Наталья Светлова - Урод

— А я, Катя, никогда не знала, что ты станешь такой стервой. Что ревность и зависть сделали с тобой? Да они же изуродовали красивую девушку!

— Это ты мне будешь говорить про уродство и красоту? — фыркнула Стрельцова.

Она собиралась уходить, но встреча с Элиной, похоже, немного сдвинет планы в ее ежедневнике.

— Это какой-то невыносимый бесконечный сериал о самоубийстве, — вздохнула Элина и обхватила голову руками. — Мы ругаемся почти каждый день. К чему это?

— Я с тобой не ругаюсь. Много чести.

Дежавю. Карусель по кругу. Она слышит эти слова без перерыва на рекламную паузу. От Миши, от Катерины, от себя самой…

— Тогда удачного вечера, мисс начальница, — вырвалось у Элины, и она сдавила коробку со шприцами.

— И тебе того же, — раскатистый смех Катерины паучьими лапками пробежался по больничным стенам и вернулся к хозяйке в рот; неизменно алые губы закрылись. — Вам того же, — кивнула на коробку в руках.

— Постой! Ты не знаешь… главврач еще здесь?

— Вроде был у себя, когда я уходила. Тебе он зачем?

— Отпроситься хотела, — отчиталась перед ней Элина, ненавидя себя за это.

Все равно ведь узнает… Какая разница, когда секреты станут явью, если Штирлица все равно будут пытать до победного?

Катерина повела плечом, и уверенный цокот ее каблуков, вторя смеху, затих у выхода из клиники. Элина достала телефон и набрала Диму.

— Я согласна.

— Здорово! Я…

— Прости, мне некогда, надо идти.

Она боялась говорить с ним долго. Это словно долго смотреть на яркий свет — перед глазами начинают плавать цветные пятна.

— Элина, подожди секунду! Я выполнял упражнения, которые ты мне показала. Выучил стих наизусть.

— Ты молодец, — без энтузиазма ответила она, направляясь к кабинету главврача.

— Я тебе зачитаю начало. Слушай. — Мужчина откашлялся и начал читать по памяти. — Загадай меня… Хочу сегодня сбыться… Самым главным… Всем, чем ты захочешь… Летней нежностью, запутавшись в ресницах. Я тебя целую этой ночью.

— Хватит! — неожиданно грубо перебила его девушка; дыхание полыхало удушьем у нее в легких. — Где ты взял это?

— В сети. Ну ладно, созвонимся, Эля.

Голос Димы замолк, и она снова могла дышать. Элина провела языком по губам, чувствуя себя развратницей. Сладко. Словно был этот поцелуй…

— Извините, пожалуйста, — заглянула в кабинет начальства.

— Эля, проходи, — главврач уже был почти у дверей. — Что-то важное хотела?

— Взять за свой счет пятницу, если можно.

— Важное событие? — улыбнулся он.

— Хочу сходить на мюзикл, так давно не была, — смутилась Элина.

— Отпускаю тебя. Развейся.

Она тихонько закрыла за собой дверь и, выдохнув, подняла взгляд на дверную табличку.

Стрельцов В.Н.

…Да умный человек не может быть не плутом…

«Горе от ума» Грибоедов А.С.

Зима расстилалась белым ковром кристального снега, искрящегося от каждого ласкового прикосновения солнца. Природа дышала изморозью и плевалась снежинками из своих промерзших насквозь легких.

— Зимние курорты мне нравятся больше, — пар дыхания Туманова на миг выпорхнул белокрылой птицей и слился с воздухом. — От солнца и пляжей уже тошнит. Да, Риммка?

— Наверное.

— Плохое настроение?

Она подняла уставший взгляд к небу. Серый небосвод свисал над ними недовольной дряблой кожей старческого лица. Мутная погода, холод, эти толстенные спортивные вещи, лыжи, на которых она не умела и не хотела уметь кататься.

— Под стать погоде, — буркнула девушка, распинывая очередные сугробы снега.

— Да ты всегда как скисшее пирожное. С виду все еще симпатичная, но уже веет душком…

— Видимо, кондитер такой заботливый, — скривилась Римма и, демонстративно оттолкнув его, прошла вперед, с еще большей злостью пиная снег.

В этом сыпучем, хрустящем под подошвами снеге она видела россыпь дурных поступков Туманова, его гнусность, которую выливал ушатом только на нее и только при закрытых дверях. Наступила на очередной сугроб со всей силы, буквально вдавливая ботинок в землю. Это его лицо. А это, вторая нога расплющила сугроб, его самомнение.

— Эй, ну ты как? — ее догнала Алиса, подруга Алекса.

— Скисшее пирожное?

Глаза подруги, выглядывающие из-под высокого ворота куртки, сообщили ей об ее удивлении.

— Выгляжу хорошо, но от меня уже начинает вонять.

— Это он опять придумал? Я не могу сказать этого при Алексе, но, — голос Алисы упал до температуры этого курорта, — твой Дима тот еще придурок. Алекс вечно его защищает.

— Будто твой Алекс не такой, — обиженно фыркнула Римма.

Он придурок. Урод. Гад последний. Но все это было ее, и она уверяла себя, что любит все оттенки его сволочности.

— Алекс? — девушка задумалась. — Да, он такой же. По пьяне, бывает, заводит какие-то идиотские тирады насчет ценности семьи и ее обесцененном статусе, о разводах, о том, какие люди, пардон, суки и так далее. Такое ощущение, что его уже бросали. Только нигде еще не было статьи о его разводе или болезненном расставании.

— А тебя он обижает? — Римма понимала, что этот вопрос сравнял ее достоинство с червями, что живут под землей, но больно уж хотелось уколоть себя этой толстой иголкой и выпустить каплю крови.

С кровью выйдет злость — и станет легче. Надо надавить на мозоль, закрыть глаза и ждать, когда отпустит.

— Нет, — пожала плечами Алиса. — Зачем ему меня обижать? Я его никак не стесняю. Пусть он делает что хочет: читает лекции о ценности института семьи, спит со шлюхами, дебоширит в ресторанах… Если бы я его любила, я бы хотела расспросить подробнее о его прошлом, вникнуть глубже в его рассуждения о жизни. Но мы просто спим — все на поверхности.

— Я хочу узнать больше о Диме, о его мыслях и намерениях. Как-то раз, когда он вернулся после гулянки с Алексом, я спросила его, почему он со мной не гуляет, редко зовет меня в ресторан или театр. Да хоть бы посидеть в парке!

— И он что ответил?

— Он сказал, что с телкой, которая дала ему на первом свидании, на второе он уже не пойдет. Другое дело с девушкой…

Снег падал черным пеплом, засыпая поле боя в ее душе. Мечи брошены, щиты погнуты, самообладание повержено.

— Ну-у, подруга… Ты либо даешь мужику на первом свидании, либо даешь себе надежды на светлое будущее. Не бывает так, что ты и шлюха, и монахиня одновременно. Придется выбрать личину в итоге.

— А сама-то! — сердито выкрикнула Римма и остановилась, сверля Алису ядовитым взглядом.

— А что я? Уже сказала: мы просто спим. Я себе одежку по размеру выбрала и не обмываю никого, себя в том числе. А ты пытаешься уместить свою задницу на двух стульях: и в его сердце, и в кошельке. Выбери уже, где тебе удобнее. Если все-таки в первом, то ищи другое сердце. В этом ты не нужна.

— Да идите вы все! — крик Риммы эхом облетел их городок и близлежащие горы.

— Что случилось? — Дмитрий оторвался от мужской компании и вгляделся в Римму издалека.

— Сам неси эти чертовы лыжи! Ненавижу!

Истерика побежала вслед за хозяйкой, покатилась ледяными слезами по щекам, протестующе заскрипела альпийским снегом под ее ботинками. Ведь люди отдают так много денег, чтобы по нему пройтись, но тем не менее каждый их шаг по такому дорогому снегу может сопровождаться слезами.

В стенах их уютного домика, запорошенного снегом, она почувствовала себя лучше. Дорогие курорты мира, пусть ее и брали не во все путешествия, абсолютный достаток, статус. А был ли этот статус?..

Завитки огня в камине отплясывали сложные па перед ней, опаляя руки своим жаром. Римма видела в них психоделические картины, размазанные по холсту чёрные кляксы. Их отношения. Любовь. Верность. Фальшь их совместной жизни. Права Алиса. Ставя на себя штрих-код, женщины часто забывают, что его нельзя сорвать с кожи в любой момент, как наклейку с банана. Если уж продаешься, то не кричи от обиды. Он покрыл и эти расходы — обиды, страдания, требования.

— Что это было, мать твою? Совсем взбесилась? Я уже боюсь к тебе подходить — вдруг укусишь. — Туманов зашел внутрь, стряхивая с себя снег.

На его лице бенгальскими огнями прыгала улыбка, от одного уголка губ до другого. Такой счастливый: и не очень-то важно, есть она рядом или нет. А она с ним чахнет и тускнеет, как столовое серебро, которое никогда не протирают и не выставляют на праздничный стол.

Женщина — отражение любви мужчины. Или его безразличия.

— Все хорошо, прости, — в который раз сдалась она, дрожащей рукой поднимая белый флаг. Изорван в клочья, выцвел, покрылся пятнами, но все еще белый.

— Мы с парнями в баню, — для галочки сообщил он, быстро собирая необходимые вещи. — Не скучай.

— Чего мне скучать? Ты всего лишь привез меня как пыльную вазу сюда. Я тебе к черту не нужна.

— Вот видишь, ты все понимаешь.

Римма задохнулась, в очередной раз поражаясь глубине его отвратительного характера.

— Как скажешь. Я тоже прогуляюсь по местному бару. Надеюсь, австрийские мужики не такие бесчувственные, как ты.

Девушка резко встала с кресла, и огоньки рассыпались в ее глазах калейдоскопом. Рука Дмитрия перехватила ее запястье и притянула к его мощному торсу.

— Риммуля, — обманчиво тихий голос пощекотал ее за ушком, — не дури, ведь пожалеешь потом.

— Уже жалею, — ей казалось, что она крикнула это громко и гордо, но на деле ее голос лишь еле слышно прожужжал над его ухом.

Туманов отпустил ее, немного более небрежно, чем хотел, и продолжил одеваться.

— Какая же ты бедная! Все вы, телки, бедные и несчастные. Мечтаете о любви и принцах, становитесь феминистками и идете на марши. А что на деле? — Улыбка, ставшая оскалом, была направлена на нее. — Где ваши независимость и крутость? Какого хрена вы все ищете кошелек, чтобы на него запрыгнуть и тянуть бабки до конца жизни? Я не против нашего сотрудничества: я тебя трахаю, ты сидишь на моей шее. Обменялись важными частями тела. Что еще ты хочешь?

Ее ответом было не поднимающее взгляда молчание.

— Вранье это, что женщин интересует сердце мужчины, ну или его член. Шея — вот, что вас волнует. Вы сначала проверяете, насколько крепкая у него шея, чтобы удобно разместиться на ней и свесить ноги. За толстую шею вы стерпите и черствое сердце, и маленький член.

Этими словами он поставил точку в сегодняшнем разговоре между ними. Так было всегда: точку ставил он. Стирал ее вечные запятые и знаки вопроса. У Дмитрия Туманова не было неопределенности в жизни.

— Твои друзья знают, какой ты урод? — Лицо Риммы было изрезано морщинами отвращения к нему. — Или ты такой только дома?

— Милая, я же умный человек. Конечно, я такой только дома.

— Знаешь, Димочка, у меня тоже есть некоторые наблюдения из мужской психологии.

— Поделись.

— Мужики становятся тиранами и деспотами дома, только со своими близкими потому, что не хватает смелости быть такими на виду у публики. Домашнее насилие — проявление слабости и лицемерия, но никак не силы. Ты жалкий слабак, Туманов. — Он открыл рот, приготовив разнос века, но она не дала ему выиграть этот бой. — Например, Алекс. Я еще ни разу не слышала от Алиски жалоб, о том, что он ее обижает. Хотя в газетах и журналах постоянно появляются новости о его хамстве, пьяных инцидентах, разборках и прочем. Но он не вымещает свое скотство на ней, раз уж сам впустил ее в свою постель. Ты вечно светлый, гладкий, прилизанный во всех статьях. Ангел Дмитрий Туманов. Хоть прямо сейчас памятник возводи. Знали бы они все, какой ты урод, когда закрываются двери нашего дома. И открывается дверь в тайную комнату твоей жалкой душонки. Слабак!

У нее кончилось дыхание, когда последнее слово спрыгнуло с трамплина в бассейн с акулами. Столько силы у нее никогда не было. Если он плевал в нее, она подставляла правую щеку, но не плевала в ответ. Пришло время научиться стоять за себя.

— Грамотно построенный имидж. Рукоплещу, — не унималась Римма, пока он еще не пришел в себя и не взял в руки топор.

В дверь постучали и заглянули друзья во главе с Алексом. Дмитрий неподвижно стоял в центре комнаты и испускал взглядом радиацию. На него злобно пялилась Римма, уперев руки в бока. Застывшая кинолента ожила, когда Туманов подхватил сумку и двинулся к двери.

— Мы не закончили, — его слова пулями пронзили ее тело.

— Я закончила, — улыбнулась Римма и, подтолкнув его к выходу, закрыла дверь.

Великолепное чувство победы. Несущее горечь осознания его реванша, когда она не сможет быть сильнее.

Но хоть раз. Пусть даже он будет единственным. Довольная, Римма подкинула дров в камин, и уселась в кресло. Огонь принял форму чувственного вальса, и она закрыла глаза.