Мария Ветрова - Уведу родного мужа

— Ладно тебе, тут же темно, ни зги не видно… Ну, Лиза, ну, перестань капризничать, а? Если хочешь, я еще и зажмуриться могу!..

— Не надо! — испугалась я еще больше. — Зажмуришься и от этого меня случайно уронишь!.. Просто не смей смотреть вверх, ясно?

Как выяснилось, окно оказалось жутко высоким, во всяком случае сантиметров на двадцать выше меня. Когда Фрэд легко вознес меня на вытянутых руках к этой самой форточке, мне вначале показалось, что задача проникновения в нее простая, как нечего делать.

Смело нырнув руками и головой в действительно пахнущую шоколадом полутьму и прошипев на прощание Фрэду, чтобы крепче держал меня за ноги, я скользнула вниз и… повисла в пустоте, не дотягиваясь до подоконника!..

— Ну? Ты что там застряла? Мне же тяжело! — услышала я хрип Фрэда. И сама захрипела, поскольку прилившая к голове кровь здорово изменила мой голос и, видимо, дикцию:

— Не достаю, держи! — взмолилась я, на что телохранитель ответил:

— Понял, отпускаю!!

И отпустил…

Несколько секунд я стояла на руках, удивительно удачно упав ладонями на подоконник, словно заправский акробат. Но только несколько секунд! Дура Танька забыла предупредить, что ее шпионка, помимо прочего, еще и любительница кактусов и выращивает эти гадкие растения на своем рабочем месте. Тот, который попался мне под нос при первой же попытке осторожно шевельнуться, был выращен на славу и немедленно вцепился в мою несчастную физиономию целым пучком иголок!..

Я взвизгнула, дернулась, руки соскользнули с подоконника, и мы с кактусом дружно грохнулись вниз… Если вы любопытствуете, что именно испытывает человек в тонкой юбке, со всего маху усевшийся на кактус, можете проверить это на себе!..

Сама не знаю, почему я не потеряла сознание от болевого шока. Возможно, потому, что интуитивно чувствовала: очень скоро у меня появится куда более веский повод для обморока… Но в тот момент мне даже хватило мужества подняться с пола, то есть с кактуса, и, всего лишь тихонечко подвывая, отпереть Фрэду окно — как и было запланировано.

Думаете, он остался доволен? В жизни не слышала более разъяренного крика, чем тот, который издавал Федор Степанович по поводу произведенного мной грохота и визга, когда влез наконец в «Пипсу». Хорошо ему было проделывать все бесшумно после того, как я ценой собственного здоровья организовала ему полный комфорт!

К сожалению, ссориться нам было абсолютно некогда. Хотя райончик этот и не являлся жилым, в основном здесь гнездились всевозможные конторы и склады, но кто знает? Вдруг чей-нибудь посторонний сторож проявит внеслужебное рвение по поводу произведенного мной шума? И мы не сговариваясь двинулись налево, к кабинету Вилькиного зама, чтобы затем взломать, как последние тати в нощи, дверь склада и проникнуть туда…

Уж не знаю, что именно собирался искать Фрэд, но только ломать двери нам не пришлось. Судя по тому, что они были широко распахнуты настежь, а на полу (в лунном свете это было прекрасно видно!) замовского кабинета валялись всевозможные обрывки бумаг и даже большая упаковочная коробка, искать там уже было нечего. Кто-то хорошо потрудился до нас…

Переглянувшись и совершенно не сговариваясь, мы одновременно ринулись вперед, к распахнутым дверям, сквозь густой шоколадный аромат… Наверное, теперь я долго не смогу, наподобие аллергичной секретарши, выносить не только шоколадный, но вообще любой сладкий запах… Не понимаю, каким образом мне удалось опередить Фрэда как раз на те полметра, которые и понадобились для того, чтобы из нас двоих я первой — именно я! — споткнулась о чье-то лежащее на дороге тело и со всего маху на него грохнулась!..

Фрэд был не прав: привыкнуть к таким вещам решительно невозможно. Другое дело, что когда ты в третий раз подряд оказываешься в объятиях мертвеца, то узнаешь, на что именно приземлилась, Мгновенно и без малейших сомнений. Но привыкнуть? Никогда!..

На этот раз я орала так, что в какой-то момент и сама оглохла от собственных рулад. И даже когда Фрэд заткнул мне рот сразу двумя ладонями, я продолжала, по его уверениям, орать носом, и совсем не намного тише… А когда ему удалось, не выпуская меня ни на секунду, одновременно добраться до выключателя и яркий свет залил шоколадный склад, я, как он позднее жаловался ментам, перешла на ультразвук, едва не разрушивший его драгоценный мозг.

На ультразвук я переключилась сразу, как только увидела воочию, а не на ощупь очередного найденного мной мертвеца. Абсолютно незнакомого мне мужчину с багровым лицом, выпученными глазами и прочими подробностями, характерными для удавленников… Добила меня, однако, совсем другая деталь. Набирая воздух в легкие для очередной рулады, я вдруг увидела, что в мертвой руке толстяка, в его скрюченных пальцах, крепко-накрепко зажата шоколадка «Пипса» в яркой, по-елочному нарядной обертке…

Увидев эту самую детсадовскую шоколадку, выглядевшую дико и нелепо в руке трупа и оттого особенно страшно, я наконец закатила глаза и с облегчением хлопнулась в обморок…

На этот раз, выныривая из благословенного небытия, первым я увидела как раз лицо Таньки. И вначале решила, что нахожусь дома, почему-то на ставшей исключительно жесткой и неудобной, но родной тахте. Но уже в следующую секунду, обнаружив, что Танькина физиономия буквально посинела от слез, вначале усомнилась в Данном обстоятельстве, а потом все вспомнила и отчаянно пожалела, что в отличие от героев вечной Санта-Барбары, абсолютно не подвержена амнезии… Да, но при чем тогда тут моя подруга, которой на данный момент положено быть совсем в другом месте?!

Обнаружив, что я открыла глаза, Татьяна немедленно зарыдала в голос:

— Лизочка, ты жива… жива! — Уж не знаю, чем ее так огорчило это обстоятельство, но по ее и без того мокрым щекам хлынули мощные потоки слез. — Я знала… знала, что ты жива, и не отдала им тебя!..

Я открыла рот, чтобы спросить, кому «им», и, к своему ужасу, обнаружила, что ни одного звука, хотя бы писка или шипения, издать не могу! Но умная Танька мгновенно поняла, что означает мое беззвучное шлепанье губами:

— Эти идиоты с неотложки хотели везти тебя в больницу, представляешь?! А потом решили всадить тебе укол. Сама знаешь куда. Я не дала!..

Кто бы мог подумать, что вопреки обстоятельствам последних лет моя жизнь все еще дорога Татьяне до такой степени?! Во всяком случае, не Фрэд, лицо которого всплыло в поле моего зрения вторым, вслед за Татьяниным. Мужчинам, даже самым мудрым, вообще никогда не понять всех тонкостей женских взаимоотношений! Федор Степанович с изумлением поглядел на Таньку, а потом с огромной тревогой на меня и задал очень глупый вопрос.

— Ты жива? — спросил этот ненормальный, как будто сам этого не видел!

Я снова открыла рот, чтобы в свою очередь задать ему кое-какие вопросы, и поняла, что не могу произнести ни звука. Страшная мысль о том, что мой голос пропал навсегда, окончательно привела меня в чувство, и я имела глупость сесть…

Из моего горла наконец вылетело хоть что-то похожее на звук, пусть и напоминающий шипение проткнутой шины. Кроме того, я так резво вскочила на ноги, словно и не валялась минутой раньше ни в каком обмороке.

Шоколадный склад был залит ярким светом прожекторов, напоминающих театральные софиты, и набит людьми до отказа. Вначале я углядела незнакомца с фотоаппаратом в руках, снимавшего зачем-то пол. Приглядевшись, я поняла, что фотографирует он не столько пол, сколько меловой рисунок на нем, отдаленно напоминающий человеческий силуэт…

— Не бойся, — сказала догадливая Танька, заметив, как я вздрогнула. — Фадеева уже увезли…

И, перехватив мой вопросительный взгляд, пояснила:

— Это был Фадеев, Вилькин зам… Он уже год у него работает. То есть работал…

Я снова посмотрела на человека с аппаратом. И снова вздрогнула. Потому что в этот момент он занимался тем, что старательно ловил в кадр… капитана Широкова!

И хотя пока что капитан на меня не смотрел, а был поглощен тем, чтобы в объектив фотоаппарата попали его руки с разломленной почему-то пополам шоколадкой «Пипса», легче мне от этого не стало, уж вы поверьте!

«Все… — мелькнула у меня в голове ужасная мысль. — Вот теперь точно все!.. Засадит как пить дать, и никакой Фрэд мне не поможет».

Сами посудите, разве не то что подозрительного мента, а даже самого доверчивого в мире человека возможно убедить в том, что одна и та же девушка абсолютно случайно встречает его на третьем подряд месте особо тяжкого преступления в качестве главной свидетельницы?.. Кто, помимо маньяка-убийцы, способен так сноровисто первым обнаруживать трупы один за другим, приблизительно раз в сутки?!

На этот раз мой стон походил на Варькин скулеж. Наверное, и капитану Широкову этот звук напомнил о ненавистной ему собачонке, потому что он вздрогнул и посмотрел в мою сторону… Как раз в тот момент, когда ментовский фотограф щелкнул наконец своим аппаратом. И, разумеется, тут же заорал на капитана, поскольку снимок тот своим вздрагиванием, конечно, смазал.

Злоба, мелькнувшая при виде меня в глазах Широкова, не поддавалась никакому описанию! Так же, как и цвет его физиономии, до этого бледный, а тут за одну секунду, с космической скоростью, ставший почти что черным… Да, винить его за все это мне было очень и очень трудно!..

Мой телохранитель проявил наконец свойственную ему чуткость и обнял меня за плечи, иначе я бы ни за что не выстояла под взглядом капитана! Между тем Широков, вместо того чтобы кинуться на меня с наручниками, как я ожидала, круто развернулся и, не обращая внимания на орущего фотографа, зашагал в другую сторону! Сломанную шоколадку он при этом швырнул на какую-то коробку — должно быть, для того, чтобы ее все-таки засняли.

Поскольку Широков пока что тянул с моим арестом, я решила воспользоваться подаренной судьбой паузой и выяснить это сама. Тем более что мои ноги наконец перестали быть ватными и к ним вернулась способность шагать. Подойдя к шоколадке, вокруг которой все отчего-то суетились, я вначале ничего особенного в ней не заметила… Но только вначале! Потому что в следующую секунду для меня как человека, начитанного в детективной литературе, все стало ясно, и я от ужаса крепко вцепилась в руку Фрэда, все еще лежавшую на моем плече… «Пипсу» кто-то разломил пополам совсем не напрасно: вместо ожидаемой сливочной, густой и тягучей помадки из шоколадного батончика струился прямо на коробку белый сыпучий порошок…

Это был конец. Во всяком случае, для Вильки… Даже мне, вопреки всему на свете обожающей нашего с Танькой мужа, не могла прийти в голову ни одна причина, по которой он мог бы не знать, чем именно начинен его товар… Или хотя бы та его часть, которой принадлежал данный батончик…

Повернувшись к своему телохранителю, я уткнулась носом ему под мышку и беззвучно разрыдалась. Ко мне немедленно подключилась и без того всхлипывающая Татьяна.

— Ну-ну… — Фрэд крепко прижал меня к своей подмышке и погладил по голове, как несправедливо обиженного ребенка. — Ну-ну…

Понукав таким образом минут, наверное, пять, он прервался и неожиданно ревнивым голосом поинтересовался:

— Неужели ты до сих пор его любишь?..

Я вдруг непонятно почему яростно затрясла головой, не вынимая ее из-под Фрэдовой подмышки, отчаянно отрицая всякую даже тень любви к бывшему мужу…

Мой телохранитель почему-то настолько обрадовался моей склонности к предательству, что даже не сумел эту радость спрятать подальше: она дрожала фальшивой ноткой в его голосе, когда он на свой собственный лад объяснил вслух мои слезы.

— Бедная ты девочка, я понимаю, — прошептал Федор Степанович. — Понимаю, как тяжело разочаровываться в людях… Я и сам это недавно вынужден был познать…

Высокий штиль, которым он ни с того ни с сего вдруг начал изъясняться, Фрэду совершенно не шел, и мне абсолютно расхотелось плакать. В конце концов, слезливая Танька все это время успешно справлялась с рыданиями и за себя, и за меня! К тому же явно наступал момент, когда следовало подумать о своем собственном ближайшем будущем. Ждать от него что-нибудь хорошего никаких оснований не было. Тем более что капитан Широков уже размашисто шагал из дальнего конца склада в нашу сторону.

И вот тут мой телохранитель наконец продемонстрировал, что действительно способен выполнять принятые на себя обязательства с блеском! Не дожидаясь, пока капитан откроет рот, он открыл рот сам и раньше:

— Никакие опросы Лизы в данный момент невозможны! — рявкнул Фрэд навстречу капитану. — Гражданка Голубева лишилась голоса, вероятно, на нервной почве или от крика и даст свои показания в письменном виде в течение двадцати четырех часов!

— Да! — пискнула из-за наших спин немедленно расхрабрившаяся Танька. — И нечего над ней издеваться, иначе сообщим в прокуратуру о вашем непрофессиональном поведении!..