Вот так оно и будет идти дальше: кровь за кровь с обеих сторон, пока для одного из противников эта цена не окажется слишком высокой.

– Что мы будем делать теперь, когда датчане отошли от наших ворот? – спросила она.

Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Существовало столько разных способов ответить на этот вопрос.

– Будем точить наши мечи, – сказал он, – и готовиться биться с ними снова, уже весной.

Она кивнула.

– Дай Бог вам победы, – прошептала она.

Он бросил на нее долгий задумчивый взгляд, а затем взял ее за руку и стал разглядывать их переплетшиеся пальцы. В памяти всплыли слова пророчества, которые он долго гнал от себя. Тот, кто будет держать скипетр Англии, вначале должен добиться руки ее королевы.

Когда-то он думал, что тут речь идет о ее сыне, ребенке, вцепившемся своими маленькими ручонками в пальцы матери. Но теперь пальцы Эммы были в его руке, и он почувствовал искру напряжения, острого, словно лезвие кинжала, которая проскочила между ними. Если он попытается удержать Эмму, она отстранится, так что пока он должен просто позволить ей уйти.

Он отпустил ее руку, но задержал на ней свой взгляд и сказал:

– А вам дай Бог безопасного путешествия, моя королева.

Он научил себя терпению. Его отец не будет жить вечно. В один прекрасный день корона – и королева – будут принадлежать ему.

23 декабря 1009 годаХедингтон, Оксфордшир

Эмма стояла на носу королевского корабля, направлявшегося в Хедингтон под темным небом, грозившим разродиться снегопадом. За ними следовали еще четыре судна; все они низко сидели в воде, поскольку были сильно загружены сопровождающими, провиантом, домашним скарбом королевы и вооруженными солдатами из Виндзора, Кукхэма, а также из Лондона.

Пока ее корабль скользил к берегу, Эмма внимательно оглядывала частокол, окружавший королевское поместье, в поисках штандартов своего сына. Однако на башнях по бокам ворот Хедингтона не было видно знамени юного этелинга.

Значит, Эдвард уехал отсюда. Должно быть, король вызвал его к себе в Уорчестер на рождественский пир либо услал еще куда-то – туда, где ей не достать его.

Она расправила плечи и подняла подбородок повыше, потому что не могла показывать Эдит даже намека на разочарование и сожаление. Это означало бы дать падчерице оружие, которое могло ранить ее, а у Эдит такого и без того предостаточно. И она не задумываясь воспользуется им, поскольку ее, без сомнения, возмутит демонстрация власти королевы, которая будет проведена перед нею.

Эмма надеялась, что предстоящие военные действия между ними пройдут без посторонних глаз и окажутся относительно бескровными, хотя, зная Эдит, понимала, что от той можно ожидать чего угодно.

Едва ступив на берег, она повела своих придворных за собой по дорожке, усыпанной обледеневшим гравием, к открытым воротам замка. Эмма заметила, что весть о ее приезде обогнала ее, поскольку в большой королевской зале был приготовлен официальный прием. В центральном очаге горел огонь, ярко светили десятки свечей и факелов. В зале было много женщин, и не только из окружения Эдит; здесь находилось также немало жен высших придворных Этельреда, которых пригласили сюда присутствовать при родах его дочери. Эдит стояла на помосте, с огромным животом, но при этом великолепно одетая в темно-синее платье из шерсти свободного покроя, края которого и широкие рукава были расшиты золотом. Золотые нити поблескивали также и на мантии, накинутой на ее плечи, а волосы цвета меда были заправлены в белоснежный шелковый чепец, подвязанный золотой лентой. Она выглядела очень величественно, как любая королева.

Эмму это не удивило. Это была старая уловка – неумеренная демонстрация богатства короля с целью вызвать благоговейный страх у знати и таким образом заручиться их преданностью. Однако если Эдит считала, что может сыграть в ту же игру против коронованной королевы, да при этом еще и победить, она явно ошибалась.

Сбросив с плеч свою мантию из меха песца на руки следовавшего за ней по пятам слуги, она уверенным шагом прошла вперед, заранее зная, как свет огня будет отражаться на блестящем шелке ее золоченого платья, на золотых украшениях у нее на шее и на золотом венце с плетеным узором на голове. Женщины приседали в реверансе, когда она следовала мимо; многих мужчин она приветствовала словом или легким прикосновением, которые неизменно встречались радостной улыбкой. Приблизившись к помосту, она остановилась, подняв глаза на Эдит.

Беременность ее уже подходила к концу. Лицо девушки и ее тело под очаровательным чепцом и красивым платьем были отекшими, а круги под глазами говорили о том, что она уже измождена. Сердце Эммы сжалось от жалости, когда она вспомнила совсем другую Эдит – маленькую девочку, которая, положив голову ей на колени, так любила слушать, как поет королевский скоп.

Но той юной девочки уже не существовало, и сердце Эммы при виде ее падчерицы вновь ожесточилось. В ушах до сих пор звучали слова предостережения, произнесенные Марго много лет назад. Вы должны заботиться о своих детях. Попробуете стать матерью для детей короля – и вы разобьете себе сердце, словно о каменную стену. Эмма прибыла сюда не ради Эдит, а ради своего собственного сына и крошки-дочери.

Она продолжала, молча и без улыбки, пристально смотреть на возмущенное лицо Эдит, но королевская дочь не сделала даже намека на реверанс или хотя бы приветственный жест.

«Глупая девочка, – подумала Эмма. – Неужели ты еще не поняла, что уже проиграла в этой нелепой игре?»

Стоявшая рядом с Эдит на помосте пожилая жена элдормена Годвина, Уинфлед, присела в реверансе, и Эмма заметила, как та дернула Эдит за платье. В конце концов, с исказившимся от злости лицом, Эдит все же склонила голову и опустила глаза. Жест получился угрюмый, но тем не менее это был знак покорности.

Она ответила тем, что взяла Эдит за руку и формально поцеловала ее в щеку.

– Благодарю тебя, Эдит, – сказала она так, чтобы голос ее прозвенел на всю залу, – за такой пышный прием в эти праздничные дни. – А на ухо ей она шепнула: – Ответь что-нибудь вежливое, а затем мы уйдем в твои покои. И поговорим там наедине, пока будут готовить комнаты для меня.

Губы девушки снова обиженно скривились, в очередной раз напомнив Эмме, что Эдит никогда не умела скрывать своих истинных чувств.

«Идрик, – подумала она, – пока не научил свою жену притворяться. Впрочем, эту науку она освоит довольно скоро».

– Поскольку леди Эмма устала после своего путешествия, мы с ней сегодня вечером поужинаем наедине. – Голосок Эдит был хрупким, как стекло.

Эдит проводила ее на женскую половину, но, когда они достигли покоев дочери короля, Эмма отослала всех слуг, включая и Марго.

Эдит удивленно воззрилась на нее.

– Ваше присутствие здесь, миледи, совершенно не обязательно. Я просила помощи Марго, а не вашей.

– Насколько я припоминаю, ты вообще ничего не просила, – сказала Эмма. – Ты приказывала.

Она прошлась по комнате и, стянув с кровати толстую серую шерстяную шаль, набросила ее себе на плечи, после чего уселась в кресло рядом со светильником на ножке. «Шелк, – подумала она, – производит ошеломляющее впечатление, однако не помогает бороться с холодом». Она рассматривала стоящую перед ней девочку-женщину и снова отметила темные круги у нее под глазами.

– Думаю, твой ребенок мешает тебе отдыхать. Ляг на кровать, если хочешь. У тебя, должно быть, отекают ноги. Мои, например, в последний месяц перед рождением Годивы выглядели, словно колбасы.

Эдит проигнорировала это предложение и села на выложенную подушками скамью, прислонившись головой к стене и закрыв глаза.

– Вы хотели поговорить со мной? – спросила она сердитым голосом. – Что случилось?

– Полагаю, ты и сама догадываешься, Эдит, что я собираюсь тебе сказать, но, если это не так, позволь мне быть с тобой предельно откровенной. Ты сейчас, возможно, и настоящая леди, жена благородного Идрика, а также старшая дочь короля, но на тебе нет короны и никогда не будет. Решив, что ты можешь командовать мной, ты слишком много на себя взяла. Я – твоя королева, и ты будешь относиться ко мне с уважением не только в этих стенах, но и перед всем миром.

– С чего мне вас уважать? – спросила Эдит. – Вы королева без власти.

Эмма искоса взглянула на нее. Эдит была достаточно взрослой, чтобы понимать, как свершается власть, но разве она уже успела по-настоящему уловить всевозможные хитрости и нюансы, связанные с этим? Поэтому она сказала:

– Если мерой власти является то, насколько близко ты находишься к королю, то да, в настоящий момент я действительно лишена власти. Однако если мерить ее землями, богатством и связями с влиятельными людьми, то я считаю себя по-настоящему могущественной. – Уже сейчас за нее перед королем вступаются архиепископ Кентерберийский, епископ Винчестерский и элдормен Эльфрик, а епископ Лондонский находится на пути в Уорчестер, чтобы добавить к их доводам и свой голос. Она ожидала, что ее вызовут к мужу еще до конца зимы, но как раз этими мыслями она делиться с Эдит не собиралась. Вместо этого она продолжала: – Ты должна понять, что власть королевы, как и власть лорда или элдормена, убывает и нарастает, как луна и приливы с отливами. Тем не менее не моя власть заслуживает твоего уважения, Эдит, а выбор твоего отца, когда он женился на мне. Не уважая королеву, ты тем самым не уважаешь короля.

Эдит оставалась сидеть неподвижно.

– И тем не менее даже мой отец сейчас сожалеет о своем выборе, – сказала она.

Это дало Эмме паузу. Она не сомневалась, что Этельред не раз жалел о том, что решил отдать королевскую корону ей, но он был не тот человек, чтобы признавать свои ошибки. Она подумала: крайне маловероятно, чтобы он когда-нибудь вслух высказывал свои сожаления по этому поводу, а уж тем более своей дочери.

– Это он тебе так сказал? – Спросив это, она с удовлетворением отметила легкую тень сомнения, омрачившую лицо Эдит. – Хочу напомнить тебе, что король подарил мне двоих детей, равно как назначил годовой доход и дал земли, чтобы их обеспечить, а также что он назвал моего сына наследником королевской короны.

– Эдварду никогда не видать короны, – зло бросила Эдит. – Когда мой отец умрет, трон займет Этельстан и вся знать поддержит его в этом. А вас вышлют обратно в Нормандию, а с вами и ваших детей.

Эмма вздохнула. Она не должна позволять втягивать себя в бессмысленный спор о событиях, которые могут никогда не произойти.

– Для тебя должно быть большой отрадой, что ты так четко умеешь читать будущее, – сказала она. – Должна признаться, что для меня оно затянуто пеленой тумана, которую я не могу преодолеть, как ни стараюсь. Теперь же, однако, пусть нас заботят дела в том виде, в каком они есть на сегодняшний день. Король по-прежнему жив, а я – его законная королева. И как бы тебе ни было обидно преклонять передо мной колени, у тебя нет другого выбора. Ты сама видела, что сейчас произошло в зале. Ты была там единственным униженным и оскорбленным человеком, и это будет повторяться постоянно, пока ты не признаешь мою власть, пусть и против своего желания.

Она ждала какой-то реакции, но Эдит с каменным лицом просто молча смотрела невидящим взглядом на языки пламени. Эмма восприняла это молчание как свою маленькую победу и решила поднять тему, которая больше всего интересовала ее.

– Раз уж ты упомянула своего брата Эдварда, – сказала она, – быть может, ты скажешь мне, поехал ли он к своему отцу в Уорчестер?

Эдит даже не взглянула на нее, но все же ответила:

– Король послал моего мужа Идрика привезти к нему сына. Они уехали всего два дня назад. – Затем, похоже, мысли ее, где бы они ни витали до этого, вернулись к реальности, и она повернулась к Эмме. – А до этого они проводили здесь время вместе, и надо сказать, что Эдвард очень полюбил Идрика.

В первый раз Эдит улыбнулась, но холодной улыбкой, потому что эти слова были рассчитаны, чтобы нанести ей рану. И преуспели в этом. То, что Эдвард подпал под действие чар хитрого Идрика, было для Эммы еще более ужасным, чем понимание того, что она разминулась со своим сыном всего-то на несколько дней. Ей хотелось плакать от досады.

– Элдормен Идрик, – медленно проговорила она, тщательно выбирая слова, – обладает обаянием, которое действует на всех, с кем он встречается. – Змеи тоже по-своему завораживают, и Эдвард был слишком мал, чтобы осознавать грозившую ему опасность. Она не была уверена, что даже Эдит видит это.

Но Эдит в этот момент нахмурилась, а затем лицо ее исказила странная гримаса. Она схватилась руками за свой живот и посмотрела на Эмму перепуганными глазами.

– Думаю, что начинаются роды, – прошептала она.

На мгновение вся неприязнь между ними исчезла, и они превратились просто в двух женщин перед лицом чуда появления новой жизни – и очень реальной опасности надвигающейся смерти. Эмма быстро встала и позвала слуг, а одного из них послала за Марго. Как только она убедилась, что Эдит оказалась в ее надежных руках, она выскользнула из комнаты. Эдит ясно дала понять, что не желает, чтобы она находилась здесь.