– Отец! – с упреком произнес Джордж. – Прошу вас, успокойтесь. Вы же знаете, что такое сильное возбуждение может привести к удару.

Старый сквайр и в самом деле начал кашлять и задыхаться.

– Когда-нибудь я все-таки доберусь до этого мошенника, – прохрипел он. – Не спускайте с него глаз, Грей, вы поняли?

– Разумеется, сэр. А теперь я должен попросить у вас разрешения удалиться. До свидания, джентльмены, очень жаль, что пришлось вас попусту побеспокоить. – Николас повернулся к Генриетте. – Вы позволите мне проводить вас в Глинд, мисс Тревор?

Избегая встречаться с ним глазами, она ответила.

– Благодарю вас, лейтенант Грей, но я останусь во дворце еще на несколько дней.

– В таком случае, возможно, я буду иметь удовольствие видеть вас до вашего отъезда. Засвидетельствуйте мое почтение мисс Бейкер.

Генриетта присела, но ничего не сказала, по-прежнему упорно не поднимая глаз от пола. Николас вполголоса добавил:

– Чаллис должен быть вам очень благодарен, мисс Тревор. Вы подарили ему жизнь.

Генриетта, наконец, подняла на него глаза. Она выглядела очень взволнованной.

– Меньше всего на свете мне бы хотелось обрекать кого бы то ни было на смерть, лейтенант. Это просто счастье, что Чаллис оказался не тем человеком.

– В самом деле, это большая удача, – с оттенком иронии ответил Грей, поклонился и исчез.


В то самое время, когда Джейкоб Чаллис свободным человеком вышел из дворца, телега, которой правила Эмили Пирс и которую она позаимствовала у соседа, съезжала по крутому склону поросшего лесом холма в одном из отдаленных уголков Бивелхэмекой долины. Слева над Эмили нависала непроницаемая темная громада леса Снейп-Вуд, справа виднелся дом, выстроенный в пятнадцатом столетии и известный под названием Венбанс, принадлежавший семье Монсер, державшей литейную мастерскую.

Проехав мимо него, Эмили спустилась еще ниже и пересекла ручей, приблизившись к ферме Стрим-Фарм, отдаленному и скрытому от посторонних глаз дому, где обычно прятались братья Джарвисы, давая хозяевам новые серебряные шиллинги в обмен на молчание.

Там девушка остановила лошадь, привязала поводья к дереву и, сбросив свои лучшие, купленные в Лондоне башмаки, потихоньку подкралась к дому. Осторожно тронув дверную ручку, она убедилась, что дверь не заперта, и скользнула внутрь.

Неожиданное холодное прикосновение пристав ленного к ее шее пистолета так сильно испугало девушку, что она застыла на месте, скосив глаза и пытаясь разглядеть, кто же ей угрожает.

– Кит, это ты? – выдохнула она.

– А кто же еще? – отозвался тот, грубо разворачивая ее лицом к себе. – Чего ты от меня хочешь, грязная шлюха?

– Расплаты, вот чего, – яростно выкрикнула она. – Хочу расквитаться с тобой за донос на Джейкоба Чаллиса. Он сидит под замком, и из Глинда привезли девчонку Тревор, чтобы она его опознала. Он уже все равно, что повешен.

– Туда ему и дорога. Я не потерплю никого на своем пути – и ты знаешь об этом, двуличная сука.

Эмили набросилась на него, молотя кулачками по груди Джарвиса и ногой пиная его в голень.

– Ах ты, вонючий ублюдок! И как это я когда-то терпела тебя рядом с собой?

Джарвис ухмыльнулся, приподнял ее за локти и держал на весу, в то время как она безуспешно пыталась ударить его. То, что произошло дальше, было так естественно, так мило, что борьба прекратилась сама собой. Кит опустил Эмили на пол, и они долго стояли, слившись в объятии, губы к губам, как влюбленные после долгой-долгой разлуки.


Карета, в которой сидели мисс Люси Бейкер и мисс Генриетта Тревор, медленно катилась вниз с пригорка, когда неизвестно откуда взявшийся босоногий мальчишка, рискуя жизнью, вспрыгнул на подножку и, просунув в окно покрытую грязью физиономию, сказал:

– Простите, мисс Люси, джентльмен просил передать это письмо мисс Тревор. Это она?

– Да, – хором ответили обе дамы, широко раскрыв глаза, и Генриетта сказала.

– Я – мисс Тревор. Что это значит?

В это время Люси кричала кучеру, чтобы тот остановился, поскольку мальчугану все еще угрожала опасность быть раздавленным насмерть или по меньшей мере стать калекой.

– Не знаю, мисс, – признался ребенок, облегченно вздохнув, когда Карета наконец остановилась. – Джентльмен дал мне его и велел вручить мисс Тревор из дворца.

Ошеломленная и недоумевающая Генриетта дала ему монетку, мальчишка спрыгнул на землю и побежал прочь, с энтузиазмом подбрасывая свой честный заработок, а Карета вновь тронулась с места.

– Вы не собираетесь вскрыть его? – спросила сгорающая от любопытства Люси.

Генриетта повертела в руках письмо с грубой печатью, обратив внимание на твердый почерк, которым было написано «Мисс Тревор», и ответила:

– Я предпочитаю сделать это попозже, но, конечно, если вам не терпится узнать, от кого это письмо…

– Разумеется, я могу подождать, дорогая Генриетта, – опомнившись, сдержанно произнесла Люси.

Генриетта благодарно улыбнулась ей и спрятала письмо в перчатку.

Карета выехала из Мэйфилда по восточному тракту, но не повернула налево, в сторону Коггин-Милл, а покатилась прямо, по дороге, ведущей в Бэйнден. Преодолев очередной подъем, она въехала в красивые ворота и, обогнув зеленую лужайку по полукруглой подъездной аллее, остановилась возле Лакхерст-Холла – жилища хирурга Джона Лэнгхема.

Генриетта решила, что это самый экстравагантный дом, который она когда-либо видела. Задняя часть дома была древней, построенной еще во времена Тюдоров, и представляла собой часть фермерского дома с покатой крышей, сложенного из старинного кирпича, в то время как вполне современный фасад был закончен всего четыре года назад, в 1717. Ей никогда не приходилось видеть двух столь контрастирующих стилей – элегантный фасад с увенчанной портиком колоннадой и потемневшие от времени грубые камни простого деревенского дома.

Генриетта отвлеклась от изучения архитектурных особенностей дома, увидев, с каким энтузиазмом Люси выпрыгнула из кареты и направилась к распахнутым дверям, возле которых стоял лакей в ливрее. Ранее возникшее у мисс Тревор подозрение, что Люси влюблена в мистера Лэнгхема, подтверждалось. Ее немолодая подруга была охвачена запоздалой бурей страстей.

Дам провели в прохладный холл. Со второго этажа навстречу им уже спускался хозяин дома, подчеркнуто элегантный в своем темно-синем камзоле с расшитым золотом поясом и завитом парике. Он едва удержался от того, чтобы не броситься к Люси, а та, выглядевшая не менее нарядно в зеленом платье с золотистой нижней юбкой, натянутой на широкие обручи, сделала глубокий реверанс. Джон Лэнгхем помог Люси подняться и поцеловал ей руку, с глубоким чувством заглядывая в ее ясные глаза. Бедная Генриетта моментально почувствовала себя лишней и пожалела о том, что приехала.

Однако мистер Лэнгхем быстро пришел в себя.

– Дорогая мисс Тревор, как мило с вашей стороны навестить меня, к тому же в тот день, когда вы прошли сквозь столь тяжкое испытание. Прошу вас, проходите в салон, сейчас нам подадут чай.

Он повел дам наверх, поддерживая ничего не значащий разговор о погоде, и только когда Генриетта уже расположилась в удобном кресле, у нее поя вилась возможность заметить:

– Испытание оказалось не таким уж тяжелым, мистер Лэнгхем.

– Рад это слышать. Разумеется, этот человек виновен?

– Наоборот, – вставила Люси. – Генриетта обнаружила, что арестовали совсем не того человека.

– Вот это да! – изумился Джон. – Стало быть, настоящий преступник все еще разгуливает на свободе?

– По-видимому, да.

Наступила пауза, во время которой мисс Тревор чувствовала себя весьма неуютно под испытующими взглядами двух пар глаз, причем более пронизывающими и неприятными для нее оказались глаза Джона Лэнгхема, из которых исходили сила и властность, с какими девушке до сих пор не приходилось сталкиваться. Генриетте захотелось отвести глаза, но почему-то она не смогла заставить себя это сделать.

– Как интересно, – прерывая затянувшееся молчание, заметил Лэнгхем, но относилось ли это к Джейкобу Чаллису или к чему-то, что он увидел в Генриетте, осталось невыясненным.

К счастью, в этот момент появился серебряный поднос и начался ритуал чаепития. Дамам был предложен настолько дорогой и высококачественный чай, что Генриетта даже не рискнула спросить у мистера Лэнгхема, где он раздобыл такую редкость. Но он предвосхитил любопытство своих гостей, откровенно заявив:

– Этот изумительный товар появился у меня в подвале позапрошлой ночью. Оттуда есть выход на тайную тропу контрабандистов, которая проходит как раз за моим домом.

– И вы решились взять его? – в изумлении воскликнула Генриетта.

– Решился? Да я же сам его заказывал! – расхохотался доктор, в то время как Люси прикинулась шокированной.

– Значит, у контрабандистов в этих краях много тайных покупателей?

– Ну, разумеется. Чего же еще можно было ожидать при нынешних таможенных пошлинах, введенных нашим германским королем?

Мисс Тревор решила, что благоразумнее будет переменить тему, и спросила:

– Наверное, вы уже много лет изучаете хирургию, мистер Лэнгхем?

– Сейчас мне кажется, что всю жизнь. Я родился со стремлением к ней. Но есть отрасли медицины, которыми я интересуюсь еще больше, нежели хирургией.

– Какие же именно?

– Ограничусь двумя, целебные травы и растения, а также взаимоотношения между телом и духом, плотью и мозгом.

– Я даже не подозревала, что между ними существует связь.

– Причем огромная связь, – воодушевился Лэнгхем, заговорив о любимом предмете.

– Прошу вас, продолжайте, – попросила Генриетта, заметив, с какой любовью и гордостью Люси взирает на своего избранника.

– Несколько лет назад я сделал одно чрезвычайно интересное открытие. Я собирался ампутировать ногу одному молоденькому матросу, и перед операцией начал беседовать с ним, стараясь как-то его успокоить и подготовить. Пока я уговаривал его не бояться, я заметил, что он не отрывает глаз от моих часов, которые я все это время бессознательно вертел в руках. Глупая привычка на сей раз сослужила мне прекрасную службу. Я заметил, что бедняга впал в странное, похожее на сон, состояние, но это не было ни обычным сном, ни бодрствованием. Но самым потрясающим было то, что во время операции он совершенно не чувствовал боли. Более того, в этом же странном состоянии он оставался еще несколько часов, пока я не забеспокоился и не начал умолять его проснуться. Только тогда он пришел в себя.

Генриетта покачала головой.

– Никогда не слышала ничего более необыкновенного.

– Джон считает, что это крупное открытие, – вставила Люси. – После этого он еще много раз применял этот метод для обезболивания.

– И это может быть проделано с любым человеком?

– С каждым, кто не станет сопротивляться моему воздействию, мисс Тревор.

– В таком случае, я тоже очень хотела бы попробовать испытать это на себе.

– Только не сейчас, – поднимаясь, возразила Люси. – Нам пора возвращаться домой, чтобы проследить за приготовлениями к ужину.

Джон тоже встал.

– Увы, мисс Тревор, вас у меня похищают. Но, обещаю, что когда-нибудь мы обязательно проведем этот эксперимент. Это и в самом деле нечто захватывающее.

– О-о, я не смогу дождаться, – умоляюще произнесла Генриетта, похожая на ребенка в своем нетерпеливом возбуждении.

Старшие со снисходительной улыбкой взирали на нее.

– И все-таки придется вам подождать.

– А с вами когда-нибудь проводили такой опыт, Люси? – поинтересовалась Генриетта. – Вы испытывали это необыкновенное состояние?

– С Джоном я нахожусь в нем постоянно, – безрассудно, но весьма романтично откликнулась Люси.

Распрощавшись, Генриетта поспешила сесть в карету, чтобы предоставить влюбленным побыть несколько минут наедине.

Только поздно вечером, ложась спать после бесконечной карточной игры, Генриетта, наконец, вскрыла полученное днем письмо. Сидя на кровати в сползающей с плеч сорочке, она сломала печать и первым делом взглянула на подпись, уверенная, что прочтет там «Николас Грей». Но, к своему огромному удивлению, она увидела другое слово – «Чаллис». Вернувшись к началу, она прочитала.

«Дорогая мисс Тревор! Никакие слова не могут выразить ту бесконечную благодарность, которую я испытываю. Исключительно по доброте сердечной вы спасли жизнь совершенно чужого и незнакомого Вам человека. Более того, человека, который угрожал и испугал Вас.

Я считал бы огромной милостью, если бы Вы подарили мне возможность лично поблагодарить Вас. Я буду ждать Вас на холме в лесу за домом, который называют «Бэйнден», завтра в десять часов утра, и надеюсь, что Вы будете настолько добры, что придете.