Мария Ветрова - Уведу родного мужа

Свою главную пакость злодейка-судьба поднесла мне ровно в два часа ночи с пятницы на субботу.

Я только начала впадать в сладкую дрему, промаявшись целую вечность в поисках подходящего уютного местечка на слишком широкой для одинокой женщины тахте. И вот на тебе: в покой, обретенный столь нелегкой ценой, врывается дверной звонок! Причем не какое-нибудь деликатное стаккато, а беспардонная и беспрерывная трель, немедленно подхваченная лаем Варьки — второго и единственного члена моей семьи.

Рефлекторно слетев с постели, я кубарем покатилась в прихожую, путаясь в подоле ночной сорочки и собачьих конечностях.

Замерев на мгновение, звонок снова затрезвонил как раз в тот момент, когда мы с Варькой достигли цели и я протянула руку к дверной цепочке, забыв поинтересоваться, кто именно посягнул на мой сон.

На пороге стояла жена моего мужа Татьяна… Я хотела сказать — вторая жена моего бывшего мужа. И даже сквозь туман полусонной одури я поняла: случилось нечто ужасное.

На Татьянину физиономию было невозможно смотреть без ужаса. Это была какая-то сизо-белая маска, к тому же украшенная огромным лиловым фингалом, едва начинающим желтеть…

— Лиза… — прошептала побелевшими губами моя когда-то близкая подруга, а ныне соперница, — Лиза, я его убила!

С этими словами Татьяна закатила глаза и повалилась на меня, успев в своем коротком обмороке наступить Варьке на лапу. Так, под собачий визг, я и втащила оказавшуюся жутко тяжелой Таньку в свой коридор, а потом и на кухню, где сложила ее тело в свое любимое кресло. Между тем проклятая псина, устроившись поудобнее в прихожей, подняла вверх морду и пронзительно завыла… Только тогда я, наконец, осознала, что все происходящее — вовсе не дурной сон, а страшная реальность.

Моя гостья начала подавать признаки жизни минуты через три. Глубоко вздохнув, Татьяна содрогнулась всем телом, и ее глаза вернулись, наконец, в исходное положение. В основном благодаря слезам, хлынувшим из них мутным потоком.

— Я… его… — попробовала она начать явно ту же арию, но потерпела поражение: видимо, труд убийцы оказался не по силам даже ей.

Мое главное достоинство заключается в том, что благодаря обилию оставшихся позади экстремальных ситуаций я со временем научилась довольно быстро в них ориентироваться. Встав со своего места, я залезла по локоть в буфет и вытащила оттуда весьма ценную вещь, оставшуюся еще со времен Вильки: дорогую бутылку настоящего коньяка большой выдержки, ставшей за последние полтора года еще больше. Плеснув себе и Татьяне прямо в чайные чашки понемногу этой благородной жидкости, я, прежде чем отправить свою порцию по назначению, честно предупредила:

— Если не врешь и если вправду убила, я тебя сама убью. Своими собственными руками.

В коридоре, где все еще продолжала выть Варька, раздался грохот. Мы с Татьяной одновременно, словно сиамские близнецы, подскочили и бросились туда.

Не веря своим глазам и холодея от ужаса, я увидела на полу три острых и кривых, как ятаганы, серебристых осколка — все, что осталось от моего старинного зеркала, если не считать пустой рамы, продолжавшей висеть на стене…

— Ой, господи-и-и, — взвыла Татьяна, — значит, точно, точно убила!..

…Если бы Татьяна и Варька выли по очереди, я бы, возможно, и выдержала. Но их словно заранее отрепетированного дуэта на фоне описанных обстоятельств оказалось чересчур много даже для меня.

Забыв о своем трепетном отношении к Вилькиной бутылке, я схватила коньяк и опрокинула его над Танькиной башкой. Драгоценный напиток тут же забулькал на прическу и физиономию бывшей подружки, смывая остатки ее косметики. Как ни странно, акция принесла результаты выше ожидаемых: заткнулись обе, хотя за Варьку я еще не успела взяться.

Танька, правда, заткнулась всего на секунду, после чего совсем дурным голосом заорала:

— Глаза!.. Ой, мои глаза!.. Ты что, идиотка?

И, зажмурившись, необыкновенно быстро размазала кулаками остатки туши.

Спустя несколько минут она лишь только тихо всхлипывала, ссутулившись в моем кресле, и тоскливо глядела в угол. Варька молчала, спрятавшись от греха подальше в любимое убежище — под тахту.

— Собирайся, — сказала я, — едем!

— К-куда? — просипела Татьяна.

— А где ты его угрохала? — поинтересовалась я, на ходу стягивая сорочку.

— У п-подъезда. — Всхлипывания участились. — Ты не поверишь, но он сам… Сам, прямо под колеса!..

— Чего-чего?!

Мысль о том, что жизнелюбивый красавец Вилька, представляющий собой живую копию Есенина, только во много раз лучше, решил расстаться с радостями бренного бытия по своей воле, была настолько нелепа, что я изменила свое решение — допросить убийцу непосредственно на месте преступления. И вновь уселась напротив Татьяны.

Конечно, разобрать что-либо сквозь постоянные всхлипы было практически невозможно. Но за моими плечами имелся огромный опыт общения с Танькой, если учесть, что все мы — я, она и Лариска — познакомились в тот день, когда близкие родственники привели нас в первый класс «А» школы № 14, расположенной в центре нашего города.

То, что удалось выудить из нынешней Вилькиной супруги, выглядело настолько фантастично, что никто, знающий нашего мужа, ей бы не поверил. Конечно, кроме меня, помнившей, до какой степени Танька лишена воображения: все школьные сочинения писали за нее мы с Лариской по очереди. Тем более ей было не под силу сочинить то, что я услышала.

В этот вечер наш переходящий, как победное знамя, супруг заявился домой поздно — в начале первого. Пока что ничего особенного в данном обстоятельстве не просматривалось: кажется, я забыла упомянуть, что Вильям Голубев — преуспевающий бизнесмен, возглавляющий наш местный филиал известной в России шоколадной фирмы «Пипса».

Итак, тот факт, что Вилька, как многие бизнесмены, поздно завершил свой рабочий день, не представлял собой ничего необычного. Но вот дальше…

По Танькиным словам, чуть ли не с порога прицепившись к какому-то пустяку, он учинил скандал, да еще с мордобитием!

Ни в какие рамки, если знать Вилькину помешанность на джентльменском отношении к дамам, это не лезло! Но — фингал, заметно полиловевший за время нашего общения, был, что говорится, налицо, причем в самом прямом смысле слова!

Следующий эпизод, зная свою бывшую подружку, я и сама могла бы пересказать. С тех пор как Татьянин отец, между прочим, генеральный прокурор нашего города, то есть человек властный и небедный, подарил дочери на двадцатилетие желтый «БМВ», со своими неприятностями Танька боролась очень оригинальным способом. Немедленно бросалась за руль и срывалась на повышенной скорости куда глаза глядят… Колесила до тех пор, пока встрепанные чувства не успокаивались! Несколько раз мне приходилось наблюдать, как взвизгивали покрышки несчастной «бээмвэшки», бравшей с места наподобие резко пришпоренного коня…

Естественно, Вилька эту ее особенность хорошо знал.

Получив от супруга по морде впервые в жизни и совершенно ни за что, Татьяна, вся в слезах, дрожа от оскорбления, ринулась в ночь — к спасительному рулю, сорвав на ходу со специального крючка в прихожей ключи от машины.

Трагедия случилась в тот момент, когда железный конь «взял с места». Оскорбленные чувства не позволили Татьяне вызвать лифт, с седьмого этажа она ссыпалась с лестницы своим ходом, обливаясь по дороге слезами обиды.

Похоже, Вилька тут же осознал свою вину и бросился следом. Но то ли лифт припозднился, то ли он сам замешкался, только Таньку он упустил. И, видимо, сгоряча бросился на капот «бээмвухи» в попытке остановить жену…

На этом месте своего добровольного признания Татьяна начала клацать зубами, и я пожалела, что так бездумно растратила коньяк.

— К-кажется, его отбросило… клац-клац-клац… К-кажется в к-ку-сты… клац-клац-клац…

— Хватит! — рявкнула я. — А если он только ранен? Подлая трусиха!.. Я тебе упаду в обморок… Вставай быстро, едем!

Я ни капельки не боялась садиться с Танькой в машину, несмотря на ее жуткое состояние. Для нее руль — действительно что-то вроде транквилизатора и допинга одновременно. Все мои мысли сосредоточились на Вильке: картинки, одна ужаснее другой, беспрерывно возникали в моем воображении.

Картинки были разные, но во всех фигурировала одна и та же страшная деталь: окровавленное, переломанное Вилькино тело… Господи, только бы он был жив! Сколько времени потеряно из-за этой бестолковой, трусливой клуши!

«Он жив, он же только отлетел в кусты, — твердила я себе. — Возможно, искалечен, без сознания, лежит там один в темноте…»

Но уж теперь-то он точно поймет, на кого меня променял! Я его спасу, выхожу и… не брошу, если он, к примеру, станет инвалидом…

Услужливое воображение немедленно нарисовало вторую серию картинок: бледный, неподвижный, но все равно прекрасный Вилька на роскошной постели, рядом — тумбочка с лекарствами и — я. Верная и преданная. В его взгляде, устремленном на меня, — благодарность и любовь, совершенно такие же, как в Варькином…

«Стоп! — сказала я себе. — Забыла, что он уже больше года женат на одной из твоих ближайших подружек?!»

— Где-то здесь, — сказала Татьяна, переставшая заикаться после нашей езды по ночному городу.

И я поняла, что мы действительно прибыли на место преступления. Схватив заранее приготовленный фонарик, я вылетела из машины и бросилась к торцу здоровенной «сталинки», в которой проживал в последние месяцы мой беглый муж. Именно там, у торца дома, всегда парковалась Татьяна: впритык к последним деревьям и кустам, мужественно сдерживающих напор шоссе. Соседи не возникали: кому охота связываться с прокурорской дочкой?

Я прислушалась.

Как и положено в три часа ночи — гробовая тишина и адская темнотища. Ни шороха, ни огонька…

— Вилька… — позвала я неуверенно и почему-то шепотом. И еще раз, прокашлявшись, погромче: — Вилька!

Мне захотелось заплакать: раз молчит — скорее всего, мертв…

Тогда я зажмурилась и включила фонарик. Постояла. Сообразила, что вряд ли мне удастся жмуриться всю оставшуюся жизнь, и открыла глаза.

В круглом пятне фонарного света торчала свежесломанная ветка. Еще одна… Переведя дыхание, я заставила себя направить фонарик вниз. А потом начала шарить им напропалую. Потому что, кроме основательно примятой травы и сломанных кустов, никакого тела, тем более Вилькиного, там не было!

— Ты, убийца! — Вернувшись к машине, я не стала дожидаться, пока Танька задаст свой мучительный вопрос, и безжалостно направила луч света прямо на нее. — Признавайся, куда дела труп?!

Ахнув, Татьяна всплеснула руками и, бурно разрыдавшись, упала головой на руль, бормоча: «Значит, умер… значит, все-таки убила… Господи, что же теперь будет?!»

Как дочке прокурора, ей бы следовало лучше других знать, что за это бывает. Однако время для рассуждений было явно неподходящее. И, убедившись, что Танька не притворяется, я отвела луч фонаря от ее глупой физиономии:

— Да не вой ты! Нет никого… Понимаешь? Нет!

Она всхлипнула еще раз и только после этого подняла голову.

— Как нет? — В голосе новоявленной убийцы прозвучала робкая надежда на лучшее. — А ты… Может, ты его просто не заметила?..

— Он что, мальчик-с-пальчик, что ли? — возмутилась я. — Говорю нет, значит, нет!

В следующую секунду Танька вылетела из машины и помчалась на место своего преступления. Мы обшарили кусты еще раз. Вдвоем.

Потом, вопросительно посмотрев друг на друга, не сговариваясь, бросились к подъезду.

— Смотри, — ткнула я в табло лифта, — кабинка на вашем этаже!

И, очевидно заразившись глупостью от бывшей подружки, бегом бросилась к лестнице. Танька — за мной.

— Вилька… — пыхтела я на ходу, — занимался… восточными… единоборствами… он… мог… отпрыгнуть…

— Ага… ага… — сипела позади Танька.

Так, словно два бронепоезда, несущие трудовому народу благую весть о всеобщем равенстве, мы и влетели в почему-то приоткрытую дверь их квартиры.

— Вилька!

(У нас получилось «Филька».)

И снова тишина, как-то сразу показавшаяся мне загробной… Увы, на сей раз предчувствие меня не обмануло.

…Он лежал в двух шагах от нас, почти в дверях — со стороны гостиной, а не прихожей. Потому мы и не увидели его сразу.

Навзничь, широко раскинув ноги в знакомых мне серых брюках от его любимого костюма… И хотя с того места, где мы с Танькой окаменели, виднелись исключительно эти самые обрюченные ноги, и идиоту ясно, кто именно там лежит…

В этот момент я страстно позавидовала людям, способным в жуткие моменты своей жизни от этой самой жизни отключаться хотя бы временно, самым примитивным образом грохаясь в обморок. Во всяком случае, звук падения тела за моей спиной не оставлял сомнений, что подлая Татьяна опять предоставила мне возможность разбираться в этом кошмаре в одиночку.