Дебора Моггак - Тюльпанная лихорадка

– В Ост-Индию?

– Покончим с прежней жизнью и начнем новую – ты и я. Объедем весь мир, и никто нас не догонит! – Он крепко сжал меня в объятиях. – Любовь моя, мы будем счастливы!

Так было брошено семя. Ян заговорил о южном солнце, о лазурных небесах.

– Представь зеленые горы. – Он слышал рассказы путешественников о колониях. – На деревьях трещат попугаи. Солнце светит круглый год. Нам не понадобятся деньги – да и можно ли купить на них счастье? Мы будем валяться под пальмами нагими, как Адам и Ева, и втирать мирру в твое прекрасное тело.

Пока это была только мечта, странная и экзотичная, как восточные гравюры, которые когда-то показывал мне отец. Слишком много препятствий ожидало впереди. Я с улыбкой смотрела на Яна – его милое лицо, всклокоченные волосы под бархатным беретом, потертые башмаки, испачканную краской одежду. Попыталась представить его среди пальм, но у меня не получилось. Сколько океанов нам придется пересечь?

А пока он рисовал меня: «Женщину на кровати». Я лежала на простынях, дрожа от холода. Ян рисовал быстро, на деревянной доске. Я постоянно ловила на себе его взгляд – сосредоточенный и увлеченный взгляд профессионала, который я заметила еще в то время, когда он писал мой портрет. Но мы начинали говорить, и его лицо менялось: становилось мягким и знакомым, словно он возвращался к самому себе. В его глазах я видела, как одна страсть сменяла другую.

Снаружи доносились городские звуки: колокольный звон, ржание лошадей, грохот тележек. Но здесь, в комнате, царила тишина. На стенах играли отблески воды: они дрожали так же, как мое трепещущее сердце. Я раскинулась на его кровати, той самой, где познала немыслимое блаженство, о каком прежде не могла даже мечтать. Мое сердце было переполнено. Я знала, что оставлю своего мужа и уеду с Яном. Знала уже давно, несколько недель. Нет, с той самой минуты, когда Ян вошел в мой дом.

– Что бы ни случилось, эта картина не солжет, – заметил он. – Она расскажет правду.

Недалеко от них, в соседнем доме на Йоденбристраат, Рембрандт тоже рисовал нагую женщину. Он поставил мольберт у кровати и откинул края балдахина, чтобы открыть лежавшую на подушках Данаю. Девушка-модель, на которой не было ничего, кроме нескольких браслетов, терпеливо ждала, когда Зевс сойдет на нее в виде золотого дождя. На картине вообще много золота: золотой занавес, золотые фигурки ангелочков, золотистое тепло женской кожи. Но где же золотой дождь? И разве приближающаяся к ней фигура похожа на Бога? Скорее уж на старую служанку.

Теперь она висит в «Эрмитаже», самая прекрасная из написанных им обнаженных женщин. Но если это не Даная, то кто? Раньше она была «Рашелью, ожидающей Товия», потом стала «Венерой, ожидающей Марса». Она была «Далилой, ожидающей Самсона» и «Сарой, ожидающей Авраама».

В это время Рембрандт был страстно влюблен в свою молодую жену Саскию. Может, эта женщина, опьяненная желанием, просто ждет мужа?

В том же 1636 году Сэмюэл ван Рюисдаль нарисовал «Речной пейзаж с паромом». На паром загоняют домашний скот, вода искрится, отражая небо. Здесь нет никакой мифологии – она изображает не души, переправляющиеся через Стикс, а стадо коров, которые перебираются через реку на другое пастбище.

Тем временем в Гарлеме Питер Клас писал «Маленький завтрак»: селедка на оловянном блюде, булка, хлебные крошки. Картина, полная прозрачной красоты, без намека на аллегорию и нравоучение. Искусство ради искусства.

Живописцы – ремесленники, они просто поставляют нам свой товар. Полотна на возвышенные темы – исторические или религиозные – продаются по самым высоким ценам. На втором месте идут пейзажи и марины, оцениваемые в зависимости от количества изображенных на них деталей. Затем – портреты и жанровые сценки: компании гуляк, интерьеры комнат, посетители таверны. Наконец, самую нижнюю ступеньку занимают натюрморты.

Но картина, которую писал Ян, не имела цены. Она не поддавалась никакой классификации, поскольку не предназначалась для продажи. Он работал быстро, смелыми мазками: ведь скоро София уйдет, и ему придется довольствоваться тем, что он успеет сделать. Кроме того, ей было холодно.

Через несколько столетий полотно поместят в Рейксмузеуме. Студенты станут гадать, кто на ней изображен. Венера? Далила? Критики напишут статьи о месте этой работы в творчестве ван Лоо. Обычные люди будут спрашивать: кто она? Его любовница? Или модель? Вряд ли модель: она смотрит на зрителя с искренней любовью.

Картина останется без названия. Ее будут называть «Женщина на кровати». Потому что именно это на ней изображено.

Корнелис спустился в подвал. Его использовали для хранения дров, торфа, старых вещей. Внутри было темно, и он зажег масляную лампу. Теперь весь дом погрузился в сумерки: наступило лето и комнаты затенял полог разросшейся за окнами листвы. Стоял июль; София была на пятом месяце, и ее живот уже заметно округлился. Вчера он спросил, не бьет ли младенец ножками. Хотел дотронуться до живота, но жена испуганно отпрянула. «Нет, – ответила она. – Пока нет».

Откуда ей понять его тревогу? Она молода. Бог даст, никогда не узнает, что такое потерять ребенка. Конечно, София знала о его потере, но молодость не может вообразить невообразимое; слепая уверенность юнцов в себе – своего рода милосердие. Но ему нужно твердо знать, что с младенцем в ее утробе все в порядке, он жив и здоров и уже бьет ножками. Один раз Господь даровал ему счастье – и почти сразу отобрал его.

Корнелис отпер стоявший у стены сундук. Это был солидный предмет из тикового дерева, обитого медью, некогда привезенный из Ост-Индии. Вещь из другого мира. Он не трогал его много лет. Корнелис откинул крышку и взглянул на детские распашонки. Запахло душистым ясменником: превратившаяся в труху трава была переложена с шерстяной одеждой. Он стал перебирать крошечные кофточки и штанишки. Поднял бархатный камзольчик Питера и поднес к носу. Запах его сына давно исчез.

«Вот твое дитя, – говорила покойная жена, кладя ребенка ему на руки. – Да благословит тебя Господь достойным сыном, а недостойного призовет к себе…» Запах пряного вина, душистая головка малыша. Жена сидела на укрепляющей диете: хлеб с маслом и овечий сыр.

Как же он тогда был счастлив. Сын, наследник! Всю ночь его дом оглашали радостные возгласы. Корнелис возносил хвалу Творцу. «Благодарю Тебя, Боже милосердный…» Целовал жену. С гордостью носил особый знак отцовства – высокий колпак из стеганого атласа. Его благодарность распространялась на всю страну. Разве рождение этой земли – вырванной у моря, благословенной Господом, – не являлось своего рода чудом? Константин Гюйгенс, поэт и гуманист, личный секретарь губернатора – человек, которого Корнелис очень уважал, – однажды сказал: «Здесь милость Божия почиет в каждой дюне».

В дальнем углу комнаты, едва заметный в полумраке, стоял старый ходунок его детей – деревянная пирамида на колесиках. Со временем он запылился и стал походить на обломки какого-то механизма. Корнелис ставил в его манеж своих детей и смотрел, как они, семеня ножками, носились по всему дому, застревая перед лестницами. Он подумал, что теперь снова услышит, как эти колесики погромыхивают по полу.

Корнелис рассортировал детский гардероб. Это была женская работа, но ему хотелось все сделать самому. Он уже не надеялся, что когда-нибудь опять откроет сундук. София даже не знала о его существовании. Позже он поручит Марии постирать одежду и убрать в бельевой шкаф, пока она не понадобится. Корнелис взял сверток и стал подниматься наверх. Он услышал голоса в соседней комнате и зашел туда. Его взгляду открылась странная картина. Мария лежала на лавке под окном, а сверху над ней склонялась какая-то цыганка. София быстро развернулась и уставилась на мужа.

– Господи! – воскликнула она. – Я не знала, что ты дома. – Она перевела дыхание. – Мы встретили эту женщину на рынке. Она умеет предсказывать, кто родится – мальчик или девочка.

Мария вскочила с лавки. И покраснела.

– Простите, господин. – Она повернулась к Софии: – Продолжайте, госпожа.

София устроилась на скамейке, вытянувшись на спине. Цыганка подвесила над ее животом нитку с маленьким колечком.

– Если по часовой стрелке – мальчик, в другую сторону – девочка, – объяснила София.

– Лежите смирно, – одернула ее цыганка.

Через несколько секунд кольцо стало описывать круг на нитке. Все внимательно следили.

– Мальчик, – сообщила цыганка.

София села и посмотрела на Марию. Что с ней? Служанка зажала ладонью рот. Корнелис добродушно улыбнулся. Они еще совсем девчонки, любят поиграть. В последнее время стали почти неразлучны – вечно шушукались за закрытой дверью. Он замечал, что беременность всегда заставляет женщин сплачивать свои ряды. Жаль только, что у жены не нашлась подруга понадежнее, из ее круга. Корнелис заплатил старухе, и она ушла.

Мальчик! Он всегда относился к цыганкам с подозрением, однако теперь ему хотелось поверить ей. Корнелис повернулся к жене, но она уже исчезла. Ее башмачки застучали по ступенькам. Надо же, он не знал, что София так суеверна. Беременные женщины вообще ведут себя странно, подумал он. Впрочем, его дорогая Хендрике никогда не опускалась до подобного. Корнелис погладил сверток с детской одеждой и снисходительно улыбнулся. Мальчик. В глубине души он всегда знал, что так и будет.

– Ты не забыл, мой дорогой, что завтра я еду в Утрехт навестить свою матушку?

– Я поеду с тобой, – произнес Корнелис.

– Нет. – София взяла его за руку. – Меня не будет всего две ночи, а у тебя много дел. Разве завтра не прибудет корабль из Англии?

– Но в твоем положении…

– Это очень легкая поездка. Прошу тебя, мой милый супруг, оставь нам наши женские дела. Мы так редко видимся с матушкой, нам о многом нужно поговорить. К тому же она не любит гостей. Лучше я навещу ее одна.

Корнелис понимал ее мотивы, но был озадачен и расстроен тем, что она находила в себе силы совершить пятидесятимильную поездку в Утрехт – и в то же время не пускала его к себе в постель. Даже посмотреть на себя не позволяла! Эта целомудренная щепетильность заставляла его чувствовать себя отверженным. А ему так хотелось потрогать ее разбухшие груди!

София погладила его по бороде. Она знала, что ему это нравится.

– Я приготовила твое любимое рагу, – промурлыкала София. – Чувствуешь, как пахнет?

– Тебя больше не тошнит?

– Мне стало легче.

И правда, жена выглядела вполне здоровой: румяные щеки, блестящие глаза.

– Баранина, цикорий, артишоки, чернослив – все, как ты любишь… тушенные с имбирем и лимонным соком.

Но Корнелис все еще ощущал обиду.

– А почему мы не едим рыбу? – спросил он недовольным тоном. – Ты знаешь, я люблю рыбу, а ее не было несколько недель.

– Ты говорил, что она тебе надоела. Сказал, что скоро мы отрастим себе плавники.

– Это была просто шутка.

– К тому же я не хочу готовить рыбу, меня воротит от ее запаха.

София поцеловала его и ушла, позвякивая связкой ключей. Он услышал, как она что-то напевает по пути в кухню. Удивительные создания женщины. Кто бы мог подумать, что Софию так развеселит визит к матери? Ее настроение менялось каждый день. Вчера, когда он предложил взять еще одну служанку, она рассердилась:

– Я справлюсь. Хватит и Марии.

– Одной служанки мало для большого хозяйства, – рассудительно заметил он.

– Я не хочу, чтобы в доме появился новый человек. Только не сейчас. Может, после родов.

Ну конечно, ведь она носит его ребенка. Корнелис жену обожал и готов был терпеть все ее причуды. Был прекрасный вечер. Корнелис взял свою трубку и газету, вышел на улицу и сел на стуле у входной двери. Солнце, пробиваясь сквозь кроны лип, яркими пятнами испещрило его дом. Господин Моленар, устроившийся на соседнем крылечке, кивнул и улыбнулся. Корнелис сидел тихо и спокойно, читая о злокозненной политике Людовика III. Как вероломны французы и как продажны испанцы! А здесь – мирный золотистый вечер. Семьи выходят из домов, чтобы посидеть на ступеньках. Дети играют у ног родителей. Мария подошла к каналу и вылила бадью с помоями. Какая у нее стала пышная, цветущая фигура! В других странах со слугами обращаются как с рабами, а здесь, в нашем просвещенном городе, они скорее члены семьи. Корнелис услышал, как София и Мария смеются в кухне, словно две сестрички. У них какие-то свои секреты – почему бы и нет, раз их это забавляет?