Дина Лампитт - Уснуть и только

– Извини, что побеспокоила, Бенджамин, но сегодня утром сломалась доильная табуретка моего отца, а ему трудно без нее обходиться. Ты не мог бы на нее взглянуть?

Ее тон был примирительным, почти извиняющимся, и, немного помедлив, Бенджамин ответил.

– Заходи. Я посмотрю и скажу, можно ли ее починить.

Интересное дело, решил Бенджамин: ножка табуретки отломалась так аккуратно, что можно было подумать, будто это сделано умышленно.

– Как это случилось?

– Очень просто – я села на нее, и ножка подломилась.

– Очень чистый разлом. Завтра я вес сделаю, а сейчас, извини, мне нужно идти. – Ему не хотелось упоминать в присутствии Дженны имя Деборы.

Девушка вмиг побелела, и Бенджамин только теперь заметил, что она натянута, как струна. Однако она нашла в себе силы улыбнуться, ответив:

– Тогда я пойду, не хочу тебя задерживать. – Дженна повернулась, как бы собираясь выйти, но тут ее рука нырнула в корзинку, и почти беспечным тоном она добавила: – Ох, чуть не забыла. Даниэль прислал тебе своего пива, помня о том, как оно тебе понравилось. Вот, возьми.

Она достала керамическую бутылку и поставила на стол.

– Как это мило с его стороны. Я оставлю это удовольствие на потом.

– Но ты выпьешь его сегодня?..

– Да, попозже, когда вернусь от Деборы. Но вначале позволь мне отвезти тебя домой.

Несмотря на то, что он упомянул имя ее соперницы, на лице Дженны вспыхнула улыбка – такая неповторимо живая и красивая, что Бенджамин был поражен. Но ему было некогда долго о ней думать, и, накинув плащ, плотник вывел Дженну на улицу и запер за собой дверь.

На Мэгфилд опустились сумерки, и во всех жилищах, расположенных по обе стороны проходящего через сердцевину селения тракта, начали появляться огни. Ярко осветились окна дома железных дел мастера Айнекомба; более дешевые и экономные свечки зажгли в маленьких домишках, рассыпавшихся вокруг церкви; засияли разными цветами окна дворца – сэр Томас не жалел денег на такие пустяки; и даже в верхнем этаже дома, построенного для сэра Томаса Грэхема, а ныне занимаемого семейством Хоггон, замелькал неяркий свет.

Выйдя из дверей одного из домиков, Дебора Вестон торопливо зашагала по дороге, ведущей из Мэгфилда к Шардену, между которыми расположилась крохотная деревушка Кокин-Милл, где она жила. Дом для Деборы означал защиту и безопасность; то место, где в тиши своей крохотной спальни она могла отбросить прочь временами обуревавшие ее страхи; убежище, где никто не мог видеть, как она кричит и заливается слезами. Ибо, начиная с детства, Дебора не могла припомнить времени, когда бы она была по-настоящему спокойна и счастлива.

С тех пор как в ней пробудилась женственность, ее терзал страх; ей чудились всякие ужасы, которые, как она чувствовала, угрожали ее рассудку и душевному здоровью. Иногда Дебора чувствовала, что у ее души есть другая, изнаночная, дьявольская сторона, пока что затаившаяся, но могущая когда-нибудь вы рваться наружу.

Казалось бы, робкая, застенчивая, похожая на цветок Дебора в жизни не могла не только соприкоснуться, но даже слышать, думать о чем-либо злом, грязном, отталкивающем. Ее не тревожили плотские желания; ей никогда не хотелось увидеть обнаженное мужское тело, а уж тем более не появлялось желание почувствовать внутри себя его наиболее ужасную, постыдную часть. Но в этом невинном существе притаилось другое. Та, другая, могла усмехаться, выискивая в Библии казавшиеся непристойными и похотливыми абзацы, подолгу разглядывала в зеркале свою наготу, властно заявляла о себе, посылая тайные, порочные, кошмарные видения в мозг спящего невинного создания.

До того как за ней стал ухаживать Бенджамин Мист, Дебора пользовалась вниманием двух своих одногодков, Джона Кохсма и Майкла Бейкера. Но однажды она схватила руку Майкла и прижалась к ней губами, не столько целуя, сколько пробуя на вкус его плоть. Эта выходка настолько напугала юношу, что он убежал и больше уже не приходил к ней.

Все это было нестерпимо, и теперь, быстро шагая по дороге и кутаясь в шерстяной плащ, Дебора думала о том, что ее единственной надеждой является брак с респектабельным мужчиной вроде Бенджамина Миста. Может быть, если она примирится с его объятиями, та, другая Дебора, будет, наконец, довольна и исчезнет навсегда.

Едва успев подумать о Бенджамине, девушка услышала стук копыт и, обернувшись, увидела его самого, едущего верхом на лошади по направлению к Бэйндену, с сидящей позади него Дженной Кэсслоу. Они проследовали мимо стоявшей на обочине нареченной плотника, не заметив ее.

Чувствуя себя обманутой и покинутой, Дебора беспомощно окликнула. «Бенджамин!» – но он не услышал, и девушке осталось лишь смотреть на то, как Дженна Кэсслоу, которую она ненавидела больше всех на свете, удаляется вместе с ее женихом.

Дебора знала, что это проявление слабости, но, тем не менее, не могла удержаться от слез. Она плакала негромко, так, чтобы ее не могла услышать и выглянуть из окна тетушка Мауд, главная деревенская сплетница, но очень горестно и жалобно.

Девушка чувствовала себя такой несчастной и одинокой, что, когда позади нее вдруг раздался голос, предложивший. «Могу ли я проводить вас домой, сударыня?», нисколько не испугалась, а даже обрадовалась. Однако, обернувшись, она увидела сидящего верхом и наклонившегося вперед, чтобы получше разглядеть ее лицо, наследника Глинда, с которым не была знакома, но чья репутация была ей хорошо известна. Улыбка сразу исчезла с лица Деборы, сменившись холодным и равнодушным выражением.

Однако девушка попала в затруднительное положение. С одной стороны, было бы неблагоразумно обидеть невежливостью представителя семьи крупнейших местных землевладельцев, но, с другой, он был ей глубоко неприятен, и она с удовольствием избежала бы разговора с ним. Совершенно очевидно, что он дамский угодник, щеголь, хвастун и задавака, а может быть, и похуже, – словом, совсем не тот человек, с которым Дебора чувствовала бы себя легко.

– Я… Э-э…

– Не сомневайтесь, сударыня, залезайте сюда, я тотчас же доставлю вас домой.

Дебора покраснела, ее пронзила мысль, что, наверное, он уже догадался, какая она на самом деле испорченная.

С легким оттенком вызова она заявила.

– Благодарю вас, господин Морли. Буду очень признательна, если вы довезете меня до Кокин-Милл.

Ни слова не говоря, Роберт тут же спешился, усадил ее на лошадь, и вновь взобрался в седло позади нес.

Деборе казалось, что она сейчас задохнется. У нее кружилась голова, сердце билось вдвое быстрее обычного, каждый нерв был натянут, как струна. Девушка невольно ощущала каждую клеточку, каждый мускул и сухожилие прильнувшего к ней сзади мужского тела, и не могла не думать об этом. И вдруг, совершенно неожиданно, в ней проснулось какое-то новое, незнакомое чувство, сильное и властное, но изначально низменное и порочное. Окончательно обессилев, Дебора уверилась, что вот-вот упадет в обморок.

– Вам плохо? – раздался над самым ухом девушки голос Роберта, заметившего, как качнулась ее голова.

– Нет, ничего, – почти беззвучно ответила она.

Они ехали очень быстро, и вскоре он снова заговорил.

– Надеюсь, я смогу найти дорогу. По правде говоря, я не очень хорошо знаком с этими местами.

Дебора всмотрелась в темноту.

– Кажется, мы уклонились влево от основной дороги. По-моему, мы сейчас едем в сторону Бэйндена.

Роберт не ответил, и Деборой овладел беспричинный страх, подавивший все остальные эмоции. По ее телу пробежала дрожь, и Роберт сказал.

– Вы замерзли. У меня в седельной сумке есть вино. Выпейте, и вам сразу станет лучше.

Не раздумывая, Дебора поднесла к губам обтянутую кожей флягу. Крепкая жидкость обожгла ей рот, и, чувствуя, как по ее телу разливается тепло, девушка вспомнила, что уже несколько часов ничего не ела, и теперь может опьянеть от одного глотка. Тем не менее, она отпила еще и еще раз, сама не зная зачем.

– Мне надо поскорее попасть домой, – растягивая слова, сказала она.

– Боюсь, что вы были правы, – извиняющимся тоном откликнулся Роберт. – Должно быть, я поехал не по той дороге. Мы уже почти в Бэйндене.

Она хотела сказать: «Тогда поедем назад», но вместо этого еще раз молча отпила из фляжки.

– Я только на минуту заеду в дом, возьму теплую одежду, – предложил, не глядя на нее, Роберт. – Становится холодно.

И снова Дебора промолчала, изо всех сил пытаясь бороться с теми отвратительными, ужасными мысля ми, которые уже почти полностью овладели ею.

– Хорошо? – Они остановились, и Дебора поняла, что должна дать тот или иной ответ.

– Мы заедем в Бэйнден, – медленно произнесла она, сдаваясь, и почувствовала, как руки Роберта теснее обхватили ее.

Он пришпорил коня, и они понеслись к дому.

– К сожалению, Бенджамин, я не знаю, где она. – Стоя на пороге своего дома, матушка Всстон смотрела на плотника узкими смородиновыми глаза ми. – Я думала, что она с тобой.

Бенджамин покачал головой:

– Я сказал, что приду, как только закончу работу. Я немного задержался из-за того, что ко мне неожиданно пришли. А что, Дебора вообще не заходила домой?

В смородиновых глазах появилось беспокойство.

– Нет, не заходила. Надеюсь, она не заболела. Может быть, братья пойдут поискать ее, когда вернутся домой.

– Я уверен, что с ней ничего не случилось, – поспешно сказал Бенджамин. – Скорее всего, она просто с кем-нибудь заговорилась.

Ему почему-то вдруг захотелось оказаться подальше от этого маленького домика с дымящимся очагом и вечным запахом постоянной стряпни, не говоря уже о том, что он отнюдь не желал оказаться под испытующим взором папаши Вестона. Все, о чем он сейчас мечтал, – поскорее вернуться в свое тихое обиталище, усесться возле очага и, глядя в огонь, потягивать присланное Даниэлем Кэсслоу пиво.

– Бенджамин?

– Прошу прощения, я…

– Я говорю: сказать Деборе, что ты зайдешь завтра?

– Да-да, пожалуйста, скажите.

Поклонившись – особой вежливости в данных обстоятельствах не требовалось, – Бенджамин опять сел на лошадь и на мгновение задумался. Ужасно было себе в этом признаваться, но сегодня ему не хотелось видеть Дебору. Бенджамин сам себе удивлялся: желание остаться наедине со своими мыслями было настолько сильным, что плотник предпочитал ехать через лес, лишь бы избежать встречи с кем бы то ни было, в том числе с девушкой, на которой намеревался жениться. Поспешно развернувшись в том направлении, где он никого не мог встретить, он поскакал домой и с облегчением вздохнул лишь после того, как за ним захлопнулась дверь.

Бенджамин развел огонь в очаге и, поняв, что совершенно не хочет есть, сел в свое любимое кресло и стал смотреть на огонь. Старый кот, мурлыча, примостился у него на коленях. Не прошло и пяти минут, как Бенджамин уснул.

Ему снилось, что он идет по белому от снега лесу; вдали виднелась долина – сочетание голых черных деревьев и молочно-белых полей. Посреди непорочной белизны ярким чернильным пятном выделялась заброшенная избушка дровосека. Бенджамин заметил вьющийся из отверстия в крыше дымок и, заинтересовавшись, кто это нашел себе убежище в самом сердце пустынного леса, подошел поближе, удивляясь тому, что его ноги не оставляют следов на девствен ном снежном покрове.

Слегка приоткрыв дверь, он, к своему ужасу, увидел двух любовников, мужчину и женщину, которых застиг во время сокровенного акта. Бенджамин уже собирался поспешно отвести глаза и убежать, но что-то в длинной, стройной фигуре мужчины показалось ему знакомым. Пока он разглядывал любовника, тот вдруг вскочил на ноги и пошел к двери, как будто что-то услышал.

На мгновение, прежде чем обратиться в бегство, Бенджамин увидел его лицо: падающие на плечи темные волосы, ястребиные черты, живые глаза. Потом он побежал по снегу, и тут его сон оборвался.

Внезапно пробудившись, Бенджамин резко встал; кот соскользнул на пол и недовольно замяукал; оглянувшись, плотник заметил кувшин и вспомнил о подаренном ему пиве. Налив себе целую пинту, он опять сел в излюбленное кресло и, наслаждаясь изысканным вкусом, подумал о том, что это самое лучшее пиво, которое ему когда-либо доводилось пробовать. Прикончив первую порцию, Бенджамин перелил в стакан остатки и, прежде чем подняться наверх, в спальню, выпил все до последней капли. Там он мгновенно провалился в глубокий, без сновидений, сон.

– Я подожду здесь, снаружи, – сказала Дебора. – Так будет лучше, господин Морли. Я бы не хотела, чтобы меня увидел Ричард Мейнард.

Ее вновь охватил страх; честная, добропорядочная сторона ее натуры заявила о себе, преодолев еще несколько минут назад обуревавшие ее низменные желания.