Антон Ярев - Цветом света

Они остались только вдвоем – она и Ян. Саша, Майк и другие с какими-то недозрелками – девочками-массажистками заполонили голубой бассейн.

– Ты ведь умеешь это делать? – спросил Ян, укладываясь на жесткое ложе.

Женя кивнула. Сняла купальник и нагая подошла к массажному столику. Какое-то время бледный тевтонец с немым восторгом рассматривал ее упругое загорелое тело, потом отвернулся и подставил свою широкую спину ловким сильным пальцам девушки. Женя начала с мягких вращательных движений, слегка разгоняя кровь, потом ужесточила ритм и плотность соприкосновения. В свои сорок девять лет Ян был не рыхл, он имел завидно мощную натянутую мускулатуру. Жене пришлось немало потрудиться – до боли в суставах – чтобы тело его приобрело положенный густой розовый цвет. Девушка остановилась и снова тихонько пробежалась ребрами ладоней от шейных мышц до лодыжек. Ян ухватил ее запястье и потянул на себя. Это было знакомо: избитая древневосточная вариация на обычную тему. Женя поддалась. Оседлала Яна, обняв ногами торс. Потом склонилась и, нетвердыми сосками коснувшись лопаток хозяина, медленно скользнула по его спине, выводя грудью легкие зигзагообразные линии. Ян истомленно выдохнул и повернулся к ней лицом. Загорелая кожа девушки влажно блестела, стала похожей на атласный шелк. В глазах Жени он увидел покой и ту странную поволоку, подпитывающую желание. Положил руку на ее тонкую шею и притянул к себе. Они слились в поцелуе. Женя ласкала его языком, он отвечал тем же, но над своим бешеным пульсом и жарким дыханием чувствовал ее немую грудь. Простонал и оттолкнул Женю. А она, видя его изможденное мужественное лицо, пылающее тело, не останавливалась.

– Ты не готова, – прошептал он с отчаянием, но успокаивая себя.

Женя погладила могучую мраморную грудь хозяина, где взрывалось и замирало сердце:

– Возьми меня. Тебе станет легче. Я все сделаю как надо: по-настоящему – никакой лжи.

Ян покачал головой:

– По-настоящему? – и усмехнулся. – Я умею ждать, Женя.

– Черт! – она ударила кулачком в его сердце и соскочила со столика.

Теперь в ней заклокотала кровь – бессильной необъяснимой злобой. Женя отвернулась и шагнула к стене, упершись лбом в холодное стекло большого – в человеческий рост – зеркала.

Ян приподнялся на локте и прильнул глазами к ее гладкой грациозной хребетной линии, ее крепким спелоперсиковым ягодицам и красивым, наполненным той мощью, что дает им легкость, балетным ногам. Взор упал в затененное пространство между ними, где сходились линии ее природных складок…

– Я обещал тебе сказать кое-что, – напомнил он.

– Я слушаю, – отозвалась Женя.

– Я решил жениться.

– Поздравляю, – равнодушно проронила девушка, но осеклась: – На ком?

– На тебе.

Женя обернулась:

– Шутишь?

– Нет. И подумай хорошенько – это серьезный шаг.

– Ты такой же глупец, как и все остальные, – вдруг засмеялась она. – Я потерянная! Я разорвана и разбазарена в ваших сделках! Я не существую! У меня и паспорта нет!..

– Есть паспорт, – остановил ее хозяин. – Он лежит в сейфе, том самом. Все честно. Все законно. Ты принадлежишь сама себе. Я сделал Гумбольдту такое предложение, от которого он не смог отказаться.

Женя где-то уже слышала такую фразу. Пытаясь вспомнить – где – и осознать себя свободной, она забралась в глубокие дебри своей темной, перепачканной души. К горлу подкатился ком. Неужели?! И теперь она может делать все?.. Все то, что сочтет нужным?.. Не есть ли это предел, счастье, наконец?.. Нет. Это топь. Из нее не выбраться. Нельзя даже попытаться. Нельзя даже спросить. Это яснее ясного… Ну и пусть! Зато теперь она – человек, существует и имеет вполне определенные права. Конец кабале и позору. Теперь только один мужчина – обожающий и терпящий ее – который когда-нибудь таки подберет к ней ключик. Теперь деньги – проклятые деньги, от которых она не решается отделить себя, цветы, мороженое, а может… и Лондон? Она обязательно осчастливит Яна. Хеллер ее вытащил – они заслуживают друг друга!..

Эти мысли Женю только порадовали, безбрежно и безоблачно, с тем трепетом, с которым, наверное, птица вылетает из клетки в огромный сверкающий золотом и бриллиантами зал… Но было еще что-то, неуловимое, тревожное. Оно предательски подкралось, затруднило дыхание и сползло большущим слизнем по позвоночнику. Женя глянула в зеркало. Отражение всколыхнуло в ней всю страшную желанную палитру: сияние и нега парчового платья, портрет, круглая сине-розовая комната, прозрачный янтарный кусочек ее сердца застывшей слезой в шершавой ладони художника, любовь… Девушка вздрогнула и зажмурилась.

– Я согласна.

– А куда мы едем?

Женя знала ответ на свой вопрос, но надеялась, что ошибается.

Жених и невеста выбрали день свадьбы – восемнадцатое июня. Надо было подготовиться, успеть пригласить всех близких, ну и решить связанные с предстоящим торжеством проблемы. Собственно день выбрал Ян, а Жене было все равно: некого приглашать, проблемы отсутствовали и готова она, как пионер, ко всему. Потом, спустя неделю Ян влетел к ней в комнату и радостно сообщил, что, наконец, придумал ей свадебный подарок. До последнего часа это оставалось сюрпризом. И вот во вторник, восьмого июня прикатил «Мерседес» Гречишникова. Теплая компания: Женя, Ян, Грек, его шофер и совершенно незнакомый вальяжный рыхлый тип. Путь на северо-запад по Приморскому шоссе. Спрашивается, куда?

– Ты все увидишь, Женечка, – ответил Хеллер.

Да, она знала. Ошибка исключалась. И сердце ее судорожно, до боли колотилось, лоб покрылся испариной: только бы художника там не оказалось!.. А надо сказать, июнь пришел внезапно. После промозглого, сырого мая на Питер обрушилась неслыханная жара – настоящее лето, каково оно бывает исключительно на югах. Поэтому ипохондрическое состояние единственной женщины, находящейся в салоне «Мерседеса» никем замечено не было. Стекла открыты, кондиционер включен – от духоты изнывают все.

Женя больше ни слова не проронила. Ян вскользь расспросил Грека о каких-то делах с каким-то Ташаном. Грек поблагодарил, сказал, что все удачно закрутилось. А омарошерифообразный незнакомец бросил на девушку два-три неотразимых взгляда, на чем и был задвинут: до места доехал скучающим и неприкаянным.

Наконец машина припарковалась у трехэтажного дома из красного кирпича и белого камня, с полукруглыми эркерами-башенками, крытыми черепицею. Дом окружала оградка в человеческий рост из гранитовых столбов и ажурного вороненого частокола. Участок в полста соток. Место выбрано удачно. Парадный выход навстречу солнцу и заливу. До воды не более ста метров. Прекрасный песчаный пляж. Позади дома густая стена зелени.

– Уже оценил, – празднично ахнул Ян, захлопывая за Женей дверь «Мерседеса». – Чем больше, Саша, я тебя знаю, тем больше уважаю. Посмотрим, что наваял там этот художник.

Дом их встретил резким несущимся скрежетом, незашлифованным боем, сжатым в кулак ритмом, огнем и всей мощью потерявшего управление «Цеппелина». Александр сделал музыку немного тише. На лестницу выскочил в перепачканной краской и силиконовым герметиком робе небритый, взъерошенный Лесков с большой рулеткой в руках. Увидев Гречишникова, облегченно вздохнул:

– А, это вы.

– Уж больно певец у тебя надрывается, – улыбнулся Грек.

– Из этой четверки, Планта я слушаю в последнюю очередь.

– Я же говорил: оригинал! – весело напомнил Грек. – И говорит загадками!

– Ну, здесь-то загадочного ничего нет, – задумчиво молвил Ян, разглядывая розовые своды прихожей и пожимая при этом руку Лескова: – Александр сказал: вы почти завершили.

– Да, осталась одна комнатка на третьем этаже. Денек повожусь, и все.

– Еще Александр сказал, что вы не в состоянии оценить свой труд.

– Наверное. Я слишком увлекся. Если есть такое понятие, как «самоцель», то я окрестил бы свою проблему, как «самопроцесс».

Хеллер понимающе кивнул.

– Я привез человека, он поможет нам в этом. Кстати, знакомьтесь: Олег Тихонович, Евгений.

Лесков пожал влажную холеную ладонь приезжего.

– Ну, займемся делом или чуть позже? – спросил Ян.

– Зачем же откладывать? – пробурчал Олег Тихонович. – Вот только воды бы.

– Начнем с кухни, – предложил Грек. – Возьмем по бутылочке пивка. Там еще «Будвайзер» остался? – спросил он Лескова.

– Я не брал.

– О! А что так?

– Некогда было, – опустив глаза и вертя в руках рулетку, пробормотал Евгений.

Ян усмехнулся и безнадежно покачал головой, следуя за Александром и Олегом Тихоновичем на кухню. Женя растерянно улыбнулась художнику, присоединилась к процессии. Лесков открыл было рот, но тут же захлопнул его и уронил-таки рулетку.

С кухни послышалось пшиканье открываемых бутылок, одобрительные возгласы. Лесков прошел в ванную комнату, ослабил дужки зажимов зеркала, снял его со стены, уложил в ванну. После этого появился на кухне. Олег Тихонович что-то записал в блокнот, отхлебнул из своей бутылки, снова оглядел светлое березовое убранство помещения, почесал затылок, крякнул:

– Идем дальше?

Ян хлопнул Евгения по плечу:

– Ну, веди нас!

– Я бы остался. У меня тут с зеркалом в ванной кое-какие проблемы. От остального… честно скажу – меня подташнивает.

– Заглянем тогда к тебе в ванную.

Ян подошел к панели включателей, угадал нужную кнопку. Олег Тихонович просунул в дверь голову и, щелкая языком в ритм «Калинки-малинки» внимательно все осмотрел.

– Что происходит-то? – тихо спросил Лесков у Гречишникова.

– Продаю хижину.

– Как?

– А вот так! Новый теперь здесь хозяин. Он тебе и заплатит. Или не все равно?

– Да нет, просто странно как-то.

– А я другой себе дом отгрохаю. Будешь снова на меня работать.

– Посмотрим.

– Я же не спрашиваю, – скривил губы Александр.

– А-а… – замялся Лесков. – Конечно, посмотрим… что там…

– Ну что? – обернулся Ян и обхватил талию Жени. – Нравится подарок?

Девушка улыбнулась, чмокнула его в гладковыбритую щеку:

– Ты самый мудрый, самый добрый, самый внимательный и замечательный мужик.

Хеллер рассмеялся, прижал ее к себе.

– Идем дальше, – вздохнул Олег Тихонович.

– Идем? – позвал Хеллер невесту.

– Я лучше ланч забацаю, а то голодная и злая. И вы тоже все хороши скоро будете. Смотри один, тебе понравится.

– Мне уже нравится. Хочешь, тебе помогу?

– Давай. А этот? – она тихонько кивнула на Олега Тихоновича и прошептала в самое ухо Хеллера: – Не обманет?

– Нет. Он не обманет, – Ян подмигнул. – Ну ладно, иди, сваргань чего-нибудь. А я, действительно, лучше посмотрю.

Лесков забрался в ванную, сел на пол и высунул из-за двери ухо. Он услышал, как на кухне зашипело масло, поплюхались на сковородку яйца, услышал, как затарахтел на нарезной доске нож. С другого крыла дома уловил голоса мужчин: закончили осмотр первого этажа, двинулись дальше, вверх по лестнице.

Евгений вскочил, сунул свою голову под кран с холодной водой. Не помогло. Выматерился, плюнул в зеркало, снял с себя грязный комбинезон, тщательно умылся, вытерся и пришел на кухню в одних шортах.

Девушка стояла спиной, – когда захлопнулась дверь, не вздрогнула. Лесков нежно обнял ее за плечи. Женя недовольно поежилась:

– Ты мешаешь мне.

– Нет. Это ты мне мешаешь. Зачем приехала? Совсем свести с ума меня хочешь? Чертовка!

Говорил он нервно, безжалостно… простужено. Нет – она не обращала внимания. Евгений развязал лямки кухонного фартука на ее поясе, опустился на колени и задрал юбку. Она промолчала. Ослабил застежки эластиков, гармошкой спустил белую сетку чулка ниже колена, припал губами и колючим подбородком к стройной загорелой ножке. По ее коже поскакали мурашки. Женя отбросила нож.

– Перестань! Ты слышишь? Отпусти меня!

– Я тебя не держу, – невнятно молвил Евгений, покрывая поцелуями ее бедра.

Женя закрыла глаза:

– Мерзавец! Ты должен оставить меня! Я буду кричать!

– Кричи.

– Но здесь везде звукоизоляция, а дверь закрыта!

– Правильно.

– Женя, прошу тебя! Ян сделал мне предложение. Я буду его женой.

Евгений остервенел, снял с нее трусики:

– Зачем же ты осталась на кухне?

– Потому что дура!

– Вот именно! – Лесков поднялся, развернул ее к себе лицом.

В синих глазах Жени увидел лишь то, что хотел увидеть. Этого она и боялась:

– Изувер!

– Будешь его женой?

– Да.

– Твердо решила?

– Да.

– Но сейчас-то… Сейчас ты моя…

– Да, – в лихорадке отвечала она.

Изувер собрал юбку на талии, поднял Женю и усадил на кухонный стол. Губы смазали помаду. Оба ощутили сладкий розовый вкус. Женя расстегивала его шорты, запуталась в единственной пуговице – на плите клокотала яичница – не глядя, свободной рукой машинально сдвинула сковороду на холодную конфорку. Евгений нашел замок молнии на ее спине. Плечи и грудь девушки обнажились. Она откинулась чуть назад, уперлась ладонями в стол, раздавив рукой помидоры на нарезной доске, и облегченно застонала, почувствовав, как из нее выдавили голод и одиночество.