Несмотря на неопытность, Дебора понимала, что есть три пути выхода из создавшегося положения: заманить Бенджамина Миста к себе в постель и потом объявить его отцом будущего ребенка; заявить, что она была изнасилована незнакомцем по дороге домой; попросить Дженну Кэсслоу, чтобы та приготовила для нее вызывающее выкидыш снадобье по рецепту своей тетки. Но Дебора знала, что не решится ни на один из этих шагов. Она слишком хорошо относится к Бенджамину, чтобы вешать ему на шею чужого ублюдка; никто не поверит истории об изнасиловании; и она скорее научится летать, чем попросит об одолжении Дженну Кэсслоу.

Можно было еще отправиться в Глинд и обратиться за помощью к Роберту Морли. Но воспоминание об их совместной ночи было слишком унизительно и ужасно. Помня о том, как вольно он обращался с ее телом, как блуждали по нему его губы, Дебора никогда больше не осмелится взглянуть ему в глаза.

Вздрогнув, Дебора напряглась, как будто от этого усилия плод мог сам собой исторгнуться из ее тела. Она в отчаянии каталась по постели, когда дверь открылась и раздался решительный голос ее матери:

– Там, внизу, Бенджамин. Он хочет тебя видеть. И мы с отцом настаиваем, чтобы ты немедленно спустилась.

Дебора молча отвернулась к стене, но, к ее ужасу, сильный рывок и оплеуха заставили ее сесть на постели.

– Хватит, с меня довольно! – прошипел Вильям Вестон. – Или веди себя, как следует, или убирайся из моего дома. Ты больна не больше, чем я, и ты потеряешь хорошего жениха, если чуть-чуть не пошевелишься! Или ты немедленно повидаешься с Бенджамином, или пеняй на себя!

И прежде чем Дебора успела что-нибудь сообразить, мать натянула на нее платье, а отец заставил спуститься по лестнице, самым незамысловатым об разом подталкивая кулаком в спину на каждой ступеньке.

Впервые за три недели Дебора оказалась в гости ной, посреди которой стоял красный, как рак, Бенджамин и растерянно мял в руках свою шляпу.

– Вот и она, – с пугающей сердечностью провоз гласил Вестон. – Вот она, твоя нареченная, одетая и готовая тебя выслушать.

Бенджамин, казалось, совсем пал духом.

– С вашего позволения, сэр… ввиду всех обстоятельств… Пожалуйста, сэр, могу ли я говорить с Деборой наедине?

Вильям переглянулся с женой и после паузы кивнул.

– Я понимаю, это было для тебя нелегкое время. Мы с женой минут десять побудем за дверью. Дебора, ты поговоришь с Бенджамином, ты меня слышишь? – Она не отвечала, уткнувшись взглядом в пол, только побледнела еще сильнее.

На мгновение воцарилось тишина, затем Бенджамин спросил:

– Дебора, что с тобой? Что тебя беспокоит? Почему ты так опечалена? Что случилось?

Дебора долго не отвечала, как будто разучилась говорить за эти три недели молчания. Наконец она выдавила:

– Ничего.

– И это означает все, что угодно. Дебора, ты должна мне вес рассказать.

Взгляд, который бросила на него девушка, заставил Бенджамина вздрогнуть: он никогда не думал, что она может быть такой свирепой.

– Мне нечего сказать, Бенджамин. Кроме того, что я отказываюсь выходить за тебя замуж, никогда не выйду за тебя замуж и не имею ни малейшего желания это делать.

Испытывая невероятное облегчение, Бенджамин застыл на месте, раскрыв рот, не смея поверить тому, что так легко избавился от своих обязательств. В то же время, будучи человеком порядочным, он чувство вал себя обязанным узнать, в чем дело, поскольку не мог спокойно смотреть на мучения Деборы, а то, что она глубоко страдает, было очевидно. Однако, с другой стороны, Бенджамин боялся проявлять чересчур глубокое участие из опасения, что Дебора может передумать.

В конце концов, решившись, Бенджамин осторожно спросил:

– Может быть, тебя кто-нибудь обидел, Дебора? Может быть, я или кто-нибудь другой виноваты в том, что ты так изменилась?

Его поразила горечь, с какой она ответила:

– Мне некого винить, кроме себя. Просто я многое поняла и теперь ясно вижу, что союз между нами невозможен.

– Но никакое внешнее воздействие не повлияло на твое решение?

– Нет, никаких внешних причин нет, – покачала головой Дебора, сделав ударение на слове «внешних». – Виноваты только те тайные, неведомые силы, что существуют внутри нас.

«Она рехнулась, – подумал Бенджамин. – Определенно, Дебора Вестон сошла с ума». Но вслух сказал:

– Итак, между нами все кончено?

– Да. Мне очень жаль, Бенджамин, но я действительно думаю, что я не та женщина, которая могла бы стать тебе хорошей женой.

– Тогда я пойду. Должен ли я сообщить о том, что произошло, твоему отцу? Тебе будет легче, если я возьму это на себя?

На мгновение она вновь стала такой же, как прежде.

– О, конечно, спасибо, Бенджамин. Он и так ужасно на меня сердится. Если можно, не говори, что это я одна виновата в разрыве, скажи, что это наше совместное решение.

Бенджамин колебался: он чувствовал, что должен попытаться проявить настойчивость и узнать, в чем дело, но боялся последствий.

– Сделаю все, что в моих силах. Прощай, Дебора.

Дебора вдруг залилась слезами, и Бенджамин оказался перед выбором: обнять ее и попытаться утешить, либо благоразумно удалиться. Он выбрал второй, более легкий путь, хотя впоследствии неоднократно укорял себя за трусость.

За дверями его ожидал хмурый Вильям Вестон. При виде Бенджамина он попытался поощряюще улыбнуться:

– Ну-ну, Бенджамин, все в порядке? Моя дочь говорила с тобой?

Плотник теребил шляпу.

– Извините, дядюшка Вестон, но мы с Деборой пришли к соглашению, что не можем пожениться. Наша помолвка расторгнута.

Вильям побагровел.

– Но почему? Что случилось? Или моя дочь окончательно лишилась рассудка из-за этой своей таинственной болезни?

– Нет, я думаю, болезнь здесь не при чем.

Бенджамин переминался с ноги на ногу.

– Я думаю, просто она меня больше не любит.

– Что?! Это мы еще посмотрим! Бенджамин, не падай духом. Я заставлю ее сменить гнев на милость.

Смертельно побледнев, Бенджамин тем не менее твердо возразил:

– Я не хочу этого, сэр. Мы с Деборой обо всем договорились. Мы оба больше не хотим жениться.

– Тогда катись отсюда подобру-поздорову, Мист. Если не умеешь вправить мозги девушке, никогда не станешь хорошим мужем. Будь здоров.

Бенджамин чувствовал себя последним негодяем. Он мог бы остаться и рассказать Вестону правду – что он влюбился в Дженну Кэсслоу и собирается скоро на ней жениться, но благоразумие еще раз взяло верх.

– До свидания, дядюшка Вестон. Постарайтесь простить меня.

Но отец Деборы уже его не слушал: он уставился на дверь своего дома с таким разъяренным видом, будто готов был сию минуту ее вышибить. Потом он ринулся внутрь, и Бенджамин услышал его рев:

– Что ты наделала, Дебора? Я хочу услышать твое объяснение! Немедленно! Сейчас!

Плотник помедлил еще минуту, ожидая, что услышит плач несчастного создания, но все было тихо, и, желая лишь поскорее забыть о тяжелой сцене и вернуться к Дженне, Бенджамин погнал свою старую кобылку к Бэйндену.

В то самое время, когда плотник выезжал из Кокин-Милл, Ричард Мейнард, свистнув своим собакам, пошел прогуляться вдоль реки Розер. В послед нее время он чувствовал себя очень уставшим и все чаще мечтал о том, чтобы Смуглая Леди оставила его в покое и чтобы вся его жизнь пошла по-другому.

С недавних пор ему стало казаться, что весь мир настроен против него. Видение Дженны Кэсслоу, прекрасной и обнаженной, возвращающейся с какого-то сатанинского ритуала – а в том, что речь шла о служении нечистой силе, его никто не смог бы переубедить – неотвязно будоражило Ричарда. Воспоминание об этой упругой, волнующей плоти стало для него источником непрерывных мучений, кошма ром, от которого он не в силах был избавиться. Ночь за ночью он ворочался в постели, крича от безысходности и блуждая руками по собственному телу.

Как будто прознав о его мучениях, Смуглая Леди появлялась все чаще и чаще. Не проходило дня, чтобы Ричард не слышал ее рыданий, не замечал ее скорбного силуэта, не ощущал ледяного дуновения, означавшего, что она где-то поблизости. Ричард чувствовал, что не в силах больше это выдерживать, но не мог найти выхода. Он был арендатором Бэйндена, эти поля и пастбища давали ему средства к существованию; он был пленником этого места.

Фермер вдруг осознал, что ноги сами несут его к той части его владений, которая больше других притягивала и страшила Ричарда – к безмолвному лесу, который в эту пору весны переливался всеми оттенками синего. Ричард, против воли захваченный сверхъестественной красотой этого места, присел возле небольшого тихого пруда, над которым так грациозно склонились ивы.

Ричард закрыл глаза и, должно быть, задремал, потому что вновь увидел Смуглую Леди, сидящую на берегу пруда и рассматривающую вытащенное из воды старинное, необычной формы, бронзовое кольцо.

Испугавшись чего-то, Ричард внезапно проснулся и облегченно вздохнул. Перед ним стояло не привидение, а девушка из плоти и крови, и пристально смотрела на него. Ошеломленный Ричард с трудом узнал Дебору Вестон: это была совсем не та спокойная, уравновешенная, скромная девушка, которую он несколько раз видел в деревне. Вместо нее перед Ричардом оказалась женщина с искаженным похотью лицом.

– Господи спаси, что ты здесь делаешь? – потрясенно спросил он.

Она молча опустилась на траву рядом с ним, и лишь тогда он услышал шокирующий ответ:

– Я пришла, чтобы стать твоей здесь, сейчас. И если тебе понравится то, что ты во мне найдешь, то можешь на мне жениться. Мне все равно. Отец вышвырнул меня за дверь за то, что я потеряла жениха. Посмотрим, кто, в конце концов, останется в выигрыше.

Несмотря на испуг, Ричардом овладело желание, во рту у него сразу пересохло.

– Но, Дебора…

– Не нужно никаких «но», Ричард. Возьми меня.

В голове Мейнарда воцарился сумбур, мысли путались и наскакивали друг на друга. Девчонка явно не в себе; она хуже последней шлюхи; она горяча, как огонь, он умрет, если немедленно не овладеет ею.

– О-о, Боже мой, Боже, – простонал он. – Никогда не думал, что это может быть так хорошо. Ах ты сладкая, красивая штучка! Что я должен делать?

– Возьми меня, – ответила она, соблазнительно засмеявшись. – Я больше не помолвлена с Бенджамином Мистом. Если ты женишься на мне, Ричард Мейнард, каждая твоя ночь будет такой, как сейчас.

И когда она еще раз довела его до неописуемого, невероятного блаженства, он понял, что больше не сможет без нее жить.


Двойное оглашение, сделанное викарием Витфилдом – «Дженна Кэсслоу, девица, и Бенджамин Мист, холостяк, оба – жители этого прихода; Дебора Вестон и Ричард Мейнард – то же самое», – наделало в Мэгфилде немало шума. Что случилось, спрашивали все, что могло вызвать такие внезапные перемены? Что заставило Бенджамина Миста отказаться от прелестнейшей в округе девушки ради смуглой долговязой уродины? Родители Деборы Вестон отмалчивались, ограничиваясь намеками на то, что плотник надоел их дочери, и она предпочла куда более зажиточного арендатора Бэйндена. Но не все в это верили, и когда старуха Мауд, наконец, обнародовала свое мнение, многие решили, что она права. Устрсмив на собеседника тяжелый многозначительный взгляд, Мауд шептала:

– Здесь не обошлось без нечистой силы. Вспомните Алису Кэсслоу…

То, что колдовство могло вызвать разрыв между Мистом и Деборой, казалось вполне правдоподобным, и хотя версия эта еще не стала предметом гласности, ее потихоньку обсуждали за закрытыми дверями Мэгфилда. Говорили, что Дженна пошла по стопам своей тетки и стала ведьмой. Правда, пока что не произошло ничего, что подтверждало бы это: никто из детей или взрослых не умер при подозрительных обстоятельствах, не пострадали ничьи коровы или овцы. Если Дженну можно было в чем-то обвинить, так только в том, что она приворожила Бенджамина Миста, но он отнюдь не казался этим недовольным.

Наоборот, глядя на Миста, в лучшей одежде стоящего у алтаря Мэгфилдской церкви в ожидании своей нареченной, мамаша Мауд вынуждена была признать, что молодой плотник выглядит лучше, чем когда бы то ни было. Бенджамин просто излучал счастье. Кумушка вдруг вспомнила недавний сон: будто бы у нее появился жених, смуглый молодой красавец с блестящими черными глазами, очень похожий на юного господина Тома. Но все подробности сна стерлись, и, как Мауд ни старалась, больше ничего не могла вспомнить, испытав лишь чувство мимолетного возбуждения при мысли о брачной ночи – событии, которого ей не довелось пережить в действительности.

Мауд оглянулась. Следующая невеста, Дебора Вестон, уткнувшись глазами в пол, тихо, словно мышка, сидела вместе со своими родителями. Рядом с ней виднелись светлые прилизанные кудри и бледное лицо Ричарда Мейнарда, одетого в повседневный коричневый костюм.