Патриция Брейсвелл - Цена крови

Проскользнув мимо слуг и вооруженной охраны, она поднялась по лестнице, которая вела в ее личные покои, и быстро зашла внутрь, однако там не было никого, кроме короля. Этельред, очевидно, находился во дворце уже продолжительное время, потому что успел сменить дорожное платье на длинную зеленую мантию из плотной шерсти, одетую поверх белого семеса.

– Где дети? – сразу же спросила она.

Только теперь она заметила, что шкатулка с ее личной корреспонденцией была открыта, а содержимое в беспорядке валялось на ее рабочем столике. Перед столиком сидел король, поглощенный чтением того, что ему, видимо, не нравилось, потому что он недовольно хмурился.

Подавив свое возмущение тем, что он роется в ее личных письмах, она затаила дыхание в ожидании ответа на свой вопрос.

– Мои дочери присоединятся ко мне в подходящий момент на следующей неделе для участия в сборе двора на Пасху, – пробормотал он, не отрывая глаз от письма, которое он держал в руке. – Сядьте.

Она не двинулась с места.

– А что с Эдвардом? Разве он не с вами?

На этот раз он поднял на нее глаза; взгляд его был холодным.

– Эдвард сейчас в Шропшире, как и моя дочь Эдит. Я вырвал Эдварда из-под присмотра этого нормандского священника, которого вы приставили к нему и который следовал за ним, словно тень, и отослал на воспитание к приемным родителям. Вы можете быть уверены, что там он находится в такой же безопасности, как если бы жил в Руане, как это предлагает здесь ваш брат, – сказал он, небрежно взмахнув свитком, который только что читал.

Ошеломленная, почти обессилевшая от разочарования, она нашла глазами скамью, выложенную подушками, которая стояла вдоль стены, и села. Однако она держалась прямо и гордо подняла подбородок, поскольку не хотела, чтобы он догадывался, какой удар он только что ей нанес. Прошел уже полный год с тех пор, как она в последний раз видела Эдварда. Сколько ей еще ждать встречи с ним? Вспомнит ли он ее вообще, когда увидит снова?

Трясущимися от злости и холода руками она сбросила с плеч отсыревший плащ.

– Элдормен Идрик посоветовал вам отослать от себя детей? – Ну конечно, а кто же еще? Она могла и не задавать этот вопрос.

– Этот совет гораздо лучше того, на чем настаивает ваш брат: отослать детей в Нормандию. – Он посмотрел на нее, и она увидела в его глазах ярость. – Мне он такого почему-то не предлагал. В письмах от него я только и слышал жалобы на то, что я заставляю вас печалиться, отлучив от двора. Это правда, Эмма? Вы настолько жаждете моего общества, дорогая?

Его саркастический насмешливый тон задел ее. Поскольку она промолчала, он ответил на этот вопрос сам:

– Нет. Я вижу, что вовсе не моего общества вы ищете, а общества Эдварда. Как вы, должно быть, разочарованы теперь. Вы ведь надеялись сопровождать вашего сына в путешествии через пролив к вашему брату, верно? Вы настолько испуганы нашествием датского отребья на Англию, что решили просить убежища у него?

– Вся Англия напугана, милорд, – сказала она. Страх того, что может принести это лето, был так же ощутим и заметен на улицах Лондона, как туман с Темзы. – Но уверяю вас, я не просила моего брата приютить детей в Нормандии. Как не считаю я мудрым и решение отдать Эдварда на воспитание так далеко, в Шропшир. Как вашему наследнику ему следовало бы находиться ближе к королевскому двору. Я могу понять ваше желание защитить его от врагов, но, когда пойдет молва о том, что вы услали его настолько далеко отсюда, это вряд ли успокоит народ…

– Я послал Эдварда на север не для того, чтобы защитить его от датчан, – раздраженно бросил он, – а чтобы удержать его подальше от вас.

Он преднамеренно выводил ее из себя, только она не понимала зачем.

– И кто, скажите на милость, объяснит это напуганным жителям Лондона? – вспыхнула она. – Может, вы огласите указ, что отсылаете сына отсюда, потому что боитесь того, чему он может научиться, находясь со своей матерью?

– У вас, миледи, слишком острый язык, – сказал он. И все же в голосе его прозвучала нотка удовлетворения, как будто он был доволен тем, что наконец дождался от нее резкого ответа. – Если бы епископы могли слышать вас сейчас, они не стали бы удивляться тому, что я захотел отлучить вас от двора.

Ах, вот в чем дело. Епископы приняли ее сторону и заступились за нее перед Этельредом, и ему это не понравилось. Она могла бы догадаться, что он использует Эдварда, дабы наказать ее за то, что в этом она взяла над ним верх. Как глупо с ее стороны было полагать, что он может позволить ее сыну остаться где-нибудь поблизости от нее!

Она сделала глубокий вдох, чтобы остудить свой гнев, поскольку он мог ей только навредить. Король использует его как повод вновь услать ее.

– Милорд, я являюсь королевой и вашей супругой. Я никогда не давала вам повода в чем-то упрекать меня, и тем не менее вы не доверяете мне даже воспитание собственного сына.

– Не доверяю. Как не доверяю я и вашему брату. Я не хочу, чтобы мой младший сын повернулся против меня, как это уже сделали его старшие братья. – Он посмотрел куда-то вдаль, мимо нее, и взгляд его затуманился. – Этельстан и Эдмунд покинули Лондон во главе вооруженных отрядов вопреки моему недвусмысленному и четкому приказу оставаться в городе. Я еще не выяснил, куда они отправились, но я опасаюсь худшего.

Она смотрела на него, словно оглушенная ударом грома. Он предпочитает думать самое худшее о своих сыновьях, вместо того чтобы обратить внимание на другие, гораздо более очевидные объяснения происходящего. Наверное, Этельстан все же был прав. Вероятно, единственный способ завоевать уважение короля – это умереть за него. И все же кто-то должен попытаться его урезонить.

– Этельстан и Эдмунд, милорд, отправились в Восточную Англию, чтобы помочь Ульфкителю собрать армию, которую вы приказали ему выставить против датчан. Они держали цель своей поездки в секрете, поскольку вы сами весьма мудро настаивали, чтобы никто не знал о том, чем занимается Ульфкитель.

Он быстро взглянул на нее; каждая черта его лица выражала сплошную подозрительность.

– Тогда почему же вам известно об этом?

«Потому что я ваша королева, – подумала она. – И я должна знать о таких вещах, даже если вы будете пытаться держать меня в неведении».

Вслух же она сказала:

– Я была одной из немногих посвященных. Остальные – это епископ Лондонский, архиепископ Эльфех и элдормен Эльфрик.

Он хмуро посмотрел на нее. Очевидно, список тех, кто знал о планах этелингов, – и куда сам он не вошел, – ему не очень понравился.

– Похоже, вы считаете, что это является оправданием того, что мои сыновья нарушили мой приказ.

– Единственное, что я считаю, – они не планируют никаких действий, направленных против вас, милорд.

Некоторое время он молчал и просто задумчиво смотрел на нее, словно старался раскрыть какие-то секреты, которые она могла от него скрывать. Она же тщательно старалась сохранить безучастное выражение на лице, поскольку у нее действительно был один секрет, о котором он никогда не должен узнать: безнадежная и беспрестанная тяга к мужчине, который не был королем.

Наконец он встал, еще раз взглянул на письмо ее брата и швырнул его обратно на стол.

– Опасения Ричарда, конечно, беспочвенны, а его предложение предоставить убежище для детей бессмысленно. Когда будете отсылать ему письмо, напишите: все, что мне нужно, – это люди, которые могли бы вместе с нами выступить против датчан. И очень жаль, что он столь сдержан в том, чтобы предложить нам именно такой вид помощи. – Он подошел к ней и, взяв за подбородок, заставил посмотреть ему в глаза, непроницаемые, словно каменная стена. – Теперь, когда я удовлетворил епископов, вернув вас ко двору, я хочу, чтобы вы пришли ко мне сегодня ночью. Не сомневаюсь, что все ваши сторонники желали бы, чтобы вы снова принесли ребенка, и чем раньше, тем лучше.

– Милорд, сейчас Великий пост, – запротестовала она, вздрогнув от его прикосновения, но не в силах его избежать. – А соблюдение поста требует…

– Если вы думаете, что это грех – лечь сейчас в постель с королем, то исповедуйтесь в этом своему духовнику. Но грех это или нет, вы придете ко мне сегодня ночью, а также в любую другую ночь, когда мне этого захочется. – Выпустив ее из рук, он двинулся к выходу, но потом остановился и добавил: – Думаю, мы могли бы послать девочку в Нормандию. Она еще слишком мала, чтобы ее можно было использовать здесь.

После того как он ушел, слова его еще долго эхом отзывались в ее сознании, наполняя душу злостью и дурными предчувствиями. Ей было понятно, что он собирается сделать. Она даже видела, что им при этом движет, как бы это ни было отвратительно.

Он хочет, чтобы она снова забеременела, чтобы можно было опять безболезненно услать ее подальше от королевского двора, не сталкиваясь с заступничеством епископов или ее брата. Такова его политика.

Он собирается вылепить Эдварда по своему подобию и использовать его для своих целей, как ему заблагорассудится. Таково его тщеславие.

Он сделает набеги датчан оправданием того, что заберет у нее дочь, отослав Годиву через пролив, возможно, навсегда. Такова его мстительна злоба.

Он мог бы осуществить все это, если бы захотел. У него в руках была власть. Однако он сделал серьезную ошибку, позволив ей заглянуть в то, что было у него на уме. Существовали способы сорвать его планы, и скоро он узнает, что у королевы есть свои возможности. На данный момент, по крайней мере, она заручилась поддержкой высшего духовенства, которому он не смел противиться. Его угрозы пока что были лишь словами; однако словами этими она могла поделиться с другими, сделав так, что они потеряют свою силу.

Она взглянула на слуг, которые вошли в комнату сразу после ухода Этельреда. Сколько их является шпионами короля и кто именно из них принес ему шкатулку с письмами, которую она так тщательно запирала и прятала?

Это уже не имело значения. Скоро вокруг нее вновь появятся люди из ее проверенного окружения, которым она доверяет, включая и отца Мартина. С их помощью она уж постарается, чтобы определенным магнатам короля стало известно о его угрозах.

Этельред никогда не увидит ее безропотной жертвой, и она сделает все возможное и от нее зависящее, чтобы он не использовал детей в качестве оружия против нее.

Эмме говорили, что с Сайресдюн открывается великолепный вид, и, стоя на вершине этого холма и глядя вдаль, она не могла с этим не согласиться. Впрочем, открывавшаяся ее взору картина была обманчива, поскольку почти заставляла ее поверить в то, что в Англии все мирно и спокойно.

Она немного отошла от своих спутников и теперь медленно обернулась, оглядывая поля и леса Мерсии, а также высокие холмы вдалеке, обозначавшие северный край графства Уэссекс, – все это было покрыто блестящим покрывалом рано выпавшего снега. Сейчас казалось, что Господь коснулся своим пальцем всего того, что было сожжено и разрушено войной, и оно снова стало прежним.

Но она знала, что это не так. Весной, а может, и раньше, снег уйдет, и тогда откроются лежащие внизу руины – разоренные деревни и сломанные жизни.

И подорванное доверие. Народ Англии полагался в своей вере на короля, а он ее не оправдал. Нельзя сказать, что он не пытался этого сделать, но от этого его полный провал не переставал быть провалом.

Она глубоко вдохнула чистый морозный воздух. Ярко-синее небо над ее головой было умыто солнечными лучами. Она пыталась найти обнадеживающие знаки во всей этой ослепительной красоте, но не смогла. Сознание того, сколько было потеряно за последние несколько месяцев, действовало слишком угнетающе.