— Пришел? — Сашка сонно моргает. Сон смягчает её черты. Разбивает маску настороженности, которая к ней будто приклеилась. И я вижу ее прежней — до боли родной. А потом она стряхивает сон ладонями, и все возвращается. — Который час?

— Почти пять. Извини, что разбудил. Не мог вырваться раньше.

— Ну, конечно.

Черт! Она ведь понимает, чем я занимаюсь, так к чему этот сарказм в ее голосе?

— Саша, я знаю, что уделяю тебе преступно мало времени сейчас, но ты же дочь военного. И понимаешь, что бывают такие времена, когда… черт! Ну не могу я иначе. Как бы ни хотел.

— Ладно.

— Нет! Не ладно! Я же вижу, что ни черта не ладно! Ты мне можешь сказать, что происходит?

— Все хорошо. Правда… Я просто слегка волнуюсь, и мне… немного одиноко и страшно.

— И чего же ты боишься? Потерять маленького? Так ведь опасность миновала…

— Я, наверное, все-таки совсем пропащая, но, знаешь, я боюсь совсем не этого.

— А чего?

Она смотрит, будто не решаясь сказать, а потом все же тихо шепчет:

— Я боюсь, что он — то единственное, ради чего ты еще приходишь.

Веду рукой ото лба к макушке. Молчу, потому что, если начну говорить, не сдержусь. А она все-таки беременная. Сашка осторожно выбирается из постели.

— Ты единственная женщина, с которой я когда-либо хотел быть. Я не знаю, что мне еще нужно сделать, чтобы ты мне поверила.

— Не трахать других баб, пока я…

— Я никого не трахаю! — рычу я.

— Ну, конечно. А с той певичкой ты просто… — Сашка осекается на полуслове, вдруг осознав, что ляпнула. Но уже поздно! Чертовски поздно. Я ее услышал. Сигнал поступил в мозг.

— О какой певичке ты толкуешь?

— Это неважно, — тут же идет на попятный Сашка.

— Нет, важно! Откуда ты это узнала? — сощуриваюсь.

— Добрые люди просветили.

— И ты поверила? После всего… ты просто взяла и поверила чертовым сплетням?

— Нет, — шепчет она, опускает взгляд в пол и головой качает. — Нет. Я поверила своим глазам.

— Что это означает? Что ты хочешь мне этим сказать?

— Ничего! Я вообще ничего не хочу… Только чтобы ты остался… Со мной. — Губы Сашки начинают подозрительно дрожать, лицо кривится. Мое сердце рвется к ней. Но в то же время в голове звенит тревожный колокольчик. Я чувствую — вот оно! Подсказка, которую я искал так долго.

— Саша! Посмотри на меня! Это очень важно… Я не спал ни с кем, кроме тебя, клянусь. Ли — это мое прикрытие. Вспомни, кто я… Ну?! Или ты думаешь, я могу свободно перемещаться по миру, не вызывая подозрения? 

Сашка опускает взгляд, но тут же его вскидывает. Теперь у нее не только губы дрожат, у нее дрожит подбородок, дрожат руки, тело дрожит. И вся она будто соткана из этой дрожи.

— Как ты вообще могла поверить… — тут уж мне не хватает дыхания. Замолкая, жадно хватаю воздух. А пока прихожу в себя, Сашка сгребает телефон с прикроватной тумбочки, пробегается по экрану пальцами и сует мне под нос фото…

— Откуда оно у тебя?

—  От Жданова. Он сначала наговорил мне всякого. Я не поверила. И тогда он это прислал…

Колесики в моей голове начинают крутиться с бешеной скоростью. Тут и личное, и рабочее — все сплетается. Я судорожно вспоминаю расположение гостей в посольстве, где кто стоял, кто мог сделать это фото. То, что Жданов по уши в дерьме, я уже не сомневаюсь, но через кого он ведет передачу данных?

— Саша, ты сейчас должна вспомнить! Говорил ли он тебе когда-нибудь о каких-то своих контактах или связях в ***?

— Я не помню… Ты же знаешь Жданова, он постоянно чем-то хвастается, а впрочем, подожди… Кажется, у меня есть одна идея!

Глава 26

Саша

Я не знаю мужчину, которого люблю. Думала, что знаю, но… ни черта. В следующую за нашим разговором неделю он открывается мне с совершенно неожиданной стороны. Он кажется таким отстраненным, холодным и жестким, что на ум приходит только одна мысль — все, я его потеряла. По глупости своей… потеряла. Из-за готовности поверить в худшее, тогда как он сделал, кажется, все, чтобы я в нем не сомневалась.

Ринат больше не смеется. Не гладит меня по животику. Приходит предельно собранный, по-армейски скупо справляется о здоровье, садится в кресло у моей постели, достает лептоп и сидит так — когда полчаса, когда минут сорок, погруженный в работу. А потом уходит, сославшись на дела. И самое страшное, что я понимаю — он меня не наказывает таким демонстративным равнодушием и не стремится задеть. Он просто не может иначе, дойдя до предела. Он просто устал бороться со мной. За нас бороться, понимаете?

Ну почему? Почему я такая дура?

— Меня завтра выписывают.

Орлов хмурит брови, захлопывает крышку Мака и ничего не выражающим голосом интересуется:

— В котором часу?

— Не знаю. Наверное, после утреннего осмотра.

— Черт, — он проводит рукой по волосам, — завтра не самый лучший день.

— Почему? Ты будешь занят?

— Более чем.

— Это случится завтра, да? Ну, передача данных? — впиваюсь в него напряженным взглядом, который на Рината не производит никакого впечатления. Он оставляет мой вопрос без внимания и даже не поднимает глаз. А впрочем, чего я хотела? Глупо было надеяться на ответ. Просто я так волнуюсь, как все пройдет… Так безумно волнуюсь! Я слишком долго зацикливалась на себе, забывая, как опасна его работа. А теперь, кажется, только об этом и думаю. Что, если его ранят в ходе операции или убьют? Господи, как я тогда буду жить? Для чего? Мою грудь обручем сковывает леденящий страх. Я сажусь на кровати, беру его за руку.

— Ринат… — облизываю губы.

— Не надо сейчас, Саша. Что бы это ни было, давай поговорим об этом, когда все закончится.

— Но…

— Ты же понимаешь, что мне нужно быть предельно собранным?

Я замолкаю. Потому что понимаю, да. Одно дело — вычислить шпионов, а другое — поймать их за руку. Не факт, что все пройдет как надо. Далеко не факт. И хоть мне неизвестны подробности дела, общее представление о происходящем я все же имею. Нетрудно догадаться, что Жданов вляпался в дерьмо. Скорее всего, он готовится слить данные разработки секретного вооружения арабам. Не знаю, кто еще задействован в схеме, но я в курсе, что основное звено — его школьный друг Дмитрий Быков, занимающий должность первого секретаря в том самом посольстве, где были сделаны фото Рината с певичкой. Взявшись изображать из себя Отелло, Жданов здорово сглупил. Но как же часто именно такие глупости приводят к краху самых изощренных и продуманных схем.

— Конечно. Извини.

— Я заскочу за тобой в десять. Нормально?

— Это необязательно, Ринат. Если ты занят…

— Я отвезу тебя домой, а потом займусь делами. Прием все равно вечером.

Прием… Значит, передача данных будет проходить на этом самом приеме? Так! Стоп… Домой?

— К себе?

— Что?

— К себе домой или…

Нет, я даже думать не хочу, что все между нами кончено. От этой мысли у меня все сводит внутри. Ну, почему он не хочет обсудить наши отношения прямо сейчас? Я бы рассказала, как много он для меня значит. Я бы смогла его убедить дать мне второй шанс. Я бы сумела…

Паника нарастает приливной волной. Я невольно касаюсь ладонью живота. Наши взгляды с Ринатом встречаются, и… впервые я вижу что-то кроме равнодушия в его глазах. И это чувство — разочарование. Он игнорирует мой вопрос и, даже не попрощавшись, идет к двери.

— Подожди! Подожди, не уходи так. Я… люблю тебя.

Он замирает, сжав пальцы на дверной ручке. Низко-низко опускает голову. Поворачивается в полупрофиль, кивает и идет прочь.

Время до утра тянется жвачкой.

Ринат приезжает ровно к назначенному сроку. Кажется, еще более замкнутый, чем всегда. Я иду за ним совершенно потерянная. А потом доходит — ведь я впервые вижу его, что называется, «в деле». Он не отстранён, он собран. Ментально он вообще сейчас не со мной. И это… настоящий шок. Я будто прикасаюсь к чему-то высшему. Кому-то… То, что я сейчас ощущаю — не что иное, как благоговение.

— Да, забыл сказать. Сегодня у тебя будет компания. Мама и Ариша с Машкой.

— Они уже в курсе, что я…

— В курсе. И очень счастливы по этому поводу.

— А папе я так и не сказала.

— Ничего. Скоро у тебя появится такая возможность. Его выпустят со дня на день.

— Спасибо. Вообще за все спасибо. Я… — осекаюсь, вспомнив о просьбе Рината не углубляться в это сейчас.

В квартиру поднимаемся молча. А там — настоящий праздник. Ариша с Лидией Сергеевной расстарались. И, кажется, даже Ринат немного обалдел от размаха. От розово-голубых гелиевых шаров, вьющихся под потолком, и задора, с которым нас встречали.

— Розово-голубые — потому что мы не знаем, кто будет — мальчик или девочка! — улыбается Ариша и крепко-крепко меня обнимает. — А вы?

— Что?

— А вы еще не знаете?

— О, нет… — оборачиваюсь к Ринату. Я ведь даже не спросила, кого бы он хотел больше. А теперь вообще не уверена, что он рад ребенку. Что, если я его отвратила от этой мысли своим идиотским недоверием?

— Будет хорошо, если родится девочка! Подружка для нашей хулиганки. Правда, Ринат?

— Я бы предпочел парня, — невесело улыбается тот. — С парнями меньше проблем.

Я ежусь, понимая, на что он намекает.

— Да что ты? — смеется Лидия Сергеевна. — Я воспитала троих и готова с тобой поспорить.

— Поспорим в другой раз. Мне нужно ехать.

 Он уходит, и только устроившись за столом в кухне, я понимаю, что даже не поцеловала его на прощание. Все же Орлов намного дальновидней меня. Не зря ведь организовал мне компанию. Без которой я бы просто сошла с ума в тот вечер. Он все-все предусмотрел. Когда Ариша с Лидией Сергеевной засобирались домой, их сменила Наташа. По факту я ни на секунду не оставалась одна, иначе… Нет! Об этом думать я не хочу.

— Может, выключим новости? У меня от них начинается мигрень.

— Нет! — резко одергиваю я подругу. — Извини… Я жду кое-какой репортаж.

Громкий шпионский скандал наверняка будет освещен в прессе. И пока Ринат не выходит на связь — это моя единственная возможность узнать хоть что-то.

— Ну, как знаешь. Тебе вообще-то уже давно пора спать. Не забывай о ребенке!

— Не забуду, — шепчу и сворачиваюсь в калачик на диване, устроив голову на коленях Наташи.

— Все будет хорошо. Слышишь, горе луковое?

— Будет!

Если только он даст мне шанс. Я больше не налажаю. Ни за что. Никогда. И никогда… Никогда! Никогда… не стану в нем сомневаться. Но, главное, я не стану сомневаться в себе.

Ключ в двери проворачивается лишь под утро. Мы с Наташкой уже давно разложили диван, спать без Орлова в нашей постели я не хочу, так что на ночевку устраиваемся в гостиной. Вскакиваю, бегу на звук. Застываю в проходе, жадно впиваясь взглядом в его лицо.

— Ринат…

— Все потом. Разбуди меня через четыре часа.

Я киваю и отступаю в сторону, потому что Орлов прет напролом установленным автопилотом маршрутом. Иду за ним. Он падает навзничь на кровать. И тут же выключается. Как же нужно устать, чтобы уснуть в костюме и туфлях? Сажусь на колени у его ног и осторожно их стаскиваю. Хотя сейчас его вообще вряд ли что способно разбудить. С брюками приходится повозиться. Рубашку снять даже не пытаюсь. Я просто не смогу его поднять.

— Саш, я пойду, слышишь?

Отрываюсь от посеревшего лица Рината, которое я беззастенчиво рассматриваю, и перевожу взгляд на подругу.

— Рано ведь… — возражаю вяло.

— Не хочу вам мешать.

Встаю и тихонько выхожу из комнаты.

— Ну, смотри, как знаешь. Спасибо, что побыла со мной.

— Да в первый раз, что ли?

— Может, и не в первый. Но точно в последний.

Наташка замирает с ботинком в руке. Проходится по мне взглядом-сканером.

— Выглядишь ужасно решительной.

— Я такая и есть.

— Ну, дай бог, подруга. Честно говоря, я не знаю человека, который бы заслуживал счастья больше, чем ты.

— Спасибо.

В носу предательски щиплет. Я обнимаю Наташу на прощание и тихонько закрываю за ней дверь. По утрам меня все еще беспокоит тошнота, но прислушавшись к себе в этот раз, понимаю, что сегодня чувствую себя неплохо. Глажу живот, мысленно благодаря комочек внутри за покладистость, и иду в кухню. Каждый раз, когда папа возвращался с работы, с учений или какой-то другой важной командировки, мама встречала его, накрыв стол. Она говорила, что ничто не делает мужчину более сговорчивым, чем тарелка свежесваренного борща. Я ставлю кастрюлю на плиту. Потому что, видит бог, сегодня сговорчивость мне точно не помешает.