Анна Дубчак - Умереть от любви, или Пианино для господина Ш.

– Но он не говорил, кто такие Кропоткины?

– Нет. Знакомые, наверное, какие-то.

– Очень ценная информация. Ну все, приехали. – Наталия повернулась к Валентине и посмотрела так, как смотрят на непослушных детей: – У меня к тебе просьба…

– Конечно. Какая?

– Пообещай мне, что поужинаешь с нами. У меня тут полный пакет еды.

– А я все думаю, откуда же так вкусно пахнет. – Она слабо улыбнулась: – Хорошо, я постараюсь.

Включив сигнализацию, Наталия отошла от машины и, задрав голову, посмотрела на свои окна:

– Смотри, он дома.

– Волнуется, наверное.

– Где вы были, черт вас подери! – Логинов схватил Наталию за плечи и начал трясти. – Время далеко за полночь, что прикажете мне думать? Кругом одни убийцы и насильники, каждый час что-нибудь случается, исчезают и умирают молодые женщины, разбиваются в катастрофах и сгорают дотла… – Он осекся и в сердцах оттолкнул от себя побледневшую Наталию, которая никак не ожидала от него такой реакции. Но она понимала его: он каждый день сталкивается со смертью. И про Филимонову наверняка уже знает. Он переживал.

– Извини… Мы действительно должны были позвонить и предупредить, что будем возвращаться из ресторана вместе.

– Откуда? Из ресторана!

– А почему ты так удивлен? Разве ты забыл, что Валентина там работает?

Логинов схватился за голову:

– Вот черт, я совсем забыл. Но поверьте, я же тут с ума схожу. Таню убили, ты же в курсе… – Он сказал это, поморщившись, словно от невыносимой боли. Похоже, что и он был с ней знаком.

Валентина, услышав это, схватила Наталию за рукав: она испугалась.

– Игорь, когда ты в следующий раз захочешь мне сообщить о подобных вещах, подумай, а стоит ли это делать в присутствии Вали.

– Извини, – Логинов приобнял Валентину (жест, настолько поразивший Наталию, что она на какое-то время лишилась дара речи), – извини…

– Ты давно дома?

– Давно. С восьми.

– Ты ужинал?

– Выпил чаю.

Наталия накрыла на стол и когда появилась в комнате, то увидела такую картину: Логинов, сидя на диване, обнимал прижавшуюся к нему Валентину и целовал ее в висок. Нежно и непонятно, то ли по-отечески, то ли нет… А как ее целовал мужчина с серыми глазами в ресторане: по-отечески или как женщину? Ревность окрасила ужин в серовато-холодные тона. Отбивные показались пересоленными, а куры – пережаренными. Наталия сидела за столом, оглушенная биением собственного сердца, и видела боковым зрением, как Игорь ухаживает за красивой Валентиной, сидевшей в розовом купальном халате, умытой, с капельками воды в волосах, забранных кверху и открывающих тонкую нежную шейку с поблескивающей на ней золотой цепочкой. «Хочешь еще помидоров?» «Может, тебе подогреть молока?» Она ненавидела его в эту минуту и испытывала странное чувство пустоты и горечи. Она так некстати вспомнила слова Олениной о том, что Валентина «проститутка». После ужина в спальне Логинов рассказал ей о результатах экспертизы.

– Труп пролежал в морозилке больше пятнадцати лет. Уникальный случай. Он неплохо сохранился, потому что в этом доме практически не было аварий, связанных с электричеством. Если и отключали свет, то на несколько часов, не больше, а потому холодильник работал. Это девочка. Ей даже пуповину не отрезали. Но был еще один ребенок. Неизвестно где. Это близнецы. Я дал задание проверить, не находили ли в этом районе в 1981–1982 годах труп новорожденной девочки… или мальчика, это неточно.

– Вторая девочка сейчас спит в гостиной и видит цветные сны.

– Ты думаешь?

– Уверена. Лена Жукова родила двух девочек. Но вот знала ли она о существовании второй, неизвестно. И мне кажется, что Таню Филимонову убили именно из-за того, что она могла знать какие-то подробности из жизни семьи Жуковых… Мне еще Павел сказал, когда советовал встретиться со своей женой, что, мол, женщины, «больше знают и понимают в таких вещах», если дословно.

– Мне непонятно одно: как могло такое случиться, что эта твоя старуха, Бланш, за шестнадцать лет не заглянула в холодильник.

– Она не то что в холодильник не заглядывала, она и в квартиру-то не заходила. Я так понимаю, что она дама с железными принципами, тяжелым характером и вообще себе на уме… По-моему, она конфликтует со всей семьей, в частности с внучкой, Дорой, которая мечтает о скорейшей смерти бабки, чтобы занять ее квартиру, вернее… квартиры. А та сидит на своей недвижимости и наслаждается последними годами жизни. Если бы ты только видел, какая она старая. Но как держится!

– Старческий маразм. Я не уважаю людей, которые своими дурацкими принципами на самом деле прикрывают, как наготу, эгоизм. Но никто не застрахован от слабоумия и прочих сопровождающих старость явлений.

– Вот поэтому-то я и предпочитаю не выходить за тебя замуж. Семья – это очень сложный механизм. Он мне не по уму и не по зубам. Свобода – тоже. Поэтому я выбрала золотую середину. Скажи, Логинов, а что тебе известно о Родионове? Ведь мы, кажется, пытаемся общими усилиями найти его убийцу?

– Мне кажется, что ты на верном пути. Это может прозвучать довольно цинично, но смерть Татьяны Филимоновой лишний раз подтвердила, что связь между убийством Родионова и Жуковыми существует. Но вот какая? Думаю, что об этом мне расскажет Манджинян. Может быть, даже сегодня утром. Ты только посмотри в окно, видишь, уже светает, а мы до сих пор не спим…

– Нет, подожди. Ведь ты же знаешь что-то о Филимоновой, я это чувствую.

– Знаю. И теперь, когда ее нет, я, наверное, действительно скажу тебе кое-что.

– Не надо. Хочешь, я угадаю? – Наталия приподнялась на локте и включила лампу. Логинов зажмурился. – Она какой-нибудь лейтенант или майор КГБ. В прошлом. Ведь так? И Филимонов, зная об этом, надеялся на нашу встречу. Но почему он был так заинтересован в этом деле?

– Я разговаривал с ним, когда мы здесь ждали тебя. И знаешь, что он мне сказал?

– Откуда же я знаю?

– Он хоть и тихий на вид, но рыжий. А рыжие, они все темпераментные. Если бы ты только слышала, с каким жаром он рассказывал нам с Сапрыкиным о Жукове, как он восхищался им, как жалел, что мы с ним не были знакомы. Он по-человечески был привязан к нему и очень переживал, когда узнал, что тот погиб. Они с женой пытались прийти на похороны, но натолкнулись на стену. Никто ничего не знал ни о похоронах, ни подробностей катастрофы. И, что самое удивительное, не было ни одного родственника. Родителей, правда, ни у того, ни у другого не было, но Родионов-то был! И он, как назло, оказался в это время у черта на рогах – аж в Индии! Он же по образованию геофизик.

– Думаю, что неплохо было бы установить, кто отправил его в эту командировку. И в Москву, и в Индию. Кто за всем этим стоял. Вполне вероятно, что это тоже имеет какое-то значение. Ведь не случайно дело Жуковых замяли, да так, что никто не знает, где их могила.

– Хорошо. Я поручу проверить документы по этой командировке. Кажется, это имеет отношение к архиву института «Нефтегеофизика». Завтра же днем мы будем знать фамилию директора или зама.

Наталия обратила внимание, что Логинов впервые, пожалуй, применил в их разговоре слово «мы». «Мы будем знать…» Ей было приятно от сознания, что ее тоже приняли в свою игру. Игру профессионалов.

– Но это еще не все… Подожди, мне нужно тебе кое-что показать. – Она выскользнула из-под одеяла и вышла из спальни. Вернулась с фотографиями и разложила их на постели. – Смотри. Вот эти я сегодня взяла у Валентины, а эти, в рамках – таскала повсюду с собой такую тяжесть! – сняла со стен в квартирах Жуковых и Родионова.

– Где-е?! – воскликнул Логинов, не веря своим ушам.

– Где слышал. Ты что же думаешь, я ходила в кино или парикмахерскую? Я работала, Игорь, как и ты. Поэтому и ужин приготовить не успела.

– А отбивные? И курица жареная.

– Да я же принесла их из ресторана.

– Надо же, а я все думал, куда же ты все это могла запрятать, что я целый вечер искал, да так и не нашел.

В такие минуты Наталия сожалела о том, что допускала мысль о возможной измене Игоря. Ей даже стало смешно, что она приревновала его к Валентине, к этой девочке, которая так нуждалась в тепле… Но она была во время ужина так красива, так сексуальна в розовом халате, слегка распахнутом и не скрывающем нежной выпуклости груди и затененной, полной тайны, ложбинки… И это тонкое лицо с прозрачной кожей, пухлым ртом и большими потемневшими от страданий глазами, и эти волосы, блестящими вьющимися прядями спускавшиеся от виска к плечам, на которых сверкали капли воды…

– Я хочу спать, – прошептала она, понимая, что в ее положении уже говорить что-либо бесполезно.

Она проснулась в пять часов и поняла, что больше не хочет спать. За окном было серое безжизненное утро. Надо было срочно что-то приготовить и успеть съездить к Филимонову. Она потушила овощи с мясом, провела почти целый час в ванне, затем, спрятавшись в кабинете, уложила феном волосы, сделала себе макияж, надела свое любимое черное платье с кружевным воротничком, делавшее ее хрестоматийной учительницей музыки, оставила записки Логинову и, отдельно, Валентине и вышла из дому.

Она гнала от себя мысль о возможном союзе, который могли заключить между собой два обнаженных тела, оставшиеся в тихой сонной квартире. Но борьба с ревностью – неравная борьба. Ведь она же сама привезла сюда Валентину, поэтому пусть все происходит естественно, само собой. Если Логинов позволит себе что-то, то, значит, он уже не Логинов. Она выставит его за дверь безо всякого сожаления. Если же Валентина позволит ему это сделать, то он все равно оставит ее у себя. Она ни в чем не виновата. Как не виновата в том, что у нее чудесное лицо, восхитительная фигура и голос, который сводит с ума. Она тоже имеет право на счастье.

Филимонов буквально почернел. Он открыл дверь и был сильно удивлен, когда увидел ее на пороге.

– Извини, это я во всем виновата. Прости, если сможешь… – Наталия в каком-то порыве почти ворвалась к нему в квартиру и обняла его. Но она обнимала не этого убитого горем мужчину, а того симпатичного и не очень умного рыжего парня, каким он был еще вчера, когда советовал ей встретиться с женой.

И он, словно копивший в себе всю ночь слезы, разрыдался у нее на плече. Ведь никто не догадался прийти к нему и вот так просто обнять и прижать к себе, чтобы поделиться своим физическим теплом. Люди боятся увидеть чужое горе и поэтому не умеют себя вести, не знают, что сказать. И даже если человек, которому не хочется жить, говорит, что ему надо побыть одному, это не всегда правда. Он и сам подчас не знает, что ему нужно…

Он успокоился уже в комнате, сел на стул, вытер носовым платком слезы и тяжело вздохнул.

– Я знал, что этим кончится, – вдруг сказал он, чем тоже удивил Наталию.

– Но почему?

– Это было связано с ее работой. Она уже более двадцати лет работала на Дзержинской. Когда я женился на ней, она мне ничего не сказала. Вообще-то мы с Татьяной совершенно разные люди. Я привык доверять и надеяться только на себя. Для меня борьба с невидимым врагом не существовала. Я в душе демократ. Не смейся. Это модное словечко не имеет ничего общего с тем, что происходит в моей душе. Я всегда был таким. И был у меня друг, тоже такой. Я уже тебе рассказывал о нем. Это Валентин Жуков. Светлая голова, умница, каких поискать. Поэтому я и завелся вчера, когда узнал, что ты копаешь… то есть ведешь расследование. Ты не думай, я понимаю, что ты делаешь это не ради развлечения. Как я уже, наверное, говорил, Сапрыкин рассказывал о тебе, о твоем таланте, но просил, конечно, чтобы я делал вид, что ничего не знаю. Но ты прости его, просто он тебя очень уважает.

– Послушай, Павел, а ведь я только что вспомнила, как ты предупредил меня о том, что и меня могут убить, и посоветовал мне заняться вязанием или вышиванием, помнишь? Значит, ты что-то знаешь…

– Что-то да. Но я трус. Я мог бы рассказать тебе это еще вчера, да захотел, чтобы ты поговорила с Татьяной. Она-то все равно больше меня знала. Только рассказала она мне про Жуковых примерно через полгода после того, как они погибли.

– Но что рассказала-то?

– А то, что тот человек, которого ты мне показывала вчера на фотографии… Словом, я его знаю. Видел несколько раз вместе с Татьяной. Они вместе работали. И он просил ее, чтобы она помогла ему устроить диверсию на том самом номерном заводе, на котором работал Валентин. Она отказывалась, но он ей сказал, что если не она, то все равно кто-нибудь другой ему поможет. Он сказал, что Валентин собирается в Германию, что его приглашают в Берлинский университет, в научную физическую лабораторию, и что надо помешать ему уехать, потому что он якобы может вывезти какие-то расчеты или документы на микрокассетах.