– И что с этим Андреем стало? Он вернулся в Германию?

– Как же! Держи карман шире! Так у нас и выпустят. Ему повесили какую-то махинацию, что ли, или убийство, короче, вляпался он по самые уши. Увяз. Подставили его, наверно. Но это он мне так рассказывал, а на самом-то деле он же комитетчик. Самый настоящий. Молодой, несколько языков знает. Его быстро отпустили. Поговаривали некоторые общие знакомые, что на него положил глаз какой-то «голубой» оттуда… – Он поднял указательный палец кверху. – Но Андрей никогда не был «голубым». Это – белая кость. Словом, подержали его с месячишко и отпустили. Из Москвы пришло письмо, и его отпустили. Кажется, я начал заговариваться… Так вот, он влюбился в Ленку. Ночи проводил под ее окнами, а она, извините меня, замужем. За Валькой Жуковым.

– И что же произошло потом?

– А ничего. Она его видеть не хотела. Но потом я все чаще и чаще стал встречать их втроем. Гуляют по парку – втроем, идут в театр – тоже втроем. Я спрашивал Вальку: ты чего, мол, приваживаешь парня, а он мне и отвечает: «Он мне уже вот где», и – ребром ладони по горлу проводит. А Валька-то сам на номерном заводе работал, и там случилась какая-то авария, утечка. Я так думаю, что если бы не этот Андрей, то его бы посадили, а так… отделался понижением в должности.

– Они жили в их квартире втроем? – задала прямой вопрос Наталия и взяла в руки фужер якобы для того, чтобы выпить.

– Представь себе, да. Лена так ему и сказала: я рожу тебе ребенка только при условии, что Андрей будет жить с нами.

– Так она что же, влюбилась в него?

– Наверное. Он ведь красивый был, я же говорил, кажется.

– И что? Она родила кого-нибудь? Вы так интересно рассказываете, Александр…

– Да я вообще прирожденный рассказчик. Просто у меня нет аудитории, – вздохнул он. – А она родила, конечно, куда же ей было деваться? С жиру бесилась, ей-богу. Спала с двумя мужиками, из кровати в кровать прыгала, вот и допрыгалась.

– В каком смысле?

– Да они, кажется, вчетвером – Валька, она, Андрей и ребенок, которого она родила, – поехали в Крым или на Кавказ. Но не доехали. Разбились на машине. Все.

– Да вы что? Боже… – Наталия громко опустила на стол фужер и покачала головой: – Ну вот, испортили мне все настроение. Начали, что называется, за здравие, а кончили за упокой. И вы как будто даже рады, что они все погибли. И так ли уж все?

– Конечно, все. Это гаишники все темнили, что, мол, только два трупа нашли: мужчины и женщины, и что ребенок вроде бы жив остался. Это уже легенда. Но я в нее не верю. Андрей исчез, Валька тоже, Ленка тоже, и никакого ребенка не нашли. У нас же любят поговорить, напустить туману. Мистика… Послушай, а ты не хочешь поехать ко мне?

Наталия уронила вилку и выразительно посмотрела на Рейна:

– Да вы что, Александр Адольфович?

– Я же просил называть меня просто Александром.

– Мы так хорошо беседовали и вдруг…

– Вы не пожалеете. Я знаю, что нужно женщине, я сделаю вас счастливой. Ну хотя бы на несколько часов… У меня дома тепло, хорошо, в холодильнике…

– …корка сухого хлеба и ломтик сыру, так? Разве я похожа на мышку, которая питается этой гадостью?

– Нет, вы похожи на синий чулок, которому некому отдаться.

В его голосе Наталия уловила металл. «Самолюбие мужское взыграло».

– Это я-то похожа на синий чулок? – Она плеснула ему в лицо шампанским и встала из-за стола. – Мышь, моль, серость… – Покачивая бедрами, она обошла стол и подошла к администратору: – Послушайте, любезный, вон тот тип говорит, что вы строите ему глазки. Мы с ним поспорили: я сказала, что вы нормальный, а он считает, что вы без ума от него. Так кто же из нас прав?

Администратор, краснолицый крупный мужчина в белом пиджаке и белых брюках, удивленно вскинул брови:

– Саша так сказал? Да быть того не может. Вы, барышня, что-то путаете…

– Это я-то путаю? Ничего подобного. А теперь скажите, где тут у вас туалет, – заплетающимся языком проговорила Наталия, разыгрывая из себя пьяненькую.

– Вам плохо? Пойдемте, я вам покажу.

Он проводил ее и вернулся в зал, где его тотчас вызвал к себе Рейн. Показывая на залитую вином рубашку, он, пожимая плечами, пытался объяснить, что ничего особенного-то и не сказал, что алкоголь превращает женские мозги в соус бешамель; он и дальше бы распространялся на эту тему, но вошедшая в это время в зал Наталия уверенной походкой уже направлялась к столику.

– Ну все? Ты успокоился? – Она ласково потрепала Рейна по щеке и посмотрела на стоящего рядом администратора с таким видом, что тот поспешил отойти. – Вот так-то лучше.

– Я что-то не совсем понимаю, что происходит. Зачем ты плеснула мне в лицо шампанским?

– Чтобы немного привести вас в чувство. Чтобы охладить, разве не понятно? Я не собиралась устраивать скандал и тем более портить вашу рубашку. Это получилось само собой, поэтому прошу меня извинить.

Рейн поймал ее руку, которой она пыталась погладить его по голове, и поцеловал.

– Какая ты странная… Вроде и не пила, а так себя ведешь…

Ей было трудно объяснить ему всю гамму охвативших ее чувств, когда он пригласил ее к себе домой. От одной мысли о том, что он прикоснется к ней своими мокрыми толстыми губами, ее чуть не стошнило от отвращения. Поэтому она и плеснула шампанским. Меньше всего ее беспокоила мысль, что она обидела своего учителя. Однако, вспомнив, что он обещал ей помочь перевести разговор (которого, впрочем, может и не быть), она резко изменила свое поведение и теперь всем своим видом выказывала сожаление по поводу небольшого скандальчика. И сто раз уже пожалела о том, что наговорила бог знает что администратору. Как бы то ни было, но инцидент был исчерпан. Рейн подозвал официанта и попросил принести пирожные и кофе.

Наталия посмотрела на часы: было без четверти двенадцать. Бедный Логинов: при всем желании она уже не успеет приготовить ему ужин. А если он уже дома, что, конечно, маловероятно, то делает себе скромные бутерброды с сыром. И ждет ее. Слушая пение Валентины, которая теперь стояла на сцене в черном декольтированном платье, тоненькая, хрупкая, привлекательная для окружавших ее мужчин, смотревших на нее сквозь пелену алкогольного дурмана, Наталия вдруг заметила одного человека. Он сидел прямо возле сцены и не отрываясь тоже смотрел на Валентину. Но это был взгляд не похотливого мужчины, а человека, созерцающего саму красоту и совершенство. У него было одухотворенное бледное лицо. Лет под пятьдесят, одетый в элегантный серый костюм и голубую рубашку с красным галстуком, коротко стриженный и абсолютно седой, он то и дело подносил к губам чашку, скорее всего, с кофе и даже как будто волновался. У него был вид человека, много пережившего или перенесшего тяжелую болезнь. И все же такой тип мужчины привлекал Наталию. Она поймала себя на мысли, что этот мужчина мог бы себе позволить пригласить ее куда угодно. Но он по-своему влюблен в Валентину и никогда не посмотрит в сторону Наталии.

– Вот и ты заслушалась, – прошептал ей на ухо Рейн. – Ты кушай пирожные, они здесь всегда свежие.

Она с благодарностью посмотрела на него и улыбнулась. «Страшно одинокий человек, – пронеслось у нее в голове, – а ведь мужчина… А мужчине позволено первому подойти к женщине». Она никогда не понимала, как при таких правах, которые даны мужчинам, можно оставаться одиноким. Что ему мешает подойти к любой понравившейся ему женщине и пригласить ее сначала на танец, а потом и домой? Достаточно встретить умную женщину, которая будет способна понять его тоску и приласкать, как у обоих появится надежда стать счастливыми.

Наталия очнулась: песня закончилась. Валентина ушла. Похоже, ее время закончилось. Наталия поискала глазами официанта Валеру и подошла к нему. Он был занят уборкой столиков.

– Послушай, – сказала она, доставая из сумки пакет, – положи мне сюда, пожалуйста, десяток отбивных и четыре жареные курицы, хорошо? Доллары тебя устроят?

Валера, оставив поднос на одном из столиков, умчался на кухню. Вернулся через минуту с раздутым от горячего мяса пакетом, получил деньги, заговорщицки кивнул ей на прощание, подхватил поднос и, лавируя между столиками, удалился.

Наталия поджидала Валентину в гардеробе. Одетая, она то и дело поглядывала на лестницу, но шло время, а девушка все не показывалась. Наконец мелькнула чья-то тень, Наталия сделала несколько шагов навстречу, но увидела не Валентину, а того самого седого мужчину, на которого обратила внимание. Он не спеша спускался по лестнице, пока его взгляд не заметил стоящую в нескольких шагах от него Наталию. Он остановился и посмотрел на нее.

– Уже уходите? – спросил он так, словно они были знакомы и теперь вот он вышел, чтобы обменяться с ней ничего не значащими фразами. Просто так.

– Да, ухожу.

– Если хотите, я мог бы вас проводить. Вы не похожи на тех женщин, которые сюда приходят в поисках мужчины. Вы ведь здесь случайно?

– Нет, не случайно.

– Тогда почему же уходите одна? Вы кого-то ждете?

– Да.

– И кого же? – У него был низкий, чуть хрипловатый голос, который совершенно не подходил к его внешности, особенно к грустным и умным серым глазам.

– Вас, – неожиданно для себя проговорила Наталия, понимая, что сказала чистую правду: она действительно хотела увидеть его еще раз. Перед тем как расстаться навсегда. Она почему-то была уверена, что видит его первый и последний раз.

– Тогда пойдемте.

– Я не могу с вами пойти.

– Так, значит, вы ждали не только меня?

– Да. Но это не то, что вы думаете.

– Вы не можете знать, что я думаю. Но мне очень жаль. – Он помедлил некоторое время, затем подошел к ней поближе и посмотрел ей в глаза.

Наталия чувствовала, как его взгляд скользит по ее волосам, щеке, губам… Ему нравилось ее рассматривать. И оттого что она поняла это, ее бросило в жар. Когда он приблизился к ней еще плотнее, она зажмурила глаза и почувствовала его поцелуй на своем виске. Это было так нежно и изысканно, что она чуть было не призналась в том, что ждет не мужчину, а женщину. Ей захотелось оправдаться перед ним, чтобы он не принял ее за определенный тип женщины. Но она ничего не сказала. Она так и стояла с закрытыми глазами, пока не поняла, что он ушел.

Валентина выглядела уставшей. Наталия наблюдала за ней в зеркало. Машина мчалась по опустевшим в этот час улицам, лихо пересекая перекрестки с мигающими желтыми огнями, не несущими никакой ответственности за тех, кто, доверившись их теплому притягивающему свету, мог разбиться, столкнувшись с так же уверенно летящей откуда-то машиной.

– Ты так хорошо пела, – сказала Наталия, вспоминая стройную фигурку в черном на сцене. – Ты их загипнотизировала.

– Сегодня я задержалась, потому что разговаривала с директором. Я сказала, чтобы он мне удвоил ставку.

– И правильно сделала. Ну и что же он тебе ответил?

– Сказал, что у меня и так к концу вечера выходит кругленькая сумма наличными и что мне грех жаловаться, наоборот, он намекнул на то, что я должна бы с ним делиться.

– И что ты ему ответила?

– Что больше сюда не приду.

Наталия чуть не врезалась в столб от не-ожиданности. Но не столько от слов Валентины, сколько от того, что на дороге образовалась тонкая корка льда, которая на повороте чуть не сыграла с ними смертельную шутку.

– Ты это серьезно?

– Вполне. Я же действительно заработала сегодня больше четырехсот тысяч. Они сами придут за мной, если я им нужна. А если нет, то дня через три буду петь в «Москве». Ко мне сегодня приходил оттуда один человек. Поэтому я и затеяла разговор с директором: там мне пообещали в полтора раза больше.

– Ты хотя бы ужинала?

– Нет, мне ничего не хотелось. Только кофе выпила, и все.

– Но тебе же нужно восстанавливать силы.

– Спасибо, что ты приехала за мной. – Она сказала это шепотом, за которым Наталия почувствовала слезы. – Ты сделала фотографии?

– Да, – ответила она и вспомнила машину «скорой помощи», в которой исчезло тело убитой Татьяны Филимоновой. «Смерть порождает новую смерть».

– А я вспомнила еще одну подробность. Дядя говорил, что мои родители выехали в Евпаторию на белой «Волге», а в овраге-то нашли черную… И еще. На этой черной «Волге», как он сказал, были какие-то странные номера, принадлежала она якобы человеку, который подозревался в убийстве. В квартире моих родителей нашли множество отпечатков его пальцев. Дядя сказал, что все это ему удалось выяснить через своих близких знакомых, работающих в КГБ. Вот такая странная история.

– Послушай, а ведь ты мне ничего не рассказывала про Евпаторию. Он тебе не говорил, где они собирались остановиться?

– Говорил. У Кропоткиных. Он сказал, что если бы догадался позвонить им, то узнал бы о том, что мои родители погибли до его поездки в Индию. Ведь он был уверен, что они в Крыму.