Патриция Брейсвелл - Цена крови

Но Торкелл опустился перед ней на одно колено, и его примеру последовали все остальные его спутники.

– С моей стороны не было предательства, миледи, – сказал он, с запинкой подбирая английские слова. – Я пытался спасти его! – Он взял в руку серебряный крест, который висел у него на кожаном шнурке, надетом на шею, и ей вдруг пришло в голову, что этот крест, как и покрывало Эльфеха, мог быть одним из трофеев, взятых в Кентербери. – Я клянусь вам, – сказал он, глядя ей в глаза спокойным уверенным взглядом, – клянусь, что предлагал все свое серебро, чтобы спасти его. Но они хотели крови! Я не мог остановить их!

– Но это же ваши люди! – крикнула она. – И вы командуете ими! А теперь вы хотите, чтоб я поверила, будто…

– Нет, не мои! Это были люди моего брата и к тому же язычники. – Лицо его потемнело от гнева, и он заговорил сбивчиво. А речь его превратилась в смесь датских и исковерканных английских слов. – После смерти Хемминга они не подчинялись никому. Они были до потери рассудка пьяны от вина и жажды крови, все взывали к своим богам, чтобы они послали им попутный ветер. – Он скривился. – А ваш священник стал их пожертвованием.

Он произнес норвежское слово blot, обозначающее кровавое жертвоприношение богам, словно выплюнул его, – казалось, что ему противно осквернять свой язык, произнося его.

Она на время просто потеряла дар речи и погрузилась в молчание, пытаясь представить себе, что пришлось вынести Эльфеху от рук своих мучителей. Ей не хотелось принять тот факт, что этот человек непричастен к этому. Она не хотела верить ему и чувствовала потребность кого-то обвинить и наказать. Но в его защиту она вдруг вспомнила слова Эльфеха, сказанные им в Глостере, причем так отчетливо, как будто он прошептал ей их на ухо.

Норвежцы и датчане с кораблей викингов не любят друг друга.

А вслед за этим ей вспомнилось и то, как Эльфех характеризовал вражескую армию в Кентербери.

Это безумное чудовище без мозгов и без сердца.

Идрик, который, должно быть, слышал все, что сказал Торкелл, – хотя, возможно, и не все понял, – сказал ей на ухо:

– Это правда, что его не было среди тех людей, с которыми мы договаривались в Кентербери. Но не забывайте, что он искусный лжец.

Эмма помнила все, что Идрик сказал ей о Торкелле: лживый, коварный, жадный. Однако то же самое она могла сказать и о самом Идрике, так что просто не могла решить, кому верить.

В поисках помощи она посмотрела в сторону алтаря, на Эльфеха, лежавшего под алтарным покрывалом, которое она сама вышивала и сама подарила ему.

– Эльфех очень ценил этот подарок, – словно прочитав ее мысли, пробормотал Торкелл, – потому что получил его из ваших рук. Он жил среди нас почти полгода, и за это время я привык называть его другом. И да простит меня Бог за то, что я не смог уберечь его.

Пораженная его словами, она посмотрела на него и заметила, что злость на его лице сменилась глубокой печалью.

Она заставила себя подавить свой гнев, потому что должна была поверить ему. Да и какой у нее был выбор? Он пришел сюда без оружия и с пустыми руками, если не считать тела человека, которого, как он клятвенно утверждал, он пытался спасти.

Она тяжело вздохнула и подняла глаза к высоким узким окнам, свет за которыми уже начал блекнуть, возвещая о приближении вечера.

Эти люди должны покинуть город, и побыстрее. Если разнесется молва о смерти Эльфеха, народ Лондона потребует мести, и тогда прольется новая кровь.

Она быстро решила, что делать, мысленно молясь, чтобы ее выбор оказался правильным.

– Поднимайтесь, – приказала она, – и идите к своему кораблю. Согласно вашим обещаниям, вы должны покинуть Англию до захода солнца. – Впрочем, она не могла пожелать ему ничего хорошего и не испытывала чувства благодарности за то, что он привез тело Эльфеха в Лондон. Ее ужас и отчаяние были слишком велики для этого. – Лорд Идрик, назначьте людей, которые проследят, чтобы датчане добрались до своего корабля целыми и невредимыми.

Идрик подошел сбоку к предводителю датчан, но тот даже не пошевелился, чтобы встать.

– Есть еще одно обязательство, леди, которое я должен дать, – сказал Торкелл.

– Какое еще обязательство? – строго спросила она. Теперь, когда решение было уже принято, она хотела, чтобы он побыстрее ушел.

– Обязательство, что я и мои люди – мы пойдем на службу вашему королю, если он того пожелает.

Удивленная этим заявлением, она бросила быстрый взгляд на Идрика и заметила, как у него хитро забегали глаза, пока он обдумывал услышанное. Она легко могла угадать его мысли. Тот, кто принесет королю весть о таком предложении, может рассчитывать на самые высокие милости, поскольку сам Этельред давно мечтал о таком союзе. Но можно ли доверять словам Торкелла?

На ум ей вновь пришла история деда, погибшего от рук врага, предлагавшего мир. Мысли ее тут же обратились к Эдварду, который стоял в нескольких шагах позади нее. Была ли здесь какая-то скрытая угроза, которую она не разглядела? Но ведь датчане безоружны. А единственное, что сжимала сейчас рука Торкелла, – это нательный серебряный крест, и теперь ей уже хотелось верить, что он говорит правду.

– Вы поклялись в этом Эльфеху? – спросила она.

– Он боялся за вас и ваших детей и просил меня предложить вам свою защиту. И я дал ему свою клятву.

Только теперь она поняла, что все это было последним даром Эльфеха для нее, его последним поступком, прежде чем предстать перед лицом смерти. Какие опасности ни ждали бы их в ближайшие месяцы и годы, Торкелл и его флот могли стать ключом к безопасности ее детей.

Она смотрела в глаза этого громадного человека, зная, что Идрику, который одновременно следит и за нею, из Торкеллом, не терпится вмешаться.

– Это может быть лишь уловкой, – прошипел он. – Я же говорил вам, что он – человек Свена!

– Нет! – резко бросил Торкелл. – Больше – нет! – Его лицо снова раскраснелось от гнева. Он обращался не к Идрику, а к ней, и теперь она верила, что он говорит правду.

Какой бы союз он ни заключил с датским королем, сейчас он был разорван. Но даже если и так, другие предводители викингов, которые в прошлом рвали отношения со Свеном, тут же вновь переходили на его сторону, когда это было им выгодно.

– А если однажды Свен со своим флотом нападет на Англию, – продолжала давить на него она, – что тогда? Какие вы можете дать гарантии, что не предадите нас?

Он поднялся на ноги, сжимая в кулаке крест. Затем он взял ее руку и положил ее на свою ладонь так, что крест этот оказался зажат ими обоими. Наклонившись к ней, он произнес только для ее ушей – и по-датски:

– Я поклялся Эльфеху, который велел мне доверять только вам и больше никому другому. И теперь я клянусь вам крестом нашего Спасителя. – Он посмотрел ей в глаза. – Вы должны быть осмотрительны, потому что Свен действительно придет, и случится это очень скоро.

Она, шокированная, смотрела на него, а он ответил спокойным уверенным взглядом: он явно знал, что она поняла все, что он сейчас произнес по-датски.

В сознании всплыли слова, которые Эльфех сказал ей несколько лет назад.

Позвольте мне раскрыть ваш секрет, если я увижу необходимость в этом.

Но Эльфех был не единственным посвященным в ее тайну. Свен тоже знал, что она владеет языком ее матери, а Торкелл когда-то был союзником Свена.

Она хотела спросить его об этом, но тут снаружи церкви раздались отчаянные крики и стук, и, когда она обернулась на шум, дверь от удара распахнулась.

Внутрь буквально ворвался Этельстан в сопровождении вооруженных людей; лицо его был так искажено бешеной яростью, что она едва узнала его.

Люди Торкелла вскочили, но она тут же двинулась к алтарю, чтобы заслонить собой тело Эльфеха, боясь того, что Этельстан может сделать, когда увидит его. Но она опоздала. Он уже широким шагом направлялся туда и решительным жестом отодвинул ее в сторону, словно пушинку. Он бросил лишь один взгляд на обезображенное лицо мертвого архиепископа и тут же, резко развернувшись, выхватил свой меч.

Она рванулась за ним и вцепилась в рукоятку его меча, когда Этельстан приставил его острие к груди Торкелла.

– Нет! – в отчаянии крикнула она.

В тот же миг она увидела, как один из датчан схватил Эдварда, вытащил кинжал из ножен и приставил его к горлу ребенка.

Эмма услышала зловещий шелест выхватываемых из ножен мечей, который ни с чем не спутаешь, и поняла, что неф позади нее полон обнаженных английских клинков. Но гораздо больше ее пугало искаженное страхом лицо датчанина, который приставил нож к горлу Эдварда.

Пресвятая Дева, если здесь начнется резня, то первым погибнет в ней Эдвард.

– Этельстан, остановитесь! – Ее крик совпал с отчаянной командой Идрика спрятать мечи в ножны.

Но никто не обращал на них внимания. Она чувствовала под своими пальцами напряженные мышцы Этельстана, а меч его по-прежнему был угрожающе направлен в грудь датчанина.

Торкелл стоял неподвижно и молчал, сурово глядя на Этельстана, который лишь угрюмо улыбнулся и, кивнув головой в сторону Эдварда, сказал:

– Если вы думаете, что мне есть какое-то дело до жизни этого мальчика, вы очень ошибаетесь. Убьете вы его или отпустите, мне все равно.

В церкви послышались протестующие крики, а Идрик разразился длинной вереницей проклятий. В то же самое время Эмма, продолжая крепко держать Этельстана за руку, заговорила по-датски с человеком, который держал Эдварда.

– Вашему предводителю не причинят вреда, – сказала она, моля Бога, чтобы он услышал ее слова сквозь весь этот гвалт вокруг них. – Не убивайте моего сына.

Глаза моряка удивленно округлились, когда он взглянул на нее, и рука его, державшая нож, дрогнула. Она не сводила взгляда с его смущенного лица, в то время как Этельстан и Идрик продолжали кричать друг на друга, так что голоса их эхом разносились по всей церкви.

– Это безумие! – ревел Идрик. – Эти люди пришли сюда безоружными!

– Эти люди – датчане, – в ответ кричал Этельстан, – а все датчане – лжецы! Они клялись о мире, а затем захватили Кентербери. Они клялись оставить Англию, а две тысячи их людей до сих пор стоит лагерем под Гринвичем! Они клятвопреступники, а если вы говорите о безумии, то это вы, должно быть, сошли с ума, если верите им! Эмма! – Она оторвала глаза от человека, схватившего ее сына, и перевела их на Этельстана. Он в упор смотрел на Торкелла, и она не увидела в его взгляде ни жалости, ни сострадания, ни мыслей о судьбе Эдварда. Одна лишь ярость. – Вы что, уже забыли тех безвинных людей, которых у нас на глазах зарезали перед городскими воротами? – спросил он. – Забыли, что они сделали с Хильдой? Что бы они здесь ни говорили, вы не должны верить им!

Его слова были для нее как удары ножом в сердце, потому что она помнила все это, и даже намного больше. Не сводя глаз с лица Этельстана, она отпустила рукоятку его меча и схватилась рукой за обнаженное лезвие.

Этельстан вздрогнул. Острая боль пронзила ее ладонь, но она не отпустила стальной клинок. Он шокированно уставился на нее и выругался, но, когда она отвела острие меча вниз и в сторону от Торкелла, он уже не противился этому.

Затем она, все еще не отпуская его меч, встала перед предводителем датчан, прикрыв его своим телом.

– Эти люди находятся здесь под моей защитой, – твердо сказала она, и теперь уже ее голос подхватило эхо, разнеся под сводами церкви. – И тот, кто желает причинить им какой-то вред, сначала должен убить меня!

А затем, не найдя лучшего способа заверить датчан в том, что она является их союзником, она прокричала эту фразу еще раз – теперь уже на родном языке ее матери.

Этот выкрик Эммы был встречен глубоким молчанием, и Этельстан подумал, что каждый, кто находился здесь, был изумлен потоком датских слов, которые только что сорвались с губ королевы Англии.

Он быстро взглянул на ее кровоточащую ладонь, а потом снова ей в лицо. Она смотрела на него пылающим взглядом, и он был сбит с толку ее решимостью защитить такого человека, как этот.

– Что он вам тут наплел, что вы берете его под свою защиту? – воскликнул он.

Господи! Какое ошибочное заблуждение завладело ею? Этим своим шагом она отдала себя на милость датчан. Им не нужно никакого оружия. Они могут воспользоваться Эммой и ее сыном как щитом и требовать все, что им заблагорассудится. И он будет бессилен остановить их.

Прежде чем Эмма успела ответить ему, могучий датчанин прорычал какую-то команду, и Этельстан приготовился кинуться на помощь Эдварду, будучи уверен, что державший его мерзавец сейчас перережет ему горло. Но тот отпустил мальчика и оттолкнул его вперед, целого и невредимого, а нож отбросил в угол позади себя.

Он видел, как при этом Эмма издала вздох облегчения, готовый сорваться в рыдания, но она не только не отошла от человека, которого прикрывала собой, но и не отпустила лезвия меча Этельстана.