Понятия не имею, как у моего здоровяка-брата родилась эта эльфийская принцесса.

Зачерпываю еще пюре. Но Машка демонстративно выплевывает предыдущую порцию, и я откладываю в сторону баночку с детским питанием. Вытираю губки племяшки салфеткой, чмокаю хулиганку в лоб. И послушно беру на руки, когда она требовательно задирает их вверх. Улыбаюсь, даже несмотря на раздрай в душе.

Да… Мой старший брат — огромный. Младший — тоже ничего. А я долгое время оставался самым тощим из них. Самым мелким. Так что в армейке меня поначалу никто не воспринимал всерьез.

— Эй, Орленок, ты как на подготовку в спецуру попал?

— Как все, — пыхчу, преодолевая полосу препятствий. Плетусь в самом конце. За мной только Костя Стриж. Ну, и рядом — Жданов. Тот, кажется, даже с дыхания не сбился, и если бы не я, он бы давно уже курил на финише. Но какого-то хрена ему приспичило поговорить. Нашел, блин, время. Еще немного — и я просто выблюю свои легкие. Или сдамся, упаду в грязь…

— Говорят, у тебя как-то мозги неправильно работают. Не как у всех. Правда, что ли? Может, тебя из-за этого и взяли?

— Может.

— Не слишком ты разговорчив.

Молчу. Во-первых, потому что реально не хватает дыхалки, а во-вторых, ну не хвалиться же мне результатами тестов, которые, в отличие от командования, лично мне вообще ни о чем не говорят? Подумаешь, великое достижение — необычная психологическая устойчивость. Лучше бы я был сильнее. А исключительная склонность к любого рода анализу — это вообще что? Думая об анализах, я представляю захудалую лабораторию, в которую как-то сунулся, проходя медкомиссию.

В общем, все это кажется мне полным бредом. Чувствую себя самозванцем. Единственный плюс — то, что из-за гребаных тестов я провожу с Сашей намного больше времени, чем все остальные. У меня необычная программа подготовки, в которой основной упор делается на овладение мною всякими разными психологическими техниками и приемами. Если честно, я вполне мог не выходить на полосу. И выперся туда по доброй воле, чтобы мужики не считали меня слабаком. А теперь, вот, пожинаю последствия собственной дурости… Ну, не идиот ли?

Но вот насколько идиот, понимаю лишь на финише, когда среди других инструкторов замечаю и Сашу. Картина маслом. Я весь в соплях и грязи. А над моими «успехами» ржет весь взвод. Сплевываю. Падаю и, перевернувшись на спину, гляжу на пролетающие мимо облака.

— Эй, Орленок! — ложится рядом Жданов.

— Чего?

— Ты с Быстровой каждый день в учебке зависаешь…

— И?

— Может, в курсе, чего ей нравится? Ну, ты понял…

— Нет. Что я должен понять?

Металлический вкус крови во рту становится сильнее. Я сплевываю на сырую после дождя землю.

— Трахнуть я ее хочу, вот что! А чтобы к ней подкатить, надо знать, что ей нравится. Сечешь?

Желание вломить этому придурку просто невыносимое. Но, во-первых, за такое можно загреметь на губу, а во-вторых, меня могут вообще нахрен выгнать. Допустить такое я не могу. А потому лишь закусываю щеку, отчего вкус крови во рту становится вполне реальным. Если бы я сплюнул сейчас — слюна была бы розовой. Но главное, я молчу. Перекатываюсь на бок, упершись рукой в землю, встаю и иду прочь, хотя Жданов что-то зло орет мне в спину.

Может, у меня и впрямь какая-то «необычная психологическая устойчивость»? — впервые приходит в голову, но в ту же секунду я переключаюсь, не успев додумать эту мысль до конца.

Что ей нравится… Что ей нравится?

Ей нравится сладкое, но почему-то она пьет ужасный черный, как ночь, и горький, как слезы, кофе. Ей нравится Кант. Она сама так сказала, но, как вы понимаете, эта информация — хреновый плацдарм для подката, особенно когда ты сам этого Канта в глаза не видел. Точнее не самого Канта, его труды! Ну, вы поняли…

Ей нравится гроза. Когда гром бабахает так, что стекла в окнах подпрыгивают. Это выяснилось, когда прямо во время нашего с ней занятия на базу обрушился ливень. Забыв обо всем, Саша подошла к окну, открыла его настежь и стояла так, в полупрофиль, кажется, вообще меня не слыша, пока стук дождя не стих. А еще ей нравятся васильки. Букетик с ними стоял у неё на столе. Цветы давно завяли, но она не спешила их выбрасывать. И время от времени поглаживала красивыми длинными пальцами поникшие лепестки.

На следующее занятие я впервые принес ей цветы.

Звонок домофона врывается в мои воспоминания непрошенным гостем.

— Па-па! — говорит Машка.

— Думаешь, уже освободился? — ухмыляюсь племяшке, иду в коридор и вывожу картинку на экран.

— Па-па!

— Да папа, папа. Ты, никак, соскучилась?

Машка кокетливо прячет личико у меня на шее. А я на секунду зажмуриваюсь, впитывая в себя ее тепло. Сейчас Миша ее заберет, и я опять останусь один. Тогда как прямо сейчас мне не помешала бы компания.

Я не хочу думать о предложении Саши. Потому что оно ничего не значит. На моем месте мог оказаться кто угодно. Случайно ловлю собственное отражение в зеркале и удивляюсь тому, как сильно проступили желваки на моих скулах. Выдыхаю. Но напряжение не спешит покидать мое тело и, кажется, становится только сильней с течением времени.

* * *

— Фух, ну и денек! Никаких сил нет. — Миша врывается в мою квартиру ураганом. Такой энергичный и деятельный, в противовес словам.

— Зайдешь перевести дух?

— Зайду, чего не зайти? Привет, моя принцесса! Этот олух тебя не обижал?

Притворно возмущаюсь, потому что именно такой реакции от меня ждут, и первым иду в кухню. Вдруг понимаю, что голоден. Еще бы — за целый день у меня во рту не было ни крошки.

— Голодный?

— А что, у тебя есть че пожрать? — удивляется Миша.

— Нет. Картошки хочу пожарить. Надо было мне тоже селиться поближе к мамочке, — привычно подкалываю старшего, который, не будь дураком, и впрямь купил себе квартиру в одном подъезде с матерью, а потому, в отличие от меня, никогда не голодал.

— Ариша отстранила мать от готовки, — Миха перехватывает дочь поудобнее, садится за стойку и мечтательно откидывает голову. Ариша — это его жена. Брат от нее без ума. Как и мы все. Я безумно за него рад. Вот бы только собственное одиночество на фоне его семейного счастья так сильно не бросалось в глаза...

В памяти не вовремя всплывает наш разговор с Сашей.

— Ты что… ты мне себя предлагаешь?

Нет, я не дурак, и сразу понимаю, к чему она клонит, просто… Еще на что-то надеюсь. И не жалея себя, хватаюсь за струны, что со звоном обрываются у меня внутри, в безуспешной попытке соединить их воедино.

— Ты же всегда обо мне мечтал.

Самое дерьмовое как раз то, что она права. Я о ней мечтал, да. И спустя гребаных пятнадцать лет я все еще о ней мечтаю. Хочу даже больше, чем сделать следующий вдох. Но не так же, мать его! Не так. В ту секунду я её не хочу. Я её почти ненавижу.

— С того времени утекло много воды. И как бы тебе сказать, чтобы не обидеть? Моя мечта значительно поблекла.

Кровь приливает к ее щекам. На какой-то миг мне кажется, что она пошлет меня куда подальше. А потом я вижу, как Саша ломается… И все. Она не нравится мне такой. Другое дело — дерзкая Саша. Та Саша, которая бросила меня в бане со спущенными штанами, узнав, что я на нее поспорил. И пусть это сделало меня посмешищем в глазах десятков бойцов, я не мог не восхищаться тем, какую изощренную месть она придумала. Как филигранно все провернула. И как я повелся только?

— Хотя бы выпусти его под домашний арест. Пожалуйста.

— Выпустить? А ты уже решила, что мне предложишь за это?

Даже не пытаюсь скрыть насмешку в голосе. Но я ведь не над ней смеюсь! А над собой. Над этой идиотской влюбленностью, с которой не могу справиться даже при помощи самых хитрых психологических приемов, которыми в совершенстве владею.

— Все, что угодно.

Я зажмуриваюсь, чтобы она не увидела в моих глазах демонов, которых выпустила своими словами. И которых я никак не могу взять под контроль.

— Ринат!

Моргаю.

— Да? Извини, кажется, я задумался.

— Угу… У тебя как вообще, все хорошо?

— А что мне будет? Вот. Почисть картошку, я пока сковородку найду.

— Надеюсь, мы с Машкой не помешали ничему важному?

С хлопком закрываю дверцу шкафчика и оборачиваюсь к брату.

— Ты это о чем?

— О дамской сумочке в коридоре.

Откладываю злосчастную сковородку и выхожу в холл. И правда. Саша забыла сумочку. Высыпаю содержимое на столик. Угрызений совести по этому поводу не испытываю.

Жвачка, зарядное, флакон духов, ключи и блокнот в кожаном переплете — вот и весь скарб. Телефона нет. Может, позвонить? Сказать, что сумка у меня осталась? Подумав, отказываюсь от этой мысли тут же. Не думаю, что готов услышать её сейчас. Когда захлестывают ревность и злость. Почему ревность? Да потом, что я знаю, кто ее трахает. Даже интересно, почему она не обратилась к нему. Нет, расчет-то, конечно, верный. У Юрца нет нужного влияния. Но как он смотрит на то, что его баба предлагает себя другому?

Затылок сводит. Я задираю лицо к потолку и судорожно глотаю воздух.

— Эй, мужик… Ну, что с тобой, а?

— Нормально все. Картошку почистил?

— Я тебе что — кухонный комбайн? — притворно возмущается Миша, но в его глазах лишь беспокойство. Он для меня как отец. Я не хочу добавлять ему беспокойства. Поэтому, проходя мимо, похлопываю по плечу:

— Мих, я действительно в норме. А бабы… они же кому хочешь мозг вынесут, правда?

— Ха! Кому ты об этом рассказываешь?

— Что так? — ухмыляюсь, зная, что за них с Аришей я теперь уж точно могу не волноваться. А значит, у Михи очередная надуманная проблема.

— Да вот. Опять моя женушка наставила себе смен! А ты, значит, Миша, справляйся без внимания жены как хочешь.

— Ты не выглядишь несчастным, — смеюсь я.

— Ну-у-у, признаться, чувство вины делает её… эм…

— Все-все! — машу руками. — Слышать ничего не хочу. Пожалей младшего брата, который не ведал ласки вот уже сколько дней!

— А как же эта? — осторожный вопрос и кивок в сторону коридора, где так и осталась злосчастная сумка.

— А с этой мы до сладкого не дошли. И не знаю, дойдем ли.

Я, наверное, последний идиот, раз отказываюсь, но… Ничего не могу с этим поделать.

Картошка подгорает, разговор с братом помогает отвлечься. Злость на Сашу возвращается, лишь когда они с Машкой уезжают, потому что та начинает капризничать. Не помогают ни душ, ни полуторачасовая силовая тренировка в зале. Ближе к утру я понимаю, что совсем отказаться от неё не могу. Даю себе зарок не погружаться в это так уж слишком. Понаблюдать. За ней… За собой. Что, если я реагирую на нее рефлекторно? Не попробую — не узнаю. В конце концов, никто меня не заставляет идти на уступки и с разбега сигать к ней в кровать. Разработка Быстрова велась не для этого. У меня свой план. В который я не собираюсь посвящать посторонних. Всему свое время. Все вскроется, когда я посчитаю нужным.

Пятницу провожу на автомате. Даже работа с Быстровым проходит будто сквозь меня. Злюсь. Но все мои попытки отвлечься — тщетны. Саша пробралась в мои мысли и прочно обосновалась там. Вечера жду, как манны небесной. Но стрелки, кажется, вообще не движутся. Ей звоню ровно в шесть. Томлю специально. Хочу, чтобы она рассердилась, послала меня куда подальше, но в ответ на мое «Я заеду за тобой в восемь. Будь готова», она лишь взволнованно спрашивает:

— Тебе прислать адрес или…

Я знаю, где она живет. Черт! Я вообще все про неё знаю. Но, напустив равнодушия в голос, бросаю:

— Присылай, конечно. Я, знаешь ли, не телепат.

Глава 5

Саша

К тому моменту, как я возвращаюсь домой, напряжение в теле становится просто чудовищным. Я уже принимала душ в квартире отца, но опять чувствую себя грязной. И хоть это ощущение идет изнутри, хоть я знаю, что от него водой не отмыться, все равно первым делом иду в ванную. Соль, пена… Немного вина. А впрочем, почему немного? Я одна, и от страха сводит желудок. Или это от голода? Пока не передумала, бегу в кухню. Беру бутылку и самый большой бокал. Возвращаюсь в ванную и, наполнив его до краев, делаю жадный глоток, прежде чем раздеться. Воду я специально сделала погорячей. Она обжигает ногу, когда я переступаю через бортик ванны. Шиплю. В один присест осушаю бокал до дна. Горячая вода снаружи, холодное Розе внутри. Как мне кажется, идеальное сочетание. На пустой желудок одной порции более чем достаточно, но я решаю на этом не останавливаться. Глупо хихикая, наливаю себе еще. И ложусь в воду. Мои глаза закрыты. А на обратной стороне век транслируют кино из прошлого. Я знала, что этого мне не избежать. Я знала… Потому и пила.