Затем он бросил взгляд на скамью этелингов. Старших до сих пор не было. «Является ли их отсутствие благословением судьбы, – подумал он, – или же предвестием надвигающейся беды?»

Были прочитаны молитвы с просьбой дать им мудрости, и теперь он чувствовал, что все глаза в зале устремились на него в ожидании, когда он даст знак архиепископу говорить. А он все колебался, внимательно изучая лицо Эльфеха и пытаясь найти там намек на то, какие именно вести он принес им от врага, однако ничего так и не смог прочесть. Уже кивнув Эльфеху, чтобы тот начинал, он вдруг заметил, как Этельстан и Эдмунд входят в залу и занимают свои места.

Итак, они все-таки явились, его непокорные сыновья. Ему хотелось спросить у них, какие дела могли их задержать, но в этот момент внимание его привлек голос Эльфеха, заполнивший пространство с силой проповеди.

– Торкелл расквартировался на зиму в Рочестере, милорд, – начал Эльфех, – что привело к немалому смятению среди горожан. Я встретился с ним там и изложил ему предложенные вами условия. Ваше предложение снабдить его провиантом на зиму было принято, и в залог подтверждения ваших слов и с целью ослабить тяготы, свалившиеся на плечи жителей Рочестера, я уже распорядился, чтобы туда направили запасы еды, собранные с моих собственных земель.

Этельред одобрительно кивнул. Если бы архиепископ не дал датчанам провизию, они все равно украли бы ее в каком-то другом месте. Однако для нескольких тысяч мужчин на три месяца потребуется гораздо больше, чем может дать Эльфех. Так что еще много чего придется туда отослать – тяжкое бремя для южных графств, которые этому точно не обрадуются.

– Согласны ли они взять предложенную нами дань и покинуть Англию? – настойчивым тоном спросил он.

Ему не терпелось поскорее узнать это, но что-то во взгляде архиепископа предупреждало его, что ему вряд ли понравится то, что он услышит.

– Датчане отказались от двадцати четырех тысяч фунтов серебра, которые я им предложил, и вместо этого потребовали сорок восемь тысяч фунтов.

В ушах у него громкими пульсирующими ударами застучала кровь, но все это потонуло в криках ярости и возмущения, заполнивших залу.

Сквозь этот немыслимый гвалт до него донесся голос Идрика:

– Они просто сумасшедшие!

– Нет, не сумасшедшие, – пробормотал себе под нос король, когда снова обрел дар речи. – Они – дьяволы.

Они хотят его сломить, хотят посеять бунт. Они уже разорили и ограбили большую часть северных графств, сожгли урожай, отобрали в равной степени все как у богатых, так и у бедных. Вся тяжесть этой дани должна была упасть на Уэссекс, но по Уэссексу был нанесен удар еще прошлым летом.

– Наш народ и так уже возмущается налогами, которые ему пришлось заплатить, чтобы укрепить города, а также экипировать нашу армию – и все понапрасну. Вам, архиепископ, не хуже моего известно, как люди Англии встретят требование новых податей. Что же вы сказали им на это?

– Я сказал, что вернусь к ним с вашим ответом через неделю после Богоявления.

Боже правый! Неужели старый дурак не сообразил, как использовать зимние месяцы в свою пользу? Намного лучше было бы, если бы датчане сидели в своих зимних лагерях и ломали голову над тем, что же планируют эти англичане, чем давать им быстрый ответ, каким бы он ни был.

– А почему вы назначили время ответа так скоро, на конец января? – недовольно прорычал он.

– Я пытался отсрочить ответ, милорд, но эту дату назначил Торкелл, и при этом он угрожал еще большей жестокостью, если мы не примем ее.

Торкелл. Одно только это имя вызывало ужас среди англичан. И все же Торкелл – всего лишь смертный, и притом весьма жадный. Эту слабость можно использовать, чтобы подчинить его. Подобное уже случалось раньше.

– Будет крайне непросто собрать такую большую дань, даже если мы согласимся на их требования. Мы должны выиграть время. – Он подался вперед на своем кресле и по очереди окинул сверлящим взглядом каждого, кто сидел в комнате. – Я назову вам ответ, который собираюсь послать Торкеллу. Я не буду сразу принимать его требования, поскольку не хочу, чтобы он видел во мне легкую добычу. Пусть я и вынужден буду в конце концов принять его условия, я покажу свою слабость, если не попробую торговаться с этим мерзавцем. Мы набьем их желудки, чтобы предотвратить новые разрушения, но нет необходимости торопиться наполнять их корабли своим серебром. Что скажете? Какой бы безнадежной ни выглядела эта игра между нами, это все же игра, в которой мы должны стремиться к выигрышу.

Присутствующие начали советоваться друг с другом, и зала наполнилась шумом голосов. Король внимательно следил за всеми, видя на одних лицах сомнение, на других – отчаяние. Заметив, как для слова поднялся Этельстан, он тихо выругался. Его сын редко соглашался с ним хоть в чем-нибудь, и по его нахмуренным бровям можно было сказать, что сейчас последует какое-то возражение. Он откинулся на спинку своего кресла и приготовился к этому.

– Я призываю вас, мой король, – сказал Этельстан, – отдать датчанам все, что они требуют, лишь бы как можно скорее избавиться от них.

Он напрягся. Это было подозрительно. Слишком уж неожиданное заявление от того, кто обычно звал браться за оружие. Какой хитрый политический ход за этим кроется?

– Ты удивляешь меня, – сказал он. – В прошлом ты всегда первым выступал против любых уступок датчанам. Насколько я помню, твои планы всегда сводились к тому, чтобы сражаться.

– Мы и сражались, милорд. Но проиграли. Некоторые из присутствующих в этой комнате были на поле той битвы. А многие другие из тех, кто там был, сейчас мертвы, потому что датчане оказались лучше вооружены и лучше подготовлены. Да, я до сих пор считаю, что нам нужно сражаться с ними, но лишь тогда, когда мы станем сильнее, чем сейчас. Наш народ потерял мужество, наши города сожжены, наши женщины изнасилованы. Мы – поверженное королевство, милорд. И, если мы будем играть с ними и они вновь возьмутся за нас…

– Никакой я не поверженный, – раздраженно прорычал король, – что бы ты там ни вбил себе в голову. И я решительно настроен придерживаться выбранного мною курса – отказать требованиям датчан и предложить им что-то меньшее. Они либо согласятся, либо упрутся, но в любом случае это по крайней мере даст нам время.

Он выдержал паузу и снова обвел присутствующих тяжелым взглядом, заглядывая каждому в глаза и везде встречая согласие – за исключением двух старших сыновей. Следующие свои слова он адресовал им:

– Я согласен, что нам нужны хорошо подготовленные, обученные воины, и, хотя я уже клялся, что никогда снова не найму датчан для защиты своего королевства, пришло время вновь опробовать такую политику. Архиепископ, – перевел он глаза на Эльфеха, – вы делали такое предложение Торкеллу?

– Простите меня, милорд, но не делал, – ответил тот.

Эти слова стали для него ударом. Он рассчитывал, что на переговорах Эльфех поставит на рассмотрение вопрос о возможном будущем альянсе с этим датским военачальником. И вся его стратегия опиралась на это.

– Почему? – требовательно спросил он.

– Потому что Торкелл является лишь одним датским вожаком из трех, милорд, и мне не позволили поговорить с каждым из них с глазу на глаз.

Этельред кивнул:

– Значит, они не доверяют друг другу. Что ж, это все к лучшему. – В конце концов, миссия Эльфеха, возможно, была не таким уж полным провалом, если удалось получить столь полезную информацию. – Что еще вам удалось выяснить?

– У Торкелла больше всего людей, – ответил Эльфех, – сорок кораблей дисциплинированных йомсвикингов. Предводителем второго по силе войска является его брат по имени Хемминг. Его отряд набран из представителей языческих северных народов, и, по моему суждению, особой любви между северянами и датскими моряками нет. Однако Торкелл и Хемминг связаны крепкими родственными связями, которые непросто нарушить.

Этельред пренебрежительно хмыкнул. Наш добрый епископ забыл свою Библию. Каин и Авель тоже были братьями, но это не помешало одному убить другого. Амбиции, жадность и даже просто красивая женщина способны разлучить самых близких родичей. Он взглянул на своих сыновей. Если бы он мог читать их души, чтобы узнать, какие завистливые коварные планы скрываются там!

– А что же третий военачальник? – спросил он.

– Его силы наименьшие – двадцать кораблей, по моим подсчетам. Он молод, одного возраста с вашими сыновьями, но говорят, что он проверенный опытный боец, а его люди вооружены лучше всех.

– Известно, что молодость безрассудна, – проворчал Этельред. – Возможно, этого юнца удалось бы убедить переметнуться на нашу сторону, если бы нам удалось донести до него эту мысль. – При этих словах лицо Эльфеха помрачнело. – Я вижу, архиепископ, что в этом молодом военачальнике есть что-то такое, что вам не нравится. Что же это? Кто он такой?

– Его имя Кнут, милорд. И он сын Свена Вилобородого.

Имя Вилобородого повисло в воздухе, словно отзвук проклятия, словно призыв, по которому в залу проник зловещий призрак его брата, – Этельред снова почувствовал его присутствие.

«Во имя всех демонов преисподней, – подумал он, – почему ты продолжаешь мучить меня?» Он уже толком не знал, к кому именно сейчас обращается, – к своему мертвому брату, к Свену или к самому дьяволу. Это не имело значения. Он ненавидел и боялся их всех. В груди появилась болезненная тяжесть, и когда он поднял голову, то увидел лицо брата, большое раздутое пятно, зависшее над его сыновьями.

Ради бога, что ему нужно? Станут ли его сыновья жертвами Эдварда или превратятся в орудие в его руках, занесенные, словно мечи, чтобы уничтожить Англию?

– Я проклинаю тебя, – едва слышно выдохнул он, а затем, вложив в голос все свои силы, он проревел: – Ты не будешь править здесь! Убирайся отсюда!

К его облегчению, видение сжалось в размере, превратившись практически в ничто, но облегчение быстро сменилось ужасом, когда призрак ринулся на него, послав острую боль ему в грудь. А затем он, словно издалека, услышал неясные приглушенные крики и шум голосов.


Услышав дикий крик короля, Эмма тут же бросилась к нему, однако архиепископ Эльфех оказался там раньше и успел схватить Этельреда за плечи, не дав ему упасть с высокого кресла. Встав на колени подле короля, она крикнула, чтобы принесли вина; осторожно похлопав его по щекам, она с облегчением увидела, как глаза его сразу же открылись. Кто-то протянул ей платок, и она вытерла им слюну с его рта и подбородка, прежде чем поднести к его губам чашу с вином.

«Он не умрет», – успокаивала она себя. Такие припадки уже случались с ним и раньше. Он придет в себя.

Но все равно ей хотелось, чтобы у всего этого было поменьше свидетелей.

Король проглотил немного вина, после чего оттолкнул от себя чашу.

– Довольно, – слабым голосом сказал он, сердито нахмурившись.

Лицо его по-прежнему было бледным, точно саван. Оглянувшись по сторонам на окружавшие их лица, она подумала, что страх в их глазах, наверное, был отражением ее собственного страха. Когда Этельред начал падать, у нее мелькнула мысль, что так рушится все королевство. Все оказалось, слава богу, не так мрачно, но как он объяснит то, что все они только что видели и слышали – смертельно испуганного короля, который страшным голосом кричит на невидимого духа?

Она могла только догадываться, что происходит в головах людей, столпившихся сейчас вокруг него. Они действительно уже начали перешептываться.

– Архиепископ, – сказал Этельред, все еще тяжело дыша, – я благодарю вас за службу. – Он слабо махнул рукой. – А теперь оставьте меня, все вы, – скомандовал он; при этом в голосе его оказалось достаточно силы, чтобы заглушить ропот. – Идрик, Хьюберт, останьтесь. Я продиктую набросок ответа датчанам, который завтра представлю на рассмотрение витена.

Она изумленно смотрела, как родственники и советники короля молча повинуются его приказу. Конечно, они обменивались смущенными и встревоженными взглядами, но даже этот ослабленный недугом Этельред обладал огромной властью над своим окружением. Она вдруг поняла, что он может спросить с них и за то, что они видели собственными глазами.

Она стала искать Эдварда среди покидающих комнату и обнаружила, что заботу о нем взяла на себя Эдит, которая уводила его, обняв рукой за плечо. Он даже не оглянулся на нее, как ни разу не посмотрел в ее сторону и во время совета.

Ему не нужна была мать.

Сердце ее сжалось от боли, и она вновь переключила свое внимание на короля, который сейчас находился в окружении Идрика и Хьюберта.

Этельред смотрел на нее с выражением удивления и неприязни на лице: очевидно, его раздражало то, что она до сих пор была здесь.

– Я хочу, чтобы вы подождали меня в моей комнате, леди, – резко сказал он. – То, что я буду сейчас здесь делать, вас не касается.

Она изучала его лицо, все еще очень бледное после припадка или видения – кто знает, что именно так поразило его. Пальцы его крепко вцепились в подлокотники кресла, как будто таким образом он пытался унять донимавшую его боль.