Оксана Сергеева - Узел

…Саша с завидным упорством

пытается научить меня любить то,

что я не полюблю никогда…

Никита

— Никита, ты снова уходишь?

— Да. — Накидываю на плечи шерстяной пиджак. Он удобный и не сковывает движения: терпеть не могу чувствовать себя в чем-то ограниченным.

— Ты не будешь ужинать? Я же приготовила, уже накрыла… — чуть растерянно говорит она, сверля меня внимательным взглядом.

— Конечно, я поужинаю.

Иду за ней на кухню и усаживаюсь за стол.

Передо мной хорошо зажаренный кусок свинины и спаржа на гарнир. Не люблю спаржу, но Саша с завидным упорством пытается научить меня любить то, что я не полюблю никогда.

— Приятного аппетита. — Сдвигаю спаржу на край тарелки и ем мясо.

— Тебе не нравится? — спрашивает она, и в ее голосе слышится укор.

— Нравится.

— Правда?

— Правда, — улыбаюсь я, а Сашенька смотрит, поджав губы, и будто еще чего-то от меня ожидает.

Ах, да… Прости, дорогая, мою забывчивость.

Поднимаюсь с места и мягко целую ее в щеку. Достав из холодильника минеральную воду, наливаю себе и ей.

— Ты же знаешь, я не пью воду с газом, — раздраженно говорит она, разумеется, раздражаясь совсем не из-за воды.

— Извини, — снова улыбаюсь. Снова встаю с места, снова открываю холодильник и меняю воду на яблочный сок. Целую в щеку, шепчу в ухо приятного аппетита и какая она у меня молодец.

— Тебя хоть что-нибудь может вывести из себя?

— Да, — отвечаю на вопрос, уже зная, что будет происходить дальше.

Все это уже было. Не раз. И не только с ней.

— Что? — в маленьком слове большой вызов. В глазах тоже — вызов.

Мясо, кстати, получилось жестковато. Но жесткое мясо — это не проблема. Пережую.

— Остывший кофе.

— Что? — удивленно переспрашивает.

— Ненавижу остывший кофе и когда ты ложишься в постель с мокрыми волосами.

— Ты никогда не говорил мне об этом.

— Зачем?

— Как зачем? — еще больше удивляется Александра. — Я бы не делала этого!

Губы сами собой складываются в улыбку: глядя на нее, не могу не улыбаться. Но больше от меня она ничего не услышит. Зачем?

— Я редко тебя вижу. Мне кажется, когда мы жили порознь, виделись чаще. А я думала, что так мы станем друг другу ближе!

— Я предупреждал, что это не очень хорошая идея — жить вместе. — Мои слова закономерно взбесят ее, но это правда. Я предупреждал, но она же думала.

Сашенька молодец, Сашенька много думает.

Она всегда ярко красится, думая, что для меня это имеет значение.

Носит сексуальные вещи, думая, что для меня это имеет значение.

Она даже научилась готовить, все так же думая, что для меня это имеет значение.

— Зачем ты тогда живешь со мной? — язвит она, кривя губы. — Ах, да! Это же не ты со мной живешь, это я с тобой живу!

Каждое последующее слово уродует красивое лицо еще больше. Четкие черты оплывают под налетом истерики, и моя кукла с человеческим лицом начинает плакать. Еще несколько реплик, и она побежит собирать чемодан, по пути обязательно разбив пару тарелок. Я как-то советовал ей не бить посуду, а бросать на пол столовые приборы. Ложки или вилки. Можно все вместе. Эффект тот же. Грохота много — опасности мало. Сегодня проверим, пригодится ли мой совет.

Поднимаюсь из-за стола — хочу помочь ей побыстрее закончить это представление. Прохожу в спальню, потом в гардеробную — достаю чемодан. Он лежит на верхней полке. Не хочу, чтобы забравшись на пуфик и пытаясь его стянуть, Саша свалилась и сломала себе что-нибудь.

— Тебе хоть что-нибудь во мне нравится? Хоть что-нибудь! — орет она, влетая за мной в спальню.

Невольно бросаю взгляд на кровать, и Саша начинает хохотать.

— Ну, конечно! Трахать меня тебе нравится! Это я знаю!

Нравится. Последнюю неделю я трахаю ее с особым остервенением. Она думает: это любовь.

Саша же очень много думает.

Ей двадцать лет, и она уверена, что достаточно знает о жизни.

У нее было много мужчин. Да, она кое-что знает о жизни.

— Ой, Леднёв, какая ты скотина… — видит приготовленный к сборам чемодан. Всхлипывая, вертится волчком на месте и оглядывает комнату сумасшедше-растерянным взглядом. Но в спальне нет ничего, что можно разбить. Смотрит в дверной проем…

— Не поранься. Когда будешь бить посуду, — напоминаю я, и она с ревом садится-падает на постель, прижимая ладони к лицу. — Перестань, — сажусь рядом и обнимаю ее плечи, хотя мне некогда — опаздываю. — Если ты завтра вернешься, не надо сегодня уходить. Хорошо? — слегка встряхиваю. — Ну? Ты вернешься завтра?

— Леднёв, какая ты скотина… — подвывает она.

— Вот и хорошо.

…прошлое надо рубить, не оставляя хвостов,

иначе когда-нибудь оно затянется удавкой на шее…

Настя

— Нет, ну ты бессовестная, как можно забыть про день рождения собственной матери? — возмущается сестра.

— Потому что я не только бессовестная, я еще и занятая очень.

— Хоть бы по телефону поздравила!

— Зачем? Приеду и поздравлю. — Сестра еще что-то говорит в трубку, но я сбрасываю звонок, не дослушав бессмысленных претензий. — Спасибо, Коля. Выручил. А то бы я до мойки два года добиралась.

— Пожалуйста, Анастасия Владимировна. Салон тоже почистили. — Бурков, мой помощник, выбирается из машины и придерживает для меня дверь.

— Отлично. — Беглым взглядом оглядываю белую, только вымытую и наполированную до блеска «тойоту-прадо».

— Тогда до завтра? — вяло говорит Николай.

— Стоять, — приказываю я. — Ты чего такой зеленый?

— Зуб болит, — неохотно признается он.

— Ты еще в понедельник обезболивающие жрал. Я думала, ты уже сходил к стоматологу.

— Некогда же… — морщится Коля.

— Некогда? А может, ты, Коленька, боишься? — спрашиваю я, уже набирая номер своего стоматолога. — Лариса Георгиевна, мне бы мальчика записать. Желательно на завтра… Вот и прекрасно… Бурков Николай. Сколько мальчику лет? Мальчику тридцать лет.

Лариса Георгиевна смеется в трубку, я тоже смеюсь, только Бурков становятся совсем грустным и потерянным. Боится Колька стоматологов.

— Тебе повезло, что в субботу она тоже работает. — Сую ему в руки тут же найденную в сумке визитку врача. — Завтра в 14.00 чтобы был у нее как штык. Понял? Позвоню — проверю.

— Понял, — послушно кивает Бурков и убирает карточку в карман пиджака. — А как же вы завтра без меня?

— Молча, Коля, молча. Так, скажи мне, я хорошо выгляжу?

— Честно сказать?

— Если бы я хотела слушать твое вранье, я бы тебя вообще не спрашивала.

— Был бы не женат, влюбился бы, — улыбается он.

— Упаси тебя господи, Коленька! — восклицаю я, сажусь за руль и небрежно взмахиваю рукой: свободен.

Пятнадцать минут — и я у ресторана. Даже не пытаясь найти свободное место на парковке, оставляю «прадик» на территории, предназначенной для машин персонала. Мне похрен — меня тут все знают, ресторан принадлежит мужу моей младшей сестры.

— Анастасия Владимировна, позвольте ваше пальто, — услужливо встречает меня администратор.

— Благодарю. — Вытащив из кармана телефон, отдаю пальто. — Все наверху?

— Да-да, проходите.

Поднимаюсь по узкой лестнице на второй этаж, в небольшой зал для вип-клиентов. Уже много лет семейные праздники проходят в этом месте.

Ну, вот, весь зверинец в сборе. Мамочка, папочка, сестра и ее муж.

— С днем рождения, мама, — выдав сухие поздравления, протягиваю через стол конверт. В нем подарочный сертификат на какие-то процедуры в каком-то спа-салоне. Я это не покупала. У меня много подобного хлама скопилось на работе в нижнем ящике стола. Нашла не именной, им как раз нужно воспользоваться до конца месяца. Сама точно не выберусь.

Мать выходит из-за стола и лезет обниматься.

— Настенька, доченька, как хорошо, что ты приехала.

— Работы много. — Подставляю щеку для поцелуя.

— Это понятно. Но отдыхать тоже надо. Нельзя же думать только о работе, — мило и назидательно выговаривает мне она.

— Я не забываю, у меня в телефоне напоминание.

Все смеются, будто я сказала что-то очень-очень смешное. Не смеемся только я и моя сестра. Полина смотрит на меня внимательно и оценивающе: ищет изъяны. Но не находит. К ее великому сожалению. Она бы хотела для меня грудь поменьше, морщин побольше, а волосы потоньше. Но, увы, что есть, то есть — хорошая грудь, гладкая кожа, густые волосы и ресницы, как у коровы.

Чокнувшись со всеми бокалом за здравие маменьки и чуть пригубив вина, приступаю к еде — голодна ужасно, сегодня не обедала. В разговор не погружаюсь, ничего нового не обсуждается. Каждый дает маленькое представление. Мама гордится дочерьми, папа — собой, Полина — бриллиантами в ушах, а Демьян… Демьян ничем не гордится, он смотрит мне в рот. В прямом и переносном смысле этого слова.

Зверинец, одним словом, да. Но главный зверь здесь все-таки я. Ненавижу свою семью. Мне уже хватает смелости это признать и не корчить из себя хорошую послушную девочку. Я уже не боюсь таких громких слов, и мне за них не стыдно. Не верю в фатум, судьбу, карму и прочий бред, если бы в жизни существовала какая-то высшая справедливость, мои родители сейчас горели бы в аду. Но они живы и здоровы. Они пьют шампанское, едят красную икру и два раза в год отдыхают в тропиках.

Пора валить отсюда, пока я кого-нибудь не сожрала…

— Как Филипп поживает? — интересуется вдруг Полина.

Хотя нет, не вдруг. Это Дёмка доигрался.

— Прекрасно, — отвечаю миролюбиво, при этом зная: сейчас в ход пойдет тяжелая артиллерия. Сейчас Настя должна срочно стать неудачницей, у нее же ни семьи, ни детей, а только престарелый любовник. В ее-то возрасте!

— Жениться на тебе не собирается?

— Я не спрашивала.

— Как это не спрашивала? Не хочешь замуж?

— Мне нельзя замуж.

— Почему это? — смеется Полина наигранно, оттого немного визгливо.

— Потому что я люблю спать поперек кровати, — серьезно говорю, глядя на Демьяна. У меня тоже есть свои приемы. Запрещенные. Всего один. Но мне его на всю жизнь хватит. Давно прошло то время, когда я позволяла кому-то безнаказанно ездить мне по нервам. — Дёма, я машину оставила на служебной, ничего? — говорю таким тоном, точно не про служебную стоянку спрашиваю, а предлагаю себя трахнуть.

Демьян больше не смотрит мне в рот. Он смотрит на мою грудь. Черная шифоновая блуза просвечивает черное белье, так что кое-что ему сегодня все-таки перепадет.

Полька заливается пунцовой краской и смотрит то на отца, то на мать, ища поддержки. Но поддержки не будет. Ни отец, ни мать не будут меня одергивать. Папочка решил подложить себе салата с тунцом, мамочка вдруг заинтересовалась дизайнерскими светильниками. Лицемеры гребаные. Я, наверное, тоже лицемерка. Знала, чем это все закончится, и все равно пришла.

Знаю, зачем пришла…

— Дём, скажи, пусть пальто принесут, мне пора.

Мне приносят пальто, я радостно прощаюсь с захмелевшей родней и спешу на улицу.

— Я тебя провожу.

Демьян упрямо тащится за мной. Стены ресторана его пока спасают, но как только мы оказываемся за их пределами, я спускаю на него всех собак:

— Отстань ты от меня, видеть тебя не хочу!

— Настя, столько лет прошло, а ты до сих пор меня ненавидишь. Ну, прости…