Он издевается надо мной, что ли?

Мои родители, как и все мои предки, родились в Мексике. Их невозможно принять за кого-то другого — только за мексиканцев. Испанский — их родной язык. Родители переехали в США, после того как поженились. Здесь отец поступил в медицинский университет и проходил практику в больнице в Чикаго.

— Банда не сделает тебя бóльшим мексиканцем, чем ты есть, Марко. Не ставь ее выше наших с тобой отношений.

Он пинает песок.

— No hablas pinche español[5].

— Я не понимаю. Не мог бы ты перевести, пожалуйста?

Марко в отчаянии поднимает руки.

— Это мое мнение. Я так считаю. Если честно, я уже давно тусуюсь с «Кровью».

Как он может такое говорить? Кладу руку на живот — слабый, инстинктивный жест, будто пытаюсь защитить ребенка, который, может быть, растет во мне. Слезы сами собой катятся из глаз. Знаю, что выгляжу убого и жалко, особенно когда по щекам текут потоки, но все, что я думала о нас с Марко, сейчас отражается у меня на лице. Чувствую себя такой одинокой, какой, наверное, и не была никогда в жизни. Еле выговариваю, почти шепчу:

— Не могу в это поверить.

Я должна рассказать ему свою тайну. Вдруг, если Марко узнает, что у него может быть ребенок, это заставит его изменить свое мнение? Но если я не беременна, то всего лишь оттяну этим неизбежное, и все…

— Я просто не хочу, чтобы ты выносила мне мозг с этой «Кровью», — бурчит он. — Все мои друзья уже в ней, я один остался.

Разглядываю свои ногти. Только вчера вечером красила их и нарисовала на каждом красное сердечко. На больших пальцах под сердечками написаны инициалы: М. Д. — Марко Дельгадо. Я думала, ему будет приятно. Теперь-то ясно, что мне это лишь казалось. Быстро прячу большие пальцы в кулаки.

— Прости, — говорит он и гладит меня по плечу, как родители успокаивают обиженного ребенка. — Не плачь. Мы по-прежнему можем быть друзьями… Ну, типа секс по дружбе и все такое.

— Мне не нужен секс по дружбе, Марко. Я хочу быть твоей девушкой. — Кажется, весь мой ленч вознамерился вернуться из желудка обратно.

Что такого дает ему банда, чего не могу дать я?

Руки безвольно опускаются, когда я понимаю, что никак не смогу исправить ситуацию. Он смотрит на меня как-то иначе — словно я всего лишь одна из девчонок в школе, а не героиня его снов или будущая мать его детей.

Марко достает мобильник и смотрит на экран.

— Мм… Насчет сегодняшнего вечера…

— Ты про вечеринку у Малнатти? В честь окончания учебного года?

Это «официально неофициальная» пицца-вечеринка для учеников старшей школы Фейерфилда. Они собирались установить огромный шатер на лужайке у ресторана, пригласить диджея и устроить тусовку с шести до одиннадцати, причем пиццу можно будет есть сколько угодно. После этого большинство студентов собирались продолжать тусить в дальнем конце школьного футбольного поля до тех пор, пока бы не приехала полиция и не разогнала этот шабаш.

— Ага. В общем… э-э… если узнаешь, что кто-то хочет разжиться кое-чем, свистни.

— Ты торгуешь наркотой? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Это деньги.

— Это грязные деньги, Марко. И незаконные. Не делай этого. Тебя сцапают и упекут в тюрьму.

— Мне не нужны твои нудные нравоучения.

Марко снова смотрит в телефон. Ждет от кого-то звонка или эсэмэс? Мне кажется, я за несколько минут потеряла все, что у нас с ним когда-то было.

Слезы, тихо текущие по щекам, яснее ясного говорят, что я совершенно точно не в порядке, но его это, кажется, совсем не волнует. Смахиваю слезинки ладонью, проклиная себя за слабость.

Ну уж нет. Я смогу с этим справиться. Я независимая девушка, и чтобы сообразить, что делать, парень мне не нужен. Теперь очевидно, что это моя проблема и больше ничья. Если я беременна, Марко все поймет, когда увидит, что мой живот раздулся, как воздушный шарик. Он будет знать, что это его ребенок. И если пожелает признать нас и разобраться со своей жизнью, тогда и поговорим.

Поднимаю глаза на Марко и слабо улыбаюсь.

— Я не хочу тебя контролировать. Никогда не желала быть девушкой, которая станет цепляться за парня.

— Но ты так и делала… и сейчас делаешь. Я больше не выдержу.

Краем сознания я понимаю, что в реальности ни о какой моей независимости и речи не идет. Наши отношения определяли мою жизнь, решали, кто я такая, и мне это нравилось. Не могу поверить, что Марко хочет вышвырнуть меня из своей жизни. Бред какой-то.

Ему приходит сообщение, но я не успеваю разглядеть, от кого именно. Он пишет ответ. Спрашивает:

— Сможешь сама до дома добраться? — Пальцы Марко стремительно летают над клавиатурой — от эсэмэс он даже не отвлекается.

— Думаю, да.

— Умница. — Он наклоняется и чмокает меня в щеку. — Мои друзья думали, ты поведешь себя как loco[6]. Думали, врежешь мне или еще что.

А это мысль, кстати. Но нет, я не смогла бы ему врезать, даже если бы захотела.

Прежде чем я успеваю открыть рот, чтобы, растоптав ошметки достоинства, которые у меня еще остались, попросить его вернуться, Марко отворачивается от меня. А потом просто уходит. С глаз долой, но определенно не из сердца вон.

Он променял меня на банду.

Дыхание перехватывает. Гляжу на озеро и понимаю, что мне хочется прыгнуть туда, чтобы уплыть куда подальше и сделать вид, будто всего этого никогда не было. Отчаяние накатывает волнами, как те, что наползают на берег, слизывая с него наши следы, и меня начинает бить неземная дрожь. Валюсь коленями на песок и чувствую, как из глаз снова начинают капать горячие слезы. На этот раз я их не утираю. Я кричу и плачу, вспоминая каждое мгновение, которое мы с Марко провели вместе, и молюсь, что задержка — всего лишь гормональный сбой и на самом деле я не беременна.

Беременность в пятнадцать лет никогда не входила в мои планы.

3. Луис

ВИДАТЬ, МОИМ СЕКРЕТАМ конец. Если бы не эта чертова змея, я бы не сверзился со скалы и mi’amá[7] не сидела бы в больничной палате, непрерывно обстреливая меня угрожающими взглядами, которые переводились примерно так: «Ну все, у тебя большие проблемы».

В конце концов в венах у меня не оказалось никакого яда. Змеиный зуб угодил в нерв, от этого рука и онемела. Когда я упал, Брук в панике вызвонила своего отца, он приехал, забрал нас всех и отвез меня в больницу. Впрочем, выжить при укусе змеи — легкотня. Постоянно выслушивать лекции mi’amá — вот где настоящая пытка.

Падая со скалы, я здорово ободрал ноги. Но должен быть благодарен, что в конце концов смог ухватиться здоровой рукой за торчащий камень — это смягчило падение, хотя рука оказалась разодрана от запястья до локтя, так что рану всерьез собирались зашивать. Правда, доктор все-таки решил, что порезы не настолько глубокие, и назначил просто плотные повязки.

Mi’amá скрещивает руки на груди, наблюдая, как медсестра регулирует больничную кровать, чтобы приподнять мне спину и голову.

— Ты напугал меня до полусмерти, Луис. Кто тебя надоумил лезть на скалу без снаряжения и страховки?

— Никто.

— Это было глупо, — констатирует она очевидное, внимательно наблюдая за тем, как мне бинтуют руку.

— Знаю.

Я поднимаю глаза на Алекса. Он прислонился к окну и тоже не сводит с меня взгляда. Покачивает головой, видимо, удивляясь, как ему не повезло с обоими младшими братьями, которые вечно совершают необдуманные поступки и во что-то вляпываются. Papá[8] умер еще до моего рождения, так что Алекс с шести лет был старшим мужчиной в нашей непутевой семейке. Сейчас ему двадцать два.

Следует, правда, отдать Алексу должное: он неизменно старался оберегать младших от проблем. Хотя Карлос, средний из нас, с самого начала был безнадежен. Mi’amá говорила, он и родился, брыкаясь и вопя, и не останавливался до тех пор, пока не стал подростком. Тогда вся его нерастраченная энергия стала уходить на драки — с теми, кто был настолько глуп, чтобы рискнуть его спровоцировать.

Алексу было двадцать, когда mi’amá отправила Карлоса жить к нему. Тогда старшему брату удалось немного вправить среднему мозги. Теперь Карлос ушел служить в армию, а Алекс собирается жениться на Бриттани Эллис — девушке, с которой он встречался еще со школы.

В палату заглядывает сестра.

— Миссис Фуэнтес, нужно, чтобы вы подписали кое-какие бумаги.

Стоит mi’amá выйти из комнаты, Алекс делает шаг ко мне.

— А ты везучий сукин сын, — говорит он. — Если я когда-нибудь еще услышу, что ты пустился в «одиночку» без страховки, лично надеру тебе задницу. Ясно?

— Алекс, я не виноват.

— Вот черт! — Он прикрывает глаза рукой, будто у него ужасно болит голова. — Ты говоришь прямо как Карлос.

— Я не Карлос, — возражаю я.

— Ну так и не веди себя, как он. У меня свадьба через две недели. Через две недели, Луис. Последнее, что мне сейчас нужно, — так это чтобы один из моих братьев свалился с чертовой горы и убился на фиг.

— Строго говоря, это была не гора, — говорю я. — И шансы, что при восхождении меня укусит змея, были…

— Давай прервемся, — перебивает Алекс. — Мне не нужна статистика, Луис. Мне нужно, чтобы оба моих брата были у меня на свадьбе.

В дверях появляются пятеро девушек: Брук, Джейми и трое их подруг. Они притащили кучу воздушных шариков с надписью «Поправляйся поскорее!». Брат ошарашенно наблюдает, как девчонки привязывают шарики к поручням моей кровати, и я не могу сдержать смешок — так забавно он выглядит.

— Как ты себя чувствуешь? — интересуется Брук.

— Как старая рухлядь, — отвечаю я и поднимаю забинтованные руки: одна — из-за змеиного укуса, вторая — из-за камня, попавшегося на пути.

— О, а мы как раз пришли, чтобы тебе стало лучше, — говорит Джейми.

Широко улыбаюсь — и сразу же чувствую себя лучше. Теперь, когда я знаю, что смерть в ближайшем будущем мне не грозит, все и правда совсем хорошо.

— Это что вы имеете в виду?

Кажется, я слышу фырканье Алекса. Правда, он отступает обратно к окну, и девчонки окружают мою кровать.

— Хочешь, спинку помассирую? — с кокетливыми переливами в голосе предлагает Анжелика Муньос.

— А я принесла свежее печенье из пекарни, — говорит Брук. — Могу покормить, раз уж ты руками пользоваться не можешь.

— Да вы точно шутите, — бормочет Алекс откуда-то из-за ее спины.

Анжелика устраивается рядом со мной и принимается массировать мне спину. А Брук тем временем достает из упаковки шоколадное печенье и подносит мне ко рту.

В палату входит моя будущая невестка. Ее сапоги звонко отстукивают высокими каблуками по полу, а длинные светлые волосы, стянутые в конский хвост, струятся по спине. Оценив мизансцену, Бриттани в замешательстве качает головой.

— Что тут происходит? — обращается она к Алексу.

— Даже не спрашивай, — отвечает он, подходя к ней.

— Алекс позвонил мне в совершенной панике и сказал, что с тобой случилась беда. — Теперь Бриттани обращается ко мне.

Я снова поднимаю перебинтованные руки.

— Случилась. Болит адски, но док говорит, я выживу.

— Кто бы сомневался, — усмехается Бриттани. — Но мне кажется, твоя мать будет не в восторге, когда застанет своего пятнадцатилетнего сына в окружении его личного гарема. А ты ведь знаешь, как она о тебе беспокоится, Луис.

— Если она похожа на мою мать, то взбесится, — говорит Анжелика. Потом оборачивается к подругам. — Наверное, нам лучше уйти.

С Анжеликой я несколько раз заигрывал на вечеринках. У нее родители — тоже мексиканцы, так что она все правильно уловила. Остальные вряд ли догадываются, насколько фанатичными в своей заботе могут быть матери-мексиканки.

Я говорю девушкам, что напишу им, когда снова смогу пользоваться руками, и они выпархивают из палаты аккурат перед возвращением mi’amá.

— А кто принес шарики? — спрашивает она. — Не те ли девушки, которых я видела в коридоре?

— Ага, они, — говорю. — Просто подруги из школы.

Не стоит пояснять, что в тот или иной момент своей жизни я целовался — и не только — с тремя из этих подруг. Мои слова точно станут поводом еще для одной лекции, а ее мне определенно хотелось бы избежать.

Полчаса спустя док отпускает меня домой. Сначала, правда, он дает mi’amá четкие инструкции, как правильно перевязывать мои раны.

— Ты не неуязвим, — говорит мне Алекс, когда Бриттани с mi’amá выходят из палаты. — Неуязвимых не существует. Помни об этом.

— Я знаю.

Он заступает мне дорогу и тычет пальцем в грудь.