Имоджин думала, что скоро увидит, как ярость все еще бушует в его зеленых глазах, но муж валялся на земле без сознания и был связан по рукам и ногам.

— Мне тоже как-то пришлось легонько стукнуть его, — сказал Ренальд, покачивая головой. — Черт побери, Имоджин, я не знаю…

— Я т-т-тоже, — заикаясь, пробормотала она, зябко обхватив себя руками. — Вы его н-н-не слишк-к-ком сильно с-связали? Его р-раны…

— Я его связал так, чтобы он не смог освободиться, — ответил ей Ренальд. Потом мрачно добавил:

— Я надеюсь, что я сделал все правильно и он потом не станет жалеть, что не смог задушить вас голыми руками.

Имоджин прикрыла рот трясущейся рукой.

— Н-н-не может быть, чтобы он был в такой ярости!

— Понятия не имею, насколько он будет зол. Такого не случалось никогда. Мне кажется, что лучше будет вас сейчас же отправить в Клив, а Тая мы положим в постель, предварительно напоив его сонным зельем. И еще мы надеемся, что у него будут слишком болеть раны, чтобы отправиться вслед за вами, когда он придет в себя.

Имоджин так хотелось самой позаботиться о муже, но она понимала, что из этого могло получиться.

— Да, пожалуйста, — покорно ответила она Рональду. — Но после этого развяжите его.

Ренальд обо всем распорядился и проводил Имоджин к воротам замка, чтобы взять там лошадей. Колени у девушки дрожали, а голова была в таком же тумане, как и это серое утро. Она не переставала дрожать, и дрожь была не от холода.

Что теперь с ней будет? Если ей повезет, он лишь изобьет ее до полусмерти.

Она боялась, что Фицроджер захочет расстаться с ней навсегда.

Ренальд позаботился о том, чтобы ей принесли вина и теплый плащ. Только после этого она и сопровождавшие ее шестеро воинов галопом поскакали в Клив.

Имоджин с трудом старалась удержаться в седле, но когда она спешилась, то тут же упала, потеряв сознание. Когда она пришла в себя, то уже лежала на кровати в кливском замке. У нее болело все тело, и было жутко гадко на душе.

В данной ситуации ей совсем не хотелось просыпаться. Но она все же приоткрыла глаза и попыталась рассмотреть, что же происходит в комнате. Она думала, что Фицроджер уже прискакал сюда, чтобы излить на нее всю свою ярость. Когда Имоджин поняла, что его здесь нет, у нее защемило сердце и она сразу же начала думать о самом плохом: у него серьезная рана, и он не может двигаться. А может, он умер?

Имоджин повернулась с стене и зашлась душераздирающими рыданиями. Она вдруг вспомнила, как Тайрон ей как-то сказал:

— Я надеюсь, что ты никогда не станешь плакать из-за меня, хотя мне кажется, что это все же может случиться.

Имоджин подумала, что никто из них не ожидал, что она станет рыдать, оплакивая их окончательный разрыв.

Потом, досыта наплакавшись, она снова заснула. Этот сон был следствием страшной усталости. Она проснулась только вечером. Хотя у нее не стало легче на душе и все так же ныли все косточки, в этот раз она решила больше не плакать, а стала думать, как будет дальше жить.

Имоджин села. Рядом с постелью кто-то оставил хлеб и кружку эля. Хлеб уже начал черстветь, а в кружке плавали несколько мух, но девушка все съела и выпила.

Потом она принялась «зализывать собственные раны». Ноги снова были сильно потерты, и пока она их рассматривала, из ссадин снова стала сочиться кровь. Это все ее не очень теперь волновало — ей некуда было идти.

На теле было удивительно много ссадин и синяков, и Имоджин даже не могла припомнить, где это она так поранилась. Но сильнее всего у нее ныло лицо. Она осторожно потрогала челюсть и вспомнила, как сильно Ворбрик ударил ее. Имоджин не сомневалась, что ее лицо теперь представляло собой один сплошной кровоподтек. Пальцами она нащупала длинную ссадину на щеке — это от отскочившего куска стекла, когда она разбивала фонарь.

Она тонко взвизгнула, когда до нее дошло, что на лице могут остаться уродливые шрамы. Имоджин постаралась преодолеть минутную слабость духа, но по щекам у нее потекли горькие слезы.

В дверь заглянула, а потом вошла в комнату женщина.

— Миледи, в чем дело? Почему вы плачете? Не надо, теперь все позади.

Имоджин почему-то стало смешно, и она с трудом сдержалась, чтобы не захихикать.

— Мое лицо! — выдохнула она. Женщина средних лет скорчила гримаску.

— Ну, оно не станет таким, каким было раньше, но когда раны затянутся, все будет нормально. У меня есть мазь старухи Марджери. Она вам поможет.

Она забрала кружку и доску для хлеба и спросила:

— Леди, вы не хотите принять ванну? Имоджин увидела, что была только в рубашке, но и та была вся в грязи и в крови. Волосы у нее тоже представляли собой грязные космы. И самое худшее — от нее несло кровью.

— Да, — ответила она служанке. Когда женщина ушла, Имоджин с трудом встала с постели и осмотрела себя. Она с отвращением сорвала рваную рубашку и закуталась в простыню.

Конечно, никто из посторонних ничего не поймет по этим пятнам грязи и крови, но девушка знала: эти следы свидетельствовали о том, что ее брачные отношения с Фицроджером были наконец доведены до конца. Она грустно уселась на пол возле кровати и прижала к себе кровавые тряпки. В самый тяжелый час ее жизни она, хотя и короткое время, была счастлива, так же счастлив был и Фицроджер. Он открыл перед ней свою душу так, как ни перед кем и никогда раньше. Он ей доверился, а она его предала.

Да, это было настоящее предательство. Если следовать кодексу рыцарской чести, Имоджин должна была отпустить его навстречу смерти. Но она не смогла решиться на это. Имоджин принялась грустно рассуждать и поняла, что сделала бы то же самое еще раз, если бы только у нее хватило смелости. Теперь она у нее полностью отсутствовала — та самая бесшабашная, сумасшедшая отвага, которая поддерживала их, когда они целые сутки боролись за свою жизнь.

Слуги принесли лохань. Ту же самую, в которой она мылась, когда впервые оказалась в Кливе. Имоджин подумала, что в прошлый раз она сюда явилась в таком же ужасном виде и состоянии, как и сейчас. Слуги застелили лохань мягкими тряпками и налили туда теплую воду, настоянную на ароматных травах. Когда женщины помогли ей погрузить тело в воду, Имоджин вскрикнула от ужаса при виде многочисленных ссадин и синяков.

Потом одна из женщин запричитала:

— О миледи! Ваши волосы! Ваши чудесные волосы!

Имоджин быстро коснулась обрезка косы. Он доходил ей до плеч. Потом ее рука перепорхнула к другой косе — толстая, роскошная коса была ниже пояса.

Женщины принялись расплетать косу, сохраняя абсолютное молчание. Обрезок другой косы быстро расплелся сам. Никто больше не произнес ни слова, но все они понимали, как это было ужасно. Волосы были предметом гордости любой женщины, а их длина ценилась превыше всего. Некоторым леди удавалось отрастить косы всего лишь до талии или даже до груди; многие удлиняли короткие волосы с помощью фальшивых кос; но ни у одной из благородных дам не было волос столь коротких, чтобы их было невозможно заплести.

— Подрежьте волосы и с другой стороны, — ровным тоном приказала Имоджин.

— Но, леди…

— Я не могу ходить с волосами неравной длины. Режьте!

Женщина взяла острый нож и трясущимися руками подровняла волосы.

— Леди, — неосторожно заметила одна из служанок. — Вы стали похожи на мальчика!

— Ничего, так их будет легче мыть, — храбро ответила Имоджин. — Да, здесь есть какое-нибудь зеркало?

— О, мне кажется…

Имоджин уставилась на трясущуюся женщину ледяным взглядом и приказала:

— Достать!

Служанка закатила глаза и вылетела из комнаты.

Имоджин заставила себя расслабиться и разрешила женщинам помыть себя. Волосы постепенно отрастут… Но сколько времени пройдет, прежде чем они станут такими же роскошными, как раньше? Она этого не знала. Ей их никогда раньше не стригли. Имоджин подумала, что на это уйдут многие годы. Хотя у нее было столько других важных проблем, но тем не менее… Она была права, когда сказала, что так будет легче их мыть, но женщины не знали, что с ними делать, когда они высохнут. Наконец одна из них, сомневаясь, заметила;

— Леди, я попробую заплести их в косы…

— Коротенькие торчащие хвостики?! Нет, не нужно. Где зеркало?

Наконец его доставили — это было простое зеркало из полированного серебра. К тому времени Имоджин уже надела новую сорочку, правда, с чужого плеча. Она держала зеркало на расстоянии вытянутой руки. Хотя Имоджин была ко многому готова, но не смогла удержаться и вскрикнула. Одна сторона лица была сине-черно-желтого цвета и к тому же распухла, как набухший в воде башмак. На другой стороне красовалась длинная воспалившаяся ссадина. Глаза у нее покраснели и опухли. Когда у нее были длинные волосы, то они обрамляли лицо красивыми волнами. Сейчас же, по мере того как они сохли, у нее на голове образовывалась неуправляемая шапка из мелких кудряшек. При солнечном свете они действительно казались рыжеватыми!

Имоджин сунула зеркало в руки одной из женщин и, с трудом сдерживая слезы, улеглась в постель.

— Все уходите! — приказала она, и служанки вышли из комнаты.

Позже послышался стук в дверь, но Имоджин не ответила. Было совершенно ясно, что Фицроджер не станет стучать. Наконец дверь отворилась. Имоджин смотрела на вошедшего, на что-то надеясь, но это был Рональд.

Она увидела, как он растерянно заморгал при виде ее лица, и отвернулась.

— Что вы здесь делаете? — спросила она.

— Вы считаете, что мне следовало оставаться в Каррисфорде? — сухо поинтересовался Ренальд. — Если судить по вашему виду, мне, видимо, было бы лучше оставить вас там. Тай был бы настоящим чудовищем, если бы стал вымещать на вас свою злость, пока вы в таком состоянии.

Имоджин крепко стиснула зубы.

— Ренальд, если вы думаете, что таким образом утешили меня, то ошибаетесь. Я просто уродина и посмешище для всех окружающих!

Он подошел к ней поближе, чтобы она могла лучше его видеть.

— Имоджин, все раны заживут. Я много видел в жизни ран и увечий, поэтому гарантирую, что и от ваших не останется серьезных следов.

— Мои волосы! — зарыдала Имоджин. Ренальд лишь покачал головой.

— Так много всего случилось, а вас волнуют ваши волосы?!

Она в отчаянии посмотрела на него и спросила:

— Как у него дела?

— Не знаю, никаких вестей нет.

— О… — застонала Имоджин, а потом добавила:

— Может, нам стоит послать кого-нибудь к нему?

— Тогда он будет знать, где вы находитесь.

Услышав такое, она резко села на кровати.

— Он этого не знает? Тогда обязательно пошлите к нему гонца!

— Имоджин, может, не стоит этого делать. Дайте ему время, чтобы он мог успокоиться.

— Если он в сознании, то станет беспокоиться, а ему сейчас нельзя волноваться…

— Я вас двоих не понимал с самого начала. Если вы желаете, чтобы я послал гонца, то я это сделаю.

— Да уж, пожалуйста, пошлите!

Рональд было направился к двери, но потом вернулся и произнес серьезным тоном:

— Имоджин, еще одна вещь. Даже не пытайтесь оборонять осажденный Клив, если Тай явится сюда. Я сразу же свяжу вас и сброшу с крепостной стены.

— Я и не думала об этом! — возмутилась Имоджин.

— Я просто хотел, чтобы вам было все понятно и ясно.

* * *

В тот вечер не было никаких новостей, и Имоджин отправилась спать. Когда же утром она проснулась вся в холодном поту после ужасных снов, ничего не изменилось.

Ей пришлось признаться себе, что дела у женщины, ударившей мужа так, что он потерял сознание, были просто плачевными. Этот поступок мог стоить ей жизни.

Конечно, она не верила, что Фицроджер потребует для нее именно такого наказания, но он все равно должен будет наказать ее. Посадит ее на хлеб и волу? Публично побьет? Больше всего она боялась, что он вообще бросит ее.

Что она станет делать, если он отошлет ее в монастырь? Может ли ее проступок быть причиной для развода?

Приложив руку к своему плоскому животу, Имоджин задумалась. Конечно, шансов на беременность почти не было, но молодая женщина слезно молила Бога, чтобы это было именно так. Она прекрасно понимала, что после пережитых в детстве мучений Фицроджер никогда не бросит забеременевшую от него женщину. Но если даже он примет ее обратно, сможет ли он свободно чувствовать себя в ее присутствии? Станет ли он снова доверять ей?

Имоджин твердо знала, что в подобной ситуации она пошла бы на костер, чтобы спасти его жизнь. Мысли у девушки все роились и роились в голове, и она страшно от этого устала.

Раздался стук в дверь — слуги принесли сундуки с вещами Имоджин и даже ее арфу. Среди слуг была Элсвит. Она очень волновалась, но все же старалась улыбаться.

Имоджин присела на кровати. Сердце у нее бешено билось, отдаваясь в висках. Мои сундуки? Моя горничная? Что это значит? — подумала она. В это время в комнату вошел Рональд.