Дебора Моггак - Тюльпанная лихорадка

– Ваша жена ни в чем не виновата. Она этого не хотела. Ее соблазнил мой учитель. – Да, ее тоже развратил этот негодяй: осквернил ее добродетель, как разрушил карьеру Якоба. – Уверен, она не желала причинить вам зла. Все происходило на моих глазах. Он заставил ее сделать это против воли.

Господин Сандворт поблагодарил его, направился к выходу и задел за шкаф. Внутри загремели ножи. Наконец он ушел. Якоб вернулся к своей картине. Он с удовлетворением посмотрел на мужскую фигуру, раздавленную позором и стыдом. Пусть то же самое произойдет и с Яном: он согрешил и будет наказан.

Якоб взял мелок и приступил к работе.

Корнелис вернулся домой около полуночи, закрыл дверь и остановился посреди комнаты. Мария оставила на столе лампу. Ее свет играл на голых стенах, обшитых темным деревом. Картины повернули к стене, чтобы не видеть того, что происходит. Искусство – царство мира и покоя; даже самые жестокие убийства – избиение младенцев, распятие Христа – оно превращает в красоту. Окровавленный Иоанн Креститель не может чувствовать боли: он уже находится в вечности и не ведает бедствий и горестей живых.

Корнелис смотрел на свои шкафы с фигурным серебром, на длинную анфиладу комнат, тянувшихся в темноту. С какой жадностью он набивал дом сокровищами, а оказалось, что они не стоят ничего. София поняла это и бросила все ради любви. «Не вините ее», – сказал ему мальчик. Корнелис ее не винил, по крайней мере сейчас. Если она смогла все это бросить, то сумеет и он.

Корнелис поднялся по лестнице. Он больше не должен оставаться в этом доме, ставшем мишенью для пересудов и насмешек. В шкафу лежала холщовая сумка. Он достал ее и стал собирать вещи. Словно тяжелый груз свалился с его плеч. Он чувствовал себя легким и свободным, как той ночью, – в иной жизни, сто лет назад, – когда потерял веру. Теперь Корнелис знал, что нужно делать. София жива, и ее соблазнил мужчина, который ее недостоин: подмастерье подтвердил его догадки. Во всем виноват Ян, и за это он будет расплачиваться всю жизнь.

«Завтра на рассвете…» Значит, надо торопиться. Корнелис потуже затянул ремни и спустился вниз. Он поедет налегке. Пусть шкафы наверху ломятся от одежды, накопленной его тщеславием: теперь они для него не более чем сброшенная кожа. Скинув тяжесть лет, Корнелис снова чувствовал себя молодым. София считает его скучным педантом. Что ж, он докажет ей, как она ошибается. Она поймет, что он тоже способен на импульсивные поступки.

И никто его за это не накажет. Это было его тайным знанием, главным секретом, источником силы. Он, и только он, знал, что Бога не существует. Он, и только он, мог отвечать за свои поступки. Корнелис шагнул в современную эпоху, в мир человеческой свободы. Проходя мимо открытой Библии, лежавшей на пюпитре, он захлопнул ее с громким стуком.

Корнелис заглянул в кухню. В печке еще тлели угольки. Пахло жареным луком и кошачьей шерстью. Он подошел к полузадернутой кровати и посветил на нее свечой. Виллем и Мария спали вместе. Губы бывшего рыботорговца были приоткрыты, он слегка похрапывал. Мария с присвистом сопела. Между ними на подушке торчал черный хохолок: это была их дочурка.

Корнелис почувствовал укол в сердце. Какой у них безмятежный вид! А он – всего лишь помеха чужому счастью. У них есть ребенок, теперь им хорошо. У Корнелиса сдавило горло. Он еще не успел уехать, а уже стал чужаком в собственном доме.

Перед уходом он оставил на кухонном столе записку и банковский чек:

Я отправляюсь в плавание. Возможно, надолго. Если что-нибудь случится и я не вернусь, оставляю этот дом тебе и твоей дочери, поскольку в глазах всех она является моей законной наследницей. Только мы знаем правду. Держите ее под замком.

Приложенный чек передай семье моей жены, они не замешаны в этом деле. Желаю тебе счастья. Наслаждайся красотой картин, потому что они переживут нас всех.

К. С.

Порт никогда не спит. Его жизнь управляется течениями, не зависящими от часов. С рыбачьей шхуны с грохотом сгружали бочки. Кто-то насвистывал песенку, которую Корнелис слышал в детстве. Грязная дворняжка проковыляла мимо на кривых лапах, волоча по земле разбухшие от молока сосцы. «Надо взять кормилицу…» До чего же глупо и унизительно его надули! Он, образованный и богатый человек, позволил провести себя простой служанке. Да, в этом мире все перевернуто вверх дном!

Но как сладко спала эта семейка! Гнев Корнелиса исчез. Мария поступила скверно, но он знал, что возмездия не последует: она может спать спокойно. Неожиданное возвращение ее дружка и все их любовные недоразумения затронули в Корнелисе какую-то сентиментальную струну. Они снова вдохнули жизнь в его дом, в пустые стены. Корнелис чувствовал себя как старый, увядший в чаще куст, который вдруг оказался на солнечной поляне. Наконец-то вокруг него образовались новые побеги.

Он подумал: дочь промелькнула в его жизни так быстро, что он едва успел заметить ее. Один миг – и дочери уже нет. Корнелис чувствовал странное волнение. В темноте попадались знакомые лица. Вот Сэмюель Соломон, торговец хлопком, стоит на пристани, наблюдая за разгрузкой тюков. А вот слепой нищий, для него ночь ничем не отличается от дня. Порт давно стал для Корнелиса родным домом. Запах моря будоражил: в нем ощущался привкус богатства и труда. Как и Виллем, Корнелис всю жизнь пользовался его дарами, а теперь сам отдавался в его руки. Странно, что когда он уедет, в гавани будет все так же бурлить суета: никто не заметит его отсутствия.

Небо начинало розоветь. Над лесом корабельных снастей высоко торчала мачта «Императрицы Востока». София и ее любовник, наверное, уже на борту. У Корнелиса не было никаких сомнений насчет убийства Яна. Конечно, произойдет это не сразу: надо подождать, пока они отплывут от берега подальше. Море скроет следы, оно видело многое. Корнелис хорошо знал капитана. За двадцать флоринов можно купить его молчание, а еще за сорок тот сам устроит все, что нужно. Кроме того, он был у Корнелиса в долгу.

Когда Ян упокоится в своей водяной могиле, Корнелис вернет себе жену, и они вместе поплывут в Батавию, чтобы поселиться на его плантации. Несмотря ни на что, он продолжал любить ее: разве он не бросил все ради нее? София тоже научится любить его, потому что Корнелис изменился. Он больше не тот человек, за которого она вышла замуж, он стал другим. Теперь для него возможно все. Жизнь коротка, а время уходит. «Пользуйся жизнью, пока можно», – говорил художник. Что ж, хотя бы в этом Корнелис был с ним согласен.

Он бросил последний взгляд на свой любимый город, жемчужно-серый в свете раннего утра. Зыбкий туман рассеялся – туман его мутного прошлого; разгоралась новая, ослепительно яркая заря. Его ожидали безоблачное небо тропиков и райская жизнь с женщиной, которую он сумел когда-то завоевать и обязательно завоюет снова.

Корнелис купил билет и поднялся по трапу. Через несколько минут корабль отдал якорь и отправился в свой путь на Восток.

В начале 1637 года тюльпанный рынок рухнул. Верховный суд Голландии, раздраженный национальной истерией, решил вмешаться и обесценил стоимость цветочных луковиц. Тысячи людей за одну ночь оказались банкротами. Они бросались в каналы и взывали к помощи благотворителей, наполняли жалобами церкви и проклинали себя за глупость. Сейчас уже мало кто помнит этот необычный эпизод истории, в котором с такой силой проявились человеческая жадность и непостоянство изменчивой судьбы. Его необычность заключалась в том, что причиной всех этих событий было увлечение мимолетной красотой, страсть к быстро увядающим цветам, еще более недолговечным, чем жизнь их почитателей. Факт, что самые прекрасные бутоны – то есть наиболее эффектные мутации – оказались плодом вирусной болезни, стал своего рода ироническим послесловием, сделанным благодаря будущим открытиям. Если бы тогдашние пасторы узнали про данный факт, какие зажигательные проповеди они произнесли бы!

Когда люди очнулись от этого морока, цветы завяли, но картины остались. Так возлюбленные, обреченные на долгую разлуку, находят утешение в портретах своих любимых. И так в грядущих столетиях люди будут наслаждаться красотой, некогда причинившей им страдания.

Что касается Яна ван Лоо, то он, как и было предсказано, через боль обрел свое величие. «Ты должен быть сильным, мой друг, – говорил ему Маттеус. – Только через боль открывается красота мира». Потеряв Софию, художник стал отшельником, снял новую студию в другом квартале и целиком посвятил себя искусству. Начал рисовать картины, изображавшие быстротечность и тщету земной жизни. Для этого он использовал скромные предметы: лук (он часто изображал лук), песочные часы, кусок засохшей булки, череп. Пища превращалась в пустые символы, безысходность пронизывала все его полотна. Ян создал из своих страданий великое искусство. Во многих его картинах можно заметить изогнутое зеркало, бокал вина или серебряный кувшин. Но отражается в них вовсе не художник, пишущий свою картину. Это женщина в кобальтовом платье, с мягкими каштановыми волосами. Ее зеркальный образ, как призрак, населяет большинство его картин. Выяснить ее имя специалистам так и не удалось, хотя некоторые находили сходство данной модели с другой, изображенной на дерзких и страстных полотнах 1636 года, где женщина доверчиво и с любовью смотрит на зрителя.

Она появляется и в одном из его признанных шедевров, висящем в Дрезденской галерее. Это натюрморт: на фарфоровой тарелке лежит полуочищенная луковица. Рядом на скатерти рассыпаны карты и игральные кости, между ними видна книга, раскрытая на латинском изречении: «Рискнул, поставил, проиграл».

В вазе стоит один тюльпан: белый цветок с пунцовыми разводами, похожими на румянец женщины, только что вставшей с любовного ложа. На лепестках блестят капельки росы. В каждой из них отражается женский образ. Чтобы разглядеть его, нужно увеличительное стекло. Кажется, что весь ее облик колеблется и дрожит, – так же, как сами росинки, – прежде чем исчезнуть навсегда.

Было время, когда Мария мечтала поменяться местами со своей хозяйкой. Она наряжалась в ее синий жакет, отороченный белым мехом, и позировала перед зеркалом. По ночам ей снилось, будто хозяйка утонула, а она, Мария, унаследовала ее дом на Геренграхт и плавает в нем вместе со своими детишками.

И вот теперь ее мечты сбылись. Другим пришлось умереть, чтобы она смогла жить. София пропала шесть лет назад, все давно считали ее мертвой. Господин Сандворт так и не вернулся. Весь дом принадлежал теперь Марии. У нее было двое детей, обе девочки, и муж Виллем. Сейчас, в 1642 году, они позировали для портрета, сидя в библиотеке с шахматным полом.

Солнечный свет падал сквозь цветные стекла на Виллема, облаченного в строгий черный костюм, и на белое атласное платье Марии. Дочери, София и Амелия, сидели на маленьких стульчиках, послушно выпрямив спины. Каштановый спаниель лежал у их ног. Они тоже обрели бессмертие и ныне висят в Маурицхейском музее в Гааге на «Портрете неизвестного мужчины, его жены и дочерей» кисти Якоба Хахта (1620–1675 гг.), датированном 1642 годом. Со временем Якоб стал модным портретистом, его отличали тонкая работа кисти и дотошное внимание к деталям. Великого мастера из него не получилось; он не достиг таких высот, как Ян ван Лоо, но публике его работы нравились.

Работая кистью, Якоб спросил:

– А что случилось с тем стариком – господином Сандвортом?

– Откуда нам знать? – пожал плечами Виллем. – До нас доходят только слухи. – Новости из Ост-Индии шли не одну неделю и всегда считались ненадежными. – Кто-то говорил, будто он умер от желтой лихорадки.

Виллем – с годами он набрал вес и заметно растолстел – сдул пылинку со своего камзола.

– Ерунда! – возразила Мария. – Я слышала, он хорошо устроился и живет с красивой молодой туземкой.

– Кто тебе сказал? – удивился Виллем.

– Так, один человек. – Она помолчала, наслаждаясь их вниманием. – Говорят, они живут в греховной связи, поскольку он не позаботился узаконить их союз, и вообще – в церковь больше ни ногой.