Ох, как жалко, музыка кончилась! А тут еще чья-то потная ладонь до нее дотронулась. Господи, Марсель Салье — только его и не хватало! Пивом несет, как из бочки, а туда же! Реми улыбнулся, выпустил ее руку и отошел — отдал ее этому слобоумному! Еще сейчас другую партнершу себе выберет! "Не надо, не танцуй больше ни с кем!" — молила про себя Солей, увлекаемая Марселем на следующий танец.

Он отошел в сторонку, к костру, пиво пьет. Интересно, на кого он смотрит? Может быть, ее ищет? Трудно сказать… У нее перед глазами появлялись и исчезали знакомые лица — Антуан, Луи, Пьер, Франсуа, все ее братья, кроме Жака и Бертина — тот был слишком застенчив, ему, чтобы пригласить девушку, надо сперва набраться как следует. Тут все их деревенские, но она видела только эту высокую, широкоплечую фигуру на фоне яркого пламени.

Очередной пируэт — она снова бросает взгляд в сторону костра, а его уже там нет! Она завертела головой; так вообще-то нельзя делать когда с кавалером, тем более что им сейчас был брат Луи — отличный танцор, пожалуй, лучший в округе: Но куда же он делся, неужели ушел?

Но нет, слава Богу, он просто подошел к группе индейцев. О чем-то разговаривает с Железным Орлом и еще с одним — его зовут Два Пера.

В танцах наступил перерыв: скрипачам пришло время тоже освежиться пивком. На площадку выбежали детишки. Смех, шум… Солей, без особого сожаления расставшись с последним кавалером, тихонечко отошла в сторону, подальше от того места, где мать с соседкой болтает. Ну и что он там делает?

Ее дернула за рукав Селест:

— Подруг даже не узнаешь сегодня?

— Горло что-то пересохло, — как-то невпопад отозвалась Солей.

Селест засмеялась; рыжеволосенькая, она пониже, поплотнее Солей.

— А у бочки как раз Реми Мишо стоит!

Солей почувствовала, что краснеет.

— Неужто так заметно?

— Я, по крайней мере, заметила. Шикарный парень.

С Селест незачем притворяться.

— Я таких никогда не встречала.

— Он здесь ненадолго.

— Уверена?

Селест пожала плечами:

— Вроде я так расслышала. Со мной не говорил. Кстати, слышала, он о тебе спрашивал.

Солей вся напряглась:

— У кого? Что?

— Спросил у Гийома, сколько тебе лет, помолвлена ли ты…

— Правда? А что Гийом?

— Что ты уже вроде как старая дева.

— Господи, позорище-то какое! — Солей теперь бросило в жар.

Селест засмеялась:

— Он это так не воспринял, по-моему.

— А что он сказал?

— Ничего. Посмотрел на тебя — ты тогда с Франсуа танцевала или это был Антуан? — и снова за пиво принялся. А потом начал что-то по-индейски…

Радоваться или печалиться? Солей сама не знала и решила на всякий случай переменить тему разговора.

— Когда же ты научишься отличать Антуана от Франсуа?

Селест поискала близнецов взглядом. Да вон они рядом друг с другом стоят, новую бочку начинают.

— Справа — Франсуа?

— Да нет, это Антуан!

Селест закусила губу:

— Как это ты так уверенно говоришь…

— Да они не так уж и похожи, — сказала Солей. — Конечно, лица надо видеть. Сейчас-то они почти спиной к нам.

— Да они похожи, как два угря в садке.

— Ну и на которого же ты нацелилась?

Солей сказала это просто так, скорее в шутку — хотя было заметно, что последнее время близнецы стали чаще приглашать Селест на танец. Оказалось, попала в самую точку. Теперь уже Селест густо покраснела.

— Как тут нацелишься, если их друг от друга не отличишь?

— Ну, не знаю, по-моему, в мужчине не внешность главное. А по характеру они совсем разные.

Селест вздохнула:

— Я знаю. Антуан заводила, Франсуа за ним тянется. Оба энергичные, работящие. Шутить любят. — Она слегка нахмурилась. — Да и пивко тоже, пожалуй, чересчур.

Вот и сейчас они откололи номер: Франсуа толкнул Антуана, тот врезался прямо в Реми, который пошатнулся и пролил пиво из кружки.

— Пардон, месье Мишо, — сразу извинился Антуан, — это мой братан, дубина неотесанная, разыгрался.

Франсуа тоже поспешил с объяснениями:

— Я его хотел в костер, а он почему-то на вас налетел.

Реми был выше их на голову.

— Тоже Сиры?

Оба близнеца засмеялись: неужто и так не видно?

— Ну ладно, но в следующий раз посмотрите: обоих в костер кину!

Он бросил взгляд в сторону от них, прямо на Солей, и сказал нарочно погромче, чтобы она слышала:

— Может, скажете своей сестренке, чтобы она еще со мной потанцевала?

Франсуа покачал головой:

— Послушает она нас, как же! Сами уж давайте попробуйте!

Реми не ответил, просто передал кружку очередному танцующему и двинулся к ним.

— Мадемуазель Солей, музыка сейчас опять начнется. Потанцуете со мной?

Солей проглотила комок в горле:

— Охотно, месье, — и добавила, после того как подруга пребольно стукнула ее ногой по лодыжке: — Познакомьтесь, это моя подруга, Селест Дюбеи.

Он лишь на секунду оторвал взгляд от Солей, произнес несколько вежливых, ничего не говорящих фраз в адрес ее подруги, и они вновь оказались в вихре танца. Мелькали знакомые лица: мать, на лице у нее — одобрительная улыбка, отец, вроде весь поглощенный своей скрипкой, но тоже отметивший для себя, что его старшенькая, мягко говоря, обратила на себя внимание этого чужака.

Раньше ей как-то даже не приходило в голову, что можно захотеть остаться наедине с парнем, хотя какой Реми парень — настоящий мужчина! А теперь она бы этого хотела больше всего, но ведь это нельзя, не принято… Интересно, а это он нарочно так сделал, что, когда музыка замолкла, они оказались на дальнем конце полянки, в другой стороне от костра и музыкантов? Конечно, и там они были не одни: на бревнышках сидели несколько старух, но они глухие, как совы; непонятно, как они друг с другом умудряются объясняться.

— Один из скрипачей — ваш отец? — Реми задал этот вопрос тихим голосом: он-то не знал, что старухи все равно ничего не услышат, даже если перестанут болтать. — Вон тот, справа?

— Да, — выдохнула Солей, голос сорвался, ну ничего, пусть думает, что это она запыхалась от быстрого танца.

— А ваша мама, она где?

— Вон там. В голубом платке.

Реми кивнул:

— Самая симпатичная. Мне сразу следовало бы догадаться.

Это он хочет сказать, что она самая красивая?

— А братья — их что у вас, не меньше дюжины?

Его глаза оглядели толпу, уже задвигавшуюся в ритме следующего танца. Она как-то несмело хихикнула. Да что это с ней: можно подумать, она никогда с парнями дела не имела — а ведь за ней бегать начали, когда ей еще меньше было, чем сейчас Даниэль!

— Ну поменьше. Вон Луи, разговаривает с женой, Мадлен, блондинкой. Близнецов вы уже знаете, там Пьер, он вдовец, его два сына с мамой. Жак — ворошит костер, с палкой. Младший, Бертин, куда-то подевался — я сразу за ним родилась…

— Значит, не совсем дюжина. Это утешает.

Его рука на ее руке, прилично ли это? И совсем темно стало.

— А как насчет женихов? Никто не приревнует?

— Да есть тут всякие. Но я еще не решила.

Его голос стал мягче.

— Вы такая красивая, мадемуазель Солей. В целом Луисбурге такой не найдешь. Но вам, наверное, это уже столько раз говорили…

Ой, как мысли путаются… Может быть, она бы и собралась с собой, но эта его рука… такая теплая и сильная. Она, однако, не сделала ни малейшей попытки высвободиться.

— Наверное, интересно там. Трудно даже представить себе, чтобы несколько сотен человек собрались вместе…

— Тысяч, — мягко поправил Реми. — Три с половиной тысячи одних солдат. Да еще тысячи две чиновников, рыбаков, торговцев…

Она изо всех сил старалась сказать что-нибудь умное.

— Так много! Луи… мой брат Луи там бывал, но давно уже и недолго. Говорил, что там очень красиво.

— Верно, — согласился Реми. — Если хотите, я вам при случае расскажу поподробнее.

Сердце Солей вдруг екнуло.

— Я… я слышала, что вы у нас ненадолго, месье Мишо.

Ох, не надо бы этого говорить! Он сразу поймет, что она уже им интересовалась! Вот Мадлен говорила, что она взяла Луи скромностью. Селест тоже всегда за такой подход выступала. А она вот ляпает, что в голову придет. Кстати, не особенно много и приходит-то…

— Я думал уехать через несколько дней, — сказал Реми. — Но это было до того, как я увидел вас.

Ну что на это сказать?

— Я… я была бы не против услышать побольше о Луисбурге, — выдала наконец она, краснея от неловкости, хотя она сказала истинную правду.

— Вот как раз завтра я хочу зайти поговорить кое о чем с месье Сиром. Вы будете?

Она опять ответила не раздумывая:

— А о чем поговорить-то?

Он засмеялся:

— Не знаю еще. Придумаю.

Вдруг ей стало все ясно. Она ему нравится. И даже больше. Он хочет лучше узнать ее. И не стоит что-то разыгрывать, хитрить.

— Тогда приходите к нам перед полуднем. Я понесу обед мужчинам, а корзинка тяжелая.

Он опять засмеялся:

— Тяжелые грузы — это по моей части. Я приду, а теперь, чтобы не начали сплетничать, давайте еще потанцуем.

И они опять смешались с толпой на площадке.

4

Супружеское ложе Луи и Мадлен от остальной комнаты отделяла легкая занавеска; за ней только они и могли укрыться, это была единственная возможность остаться наедине друг с другом. Там поздно ночью он и поведал жене о своих планах. Он ждал, что она будет против, но не ожидал такого потока отчаянных увещеваний и слез. Луи не выпускал ее из объятий, нежно поглаживая. В других обстоятельствах эти ласки вскоре сменились бы другими, более бурными и страстными. Но только не сейчас.

Мадлен была вся возмущение и протест.

— Нет, нет, Луи! И не проси!

— Ш-ш-ш! Ты весь дом разбудишь!

— Ну и что? Они все равно узнают! Ну и дурацкая идея! Тащить меня с Марком в пустыню! Лишить его бабушек, дедушек, всех родственников, а меня — родителей! Да отец твой тебе не разрешит!

Луи вздохнул. Нет, видимо, сегодня уговорить ее не удастся. Да и его желание как-то увяло.

— Верно, ни мой, ни твой не одобряет. Но за тебя и за Марка я отвечаю. Здесь для нас будущего нет — ни для нас, ни для нашего сынка. Англичане нас хотят задавить, понимаешь? Может, если мы уедем, и другие семьи за нами потянутся.

Надежда на это была слабая: земляки здесь крепко приросли. Но Луи не ожидал такого отпора со стороны жены — она изо всех сил забарабанила кулачками по его груди.

— Никогда! Ни Эмиль, ни мой папа ни за что не расстанутся с этой землей, на которой всю жизнь спину гнули! Они умрут за нее!

Луи печально кивнул:

— Верно, умрут, но сохранить все равно не смогут! Мадлен, со временем ты поймешь, что нам нужно двигаться отсюда, и лучше сейчас, пока еще можно.

— Да не могу я! — теперь уж наверняка все, кто не спал в доме, услышали, а он даже испугался: такой он еще никогда жену не видел. — Я не поеду, Луи!

Первый раз такое за четыре года их совместной жизни. Но нет, этого нельзя допускать!

— Ты моя жена. И поедешь со мной. Я знаю, что для нас лучше. Чтобы мой сын…

Только теперь Мадлен вспомнила: она ведь тоже хотела сегодня ночью кое о чем ему поведать.

— Не он один. У тебя еще ребенок скоро будет. К весне. Что же ты меня в моем положении потащишь черт знает куда? Надо подождать, по крайней мере, пока я рожу и он подрастет немного…

Луи на какое-то время будто замер, и она, слегка успокоившись, подумала, что на этот раз победа за ней.

— Ты беременна? И как ты?

— Пока ничего.

— Когда?

— К концу февраля, думаю.

— Февраль. К тому времени мы уже устроимся на острове.

Спокойствия Мадлен как не бывало.

— Ты это всерьез? Бога ради, подумай! Я уже двух потеряла — и это тут, лишнего шага ступить не дают! А в пустыне — без Барби, без мамы я и этого потеряю.

— На все воля божья, — мягко отозвался он. — Будет дом, будут и дети. А отсюда все равно уходить надо.

— Тебе что, наплевать на нашего ребенка?

— Да нет, конечно. Но надо. Господь нам поможет.

— Господь поможет! — она отодвинулась от него и села на край кровати. — Почему же тогда не понадеяться, что он нас от англичан избавит?

— Потому что уже несколько лет прошло и не избавляет; значит, мы сами должны что-то придумать. Сразу после жатвы мы уедем, Мадлен.

Он обнял ее за талию, привлек к себе. Она не могла сдержать рыданий.

"Боже милостивый, — молил он про себя, — пусть я окажусь прав. Наставь и помоги". Его собственные скупые мужские слезы смешались со слезами Мадлен.