алрик бросил на нее внимательный взгляд.

– А если он умер? – спросил он.

Она задумчиво играла кусочками хлеба перед собой, раскатывая их в крошки. Затем она беспечно пожала плечами, потому что не хотела показывать Алрику, насколько эта мысль пугает ее.

– У Свена Вилобородого, – сказала она, – есть и другой сын, не так ли? И этот второй датский принц, думаю, не хуже первого.

Декабрь 1009 годаЛондон

Этельстан приехал в лондонский дворец ранним утром по срочному вызову королевы. У входа в покои Эммы он остановился, подождав, пока дворецкий доложит о его прибытии. Здесь, как и раньше, у лестницы, в глаза ему бросилась лихорадочная суета – мужчины и женщины из двора королевы занимались тем, что торопливо упаковывали ее вещи. Постельное белье, платья, шкатулки с драгоценностями, святые реликвии, обувь, кипы вышитых драпировок, одеяла и вещи для маленького ребенка – все имущество королевы раскладывалось по сундукам и увязывалось в узлы.

Куда она собирается ехать? Возможно, король смягчился и призвал Эмму присоединиться к нему в Уорчестере на Святки? Это было невозможно. Такое путешествие займет более недели. Его брат Эдрид, который оправился после травмы у городской стены, уехал в Уорчестер вместе с Эдмундом пять дней назад. Было слишком поздно выезжать туда, чтобы добраться к Рождеству, даже если погода будет этому благоприятствовать, так что это было маловероятно.

Этельстан вдруг осознал значение происходящего для себя и нахмурился. Куда бы она ни ехала, ждало ли ее простое или тяжелое путешествие, он не хотел, чтобы Эмма уезжала из Лондона. Да, из-за ее присутствия он все время ощущал себя на лезвии ножа – между страстным желанием и полным отчаянием. Но сходить с ума, видя ее каждый день, и при этом не сметь прикоснуться к ней или хотя бы поговорить так свободно, как ему того хотелось бы, – эта постоянная мука была все равно лучше, чем не иметь возможности видеть ее вообще.

Дворецкий жестом пригласил его во внутренние покои. Здесь упаковка вещей была уже завершена. Запертые сундуки уложили в штабеля. Эмма сидела за небольшим столиком, а рядом стоял ее секретарь, держа в руках аккуратную пачку, по-видимому, писем. Единственной мебелью, остававшейся в комнате, был медный светильник на ножке у дальней стены.

Как только Этельстан вошел, секретарь откланялся и удалился, оставив их наедине. Эмма поднялась, чтобы приветствовать его.

– Спасибо, что пришли так быстро, – сказала она. – Мне нужно…

– Скажите мне, – перебил он ее, – что вы едете не в Уорчестер.

– Нет, не в Уорчестер, – сказала она. – Я отправляюсь в Хедингтон.

– В Хедингтон? К моей сестре? – Эдит находилась там в королевском поместье, ожидая рождения своего ребенка. – С ней все в порядке?

Она дала ему в руки пергамент, и он начал читать его со все нарастающим изумлением. Это было письмо, в котором требовалось, чтобы Эмма послала Марго принимать роды у Эдит, причем написано оно было таким высокомерным и снисходительным тоном, что Этельстан удивился, почему Эмма сразу не сожгла его, вместо того чтобы выполнять эти приказания.

– Звучит дерзко и самонадеянно, не так ли? – с кривой улыбкой сказала Эмма. – Дочь короля раздает приказы королеве. Это лишь показывает, насколько могущественными стали Эдит и ее муж. Или думают, что стали. – Она сцепила руки и принялась взволнованно расхаживать по комнате. – Меня отстранили от общества короля уже почти год назад, и за это время Эдит исподволь вжилась в роль королевы. Так дальше продолжаться не может. Я рискнула бы вызвать гнев короля и направилась бы непосредственно ко двору в Уорчестер, если бы Годива не была слишком мала для такого путешествия. Вместо этого, однако, я, похоже, должна довольствоваться поездкой по реке до Хедингтона, чтобы напомнить Эдит, кто по праву является королевой Англии.

Он бросил письмо на стол. Теперь он вспомнил, что Эдвард сейчас тоже находится в Хедингтоне.

– И еще вы там увидитесь со своим сыном, – сказал он. Эмме не провести его: именно Эдвард притягивал ее в Хедингтон. Ради него Эмма была готова на все. И даже в своем стремлении восстановить свое место возле короля она руководствовалась мыслями об Эдварде.

– Разумеется, я хочу увидеть своего сына, – ответила она.

Он подошел к горящему светильнику и, не поднимая на нее глаз, поднес к нему руки, чтобы согреться. Ему хотелось бросить ей упрек в том, что она собирается покинуть Лондон, – что она собирается покинуть его, – но он не имел на это права.

Что может быть глупее, если мужчина любит ту, для которой любовь его нежеланна?

– Тогда чего же вы хотите от меня? – бросил он, понимая, как холодно и раздраженно это прозвучало. Что ж, ради Святого Креста, именно так он себя и чувствовал сейчас. Она уходила из-под его защиты, чтобы оказаться вне его досягаемости, и ему оставалось лишь негодовать. Ведь он всего лишь смертный.

– Приехав к Эдит, я должна в полной мере продемонстрировать свою силу и власть, – сказала она, – и от вас мне нужно подтверждение того, что вы сумеете обойтись здесь без моего личного войска. Это правда, что датчане сейчас вернулись в свой лагерь в Бенфлите? Лондон теперь в безопасности?

Он колебался. Велико было искушение солгать ей. Он мог бы убедить Эмму, что ее нормандские солдаты необходимы ему и что она навлечет на город беду, если покинет его стены. Но между ними существовало доверие, которое нельзя было подорвать ложью, даже если это означало, что он своими руками отсылает ее от себя.

– Мы с моими людьми тенью проследовали за датчанами до Бенфлита, – сказал он. – Я полагаю, что они останутся в этом лагере на все Святки.

– А потом?

Он пожал плечами:

– Им необходимо будет пополнить запасы провизии, но не думаю, что они пойдут к Лондону. Нам удалось убедить их, что они попусту теряют время, пытаясь прорваться через нашу оборону. Они пытались пускаться на хитрости, но получили отпор. Их попытки поджечь наши корабли на Темзе успехом не увенчались, а их последние усилия выманить нас из города, чтобы устроить открытое сражение, также потерпели неудачу.

Застыв, он смотрел на тлеющие угли, погрузившись в воспоминания. Большой отряд вооруженных датчан, разгоряченных от выпитого, образовал стену из щитов на таком расстоянии, где их не могли достать стрелы лучников, которых он выставил на городскую стену. Они выкрикивали оскорбления и проклятия, вызывая защитников города выйти из укрытия и сразиться с ними в открытом бою. Он видел все их замыслы насквозь: последняя отчаянная попытка заставить их открыть ворота. Хорошо понимая это, он отдал строгий приказ, чтобы ворота оставались запертыми.

Когда никто на их вызов не откликнулся, морские разбойники вывели вперед группу английских мужчин и женщин со связанными за спиной руками, которых, видимо, взяли в плен где-то на берегах Темзы.

Этих бедняг поставили на колени, тогда как те, кто поработил их, за их спинами продолжали кричать и сыпать угрозами. По прошествии некоторого времени какой-то датчанин подошел к пленникам и небрежным движением перерезал одному из них горло. Вдоль всей стены раздались крики ненависти и возмущения, а Этельстан, представив себе ужас остальных несчастных, ожидавших смерти, был очень близок к тому, чтобы отдать приказ к атаке. Но он понимал, что, если он сделает это, последствия будут гораздо более плачевными.

Ворота остались закрытыми.

Они перерезали всех, одного за другим, так что женщина, которой довелось умереть последней, была вынуждена наблюдать смерть всех, кого убивали до нее. Они плакали, молили о снисхождении, просили о помощи, тогда как он и его армия смотрели на этот зловещий спектакль из безопасного укрытия на стенах.

Датчане бросили окровавленные трупы гнить в грязи, а на следующий день сняли свой лагерь. Когда лондонцы наконец смогли выйти, чтобы похоронить своих мертвых, он пересчитал их тела. Их было тридцать – ровно столько, сколько было датских лазутчиков, которые пытались проникнуть в город под покровом тумана и чьи трупы было приказано сбросить с городских стен.

Он понял это послание. Око за око. В конце концов, именно в этом и состоит любая война.

Внезапно он осознал, что Эмма уже стоит подле него. Должно быть, она прочла его мрачные мысли, потому что с мягким выражением на лице положила ладонь ему на руку.

– Вы не могли спасти их, – сказала она.

– Я знаю, – пробормотал он. – Но все равно не могу их забыть. За этими морскими бродягами должок, и нужно заставить их его заплатить.