Оксана Сергеева - Узел

Леднёв замолкает, наверное, что-то замечая в моем взгляде. Мы снова безмолвно смотрим друг на друга и… и в комнату врывается Таська.

— Вам повезло. Одна кружка уцелела. И это будет моя кружка. А вы, если захотите чаю, будете лакать с блюдечка.

— Спасибо, Тая, за приглашение, но от чая я, пожалуй, откажусь, — усмехается Леднёв.

— Кто ж тебе позволит? — строго предупреждает Григорьева. — Закончили, да?

— Да. Куда подвинуть?

— Сюда, к кровати. Да, Настя?

— Конечно, — соглашаюсь.

Видимо, я так и не вышла из того психоделического состояния, в которое невольно ввел меня Леднёв. Только этим и можно объяснить мое дальнейшее поведение. Никита уходит домой, Тася строгает окрошку, а я, растолкав оставшиеся вещи по ящикам комода, лезу под душ. Знаю, что Леднёв вернется, живет-то в десяти минутах от нас, и это меня снова нервирует. Хотя не должно. Ник — Таськин друган, и мне до него нет никакого дела.

Выключив воду, обнаруживаю, что не взяла с собой полотенце. Таськиного тоже нет. Шорты и футболка, в которых я была, уже в стирке.

Не хочется до шкафа шлепать голышом, с волос все равно бежит вода, хоть я их и отжала, поэтому, приоткрыв дверь, зову подругу:

— Тася! Дай полотенце! — Но Григорьева не спешит выручать, поэтому ору снова: — Тась!

Докричалась. Дверь ванной, наконец, распахивается. Но я вижу совсем не Тасю.

— Ты два раза попросила, я не смог проигнорировать, — говорит Леднёв.

От неожиданности, от прилившего возмущения я лишаюсь дара речи и не нахожу ни подходящих слов, ни подходящих ругательств. Мое лицо сейчас, наверное, такое же красное, как то полотенце, которое притащил мне Никита. Я даже забываю, что надо прикрыться, стою перед ним абсолютно голая, а он, нахал такой, уходить не торопится.

— Я не тебя об этом просила. Тася оглохла там, что ли? — Перестаю тупить и прикрываю свои прелести от его бесстыдного взгляда.

— В магазин вышла. А я никак не мог отказать себе в удовольствии посмотреть на тебя голую.

— Насмотрелся?

— Угу, — отлипает от дверного косяка, чтобы уйти.

— Куда пошел? Думаешь, посмотрел, и все, что ли?

Никита хмурится, конечно, пока что не понимая моих действий. Ничего, сейчас поймет.

Втаскиваю его в ванную и закрываю дверь.

— Раздевайся.

— Чего? — слегка улыбается, вероятно, думая, что я пошутила.

— Раздевайся, говорю. Ты насмотрелся. Теперь я буду смотреть.

…часто бывает, примитивные инстинкты

оказываются выше здравомыслия…

Настя

На лице Леднёва смешиваются два чувства: недоумение и неверие.

— Раздевайся! Помочь? — требовательно повторяю и задираю на нем футболку. Никита, наверное, мой тон и мои действия принимает за дерзость, но это все от смущения, а не от безумной смелости.

— Если ты думаешь, что я застесняюсь и убегу, то ты ошибаешься, — самодовольно говорит он и обнажает торс.

А я ничего не думаю, я просто хочу поставить на место этого наглеца, но, кроме как раздеть его, другого способа в голову мне не приходит.

— Ты видел меня голой. Всю. Не надейся отделаться по-легкому. Раздевайся догола. Показывай мне свои кубики пресса и все, что ниже тоже.

— А я всегда думал, что в человеке главное — душа.

— Молодец. Люблю парней с чувством юмора, — ухмыляюсь, а Леднёв тем временем снимает с себя все. Абсолютно все.

Глядя на него, я заливаюсь краской смущения, но взгляда не отвожу. Тем более смотреть на него одно удовольствие. Никогда не думала, что можно сказать так о парне… но у Никиты красивые ноги. Округлые, хорошо очерченные икры и рельефные прокачанные бедра. В общем, литое тело: плоский живот, на котором можно посчитать все кубики, широкие плечи, сильные руки. Когда видишь такое тело, закономерно возникает только одно желание. Потрогать. Прижаться…

Так, Климова, остынь, это уже три желания.

— Леднёв, ты че от одного на меня взгляда возбудился? — язвительным тоном снова прикрываю свое смущение.

Не знаю, что про меня сейчас думает Никита, но, наверное, громко бы смеялся, узнав, что он первый, кого я увидела голым воочию. Ниже пояса я тоже все оценила. Сравнивать мне не с чем, но что-то мне подсказывает, что там у него все в порядке.

— Прикинь, да, — намеренно откровенно улыбается он, стараясь возмутить меня своим спокойствием.

— Я растрогана, еще чуть-чуть и проникнусь тобой окончательно, — тоже откровенно улыбаюсь, показывая всем видом, что не родился еще тот, кто сможет поставить меня в неловкое положении своей иронией.

— Может, задом повернуться? Чтобы ты мной окончательно прониклась.

— Повернись, — легко соглашаюсь, но не потому, что и впрямь собираюсь любоваться его задницей. Мне, прости господи, надо прийти в себя от увиденного и отдышаться.

О, да. У Леднёва совершенной формы зад и не менее совершенная спина с россыпью родинок под левой лопаткой.

Как часто бывает, примитивные инстинкты оказываются выше здравомыслия, и я касаюсь его спины. Я трогаю эту широченную спину с россыпью родинок под левой лопаткой. У Леднёва, видимо, в этот момент тоже мозг отрубает. А может, у него отрубило его гораздо раньше. Никита разворачивается и прижимает меня к себе, а заодно и к двери.

— Отпусти! — естественно, сопротивляюсь я.

— А как же продолжение?

— Какое тебе нужно продолжение?

— А ты сама как думаешь? Или ты меня просто так раздела?

— Просто так.

— Сказки не рассказывай. Ты даже не дрогнула, когда я дверь открыл. Даже прикрыться не попыталась. Другая бы по роже дала или завизжала, а ты не пискнула. Сама затащила меня в ванную — раздевайся.

— Это было чисто в воспитательных целях, чтобы знал, с кем связываешься, и не наглел!

— Странные у тебя методы.

— Отпусти, охренел совсем! — упираюсь ему в грудь, пытаясь от себя оттолкнуть.

Меня не пугает его возбуждение.

Не пугает мое возбуждение.

Пугает скорость, с которой Леднёв умудрился вызвать во мне эти ощущения, потому что, несмотря на то, что я готова его убить, мне хочется с ним поцеловаться.

Не знаю, как далеко бы мы зашли, но нас остужает появление Григорьевой.

— Э, народ! — кричит она. Этот зов направлен, видимо, на то, чтобы дать понять, что она уже в квартире.

— Одевайся, блин! — шиплю я, и Никита отпускает меня.

Жду, пока он оденется, а потом думаю: «Да какого хрена!».

Широко распахнув дверь, выхожу из ванной, и Тася, раскрыв от удивления рот, замирает посреди прихожей. Разумеется, удивляется она не моему заду, едва прикрытому полотенцем, — поражает ее натягивающий джинсы, полуголый Леднёв.

— Э-э-э, — что-то растерянно мычит подруга, а я невозмутимо скрываюсь в спальне. Там быстро надеваю на себя первое попавшееся белье, ибо сомневаюсь, что Ник покорно отвалит от меня.

Нет. Как можно?

Мы ведь еще не все шпильки друг на друга потратили.

Мы же еще не вгрызлись друг другу в шею и не выпили минимум по пол-литра крови.

Леднёв заваливает ко мне в спальню, какое счастье, что я уже в трусах и в лифчике.

— Я могу хотя бы одеться спокойно? — даже не злюсь. Бесполезно. Подтягиваю на бедрах серые леггинсы и достаю из ящика розовую футболку.

— Какая разница, я уже и так все видел.

— Ну, раз тебе нет разницы, тогда и не жди, что после такого я буду, хлопая глазками, заглядывать тебе в рот и из кожи вон лезть, чтобы произвести самое лучшее впечатление.

— Безмерно рад, я и так нормально впечатлился.

— Так что теперь у нас с тобой будет все тупо, пошло и прямо. Спать я с тобой не буду, понятно тебе?

— Конечно, понятно, — спокойно соглашается он, — сегодня не будешь, завтра не будешь, послезавтра не будешь… а потом все равно будешь.

Вот тут я задумываюсь. Что за хрень, а?

— Слушай, ты не находишь, что мы не с того начали наше общение?

— У меня есть оправдание.

— Какое?

— Через две недели я уезжаю на сборы, и у меня нет времени, чтобы тратить его впустую. Сначала присматриваться, потом доставать тебя по телефону, потом искать поводы встретиться. Все же очевидно. Ты мне нравишься. Я тебе тоже. Чего тупить?

Мы идем на кухню. Леднёв за мной по пятам в прямом смысле. Когда я резко поворачиваюсь, то впечатываюсь ему в грудь, потому что он не успевает остановиться.

— Ты мне не нравишься! — тычу пальцем в его черную футболку. — Такие, как ты, мне не нравятся!

— Как я, это какие? — снисходительно уточняет он.

— Такие! — снова рявкаю я.

Угу, такие, как ты… высокие, красивые, широкоплечие… мне вообще-вообще не нравятся!

— Какая жалость, — вздыхает он. — А я так надеялся на взаимность. Ты вроде собиралась мной проникнуться.

— Передумала! Даже не извинился! Ни слова! Как будто так и надо! У тебя совесть есть? — У Леднёва в грудине скоро будет дырка от моего указательного пальца.

— Я собирался. Думал, сейчас Настя даст мне по роже, потом я буду извиняться, приглашу Настю в кино. Пойдем в кино, а? И тут такой подгон: заходи — раздевайся.

— Я тебе прям все планы перепутала.

— Это ненадолго.

— Не ходи за мной следом!

— Хочу и буду, — усмехаясь, говорит Ник и пригибается, словно хочет меня поцеловать.

Я шарахаюсь и влетаю в кухню. Леднёв смеется: все это доставляет ему огромное удовольствие. И наши препирания, и мое волнение, которое он, бесспорно, чувствует.

Григорьева смиренно ждет окончания нашей разборки, и, когда мы, наконец, утихаем, задает самый ожидаемый вопрос:

— Вы че потрахались?

— Мы собирались, ты нам помешала, — смело отвечает Леднёв.

— Не гоните, — Таська смотрит на меня с неверием, но я поддерживаю Никиту.

— Ты ж сама советовала познакомиться с ним поближе. Вот мы и познакомились.

— Я серьезно. Что это была за фигня?

— И мы серьезно, — смеется Ник. — Звал Настю в кино, а она не соглашалась. Сказала, что ей гарантии нужны… последующего удовольствия.

Григорьева давится окрошкой, а мы с Леднёвым пару раз ударяем ее по спине по спине.

— Все, все, — а то сейчас прихлопните меня тут из самых лучших побуждений.

— Таська умеет делать окрошку, — хвалю я подругу. — Я так не умею, у нее окрошка особенная. Очень вкусная.

— Секрет у меня простой. Самая вкусная окрошка — это оливье. Климова, ты оценила?

— Что?

— М-м-м, — кивает в сторону Никиты.

— Угу.

— Кино будет?

— Надо, чтобы было, — рассудительно встревает Леднёв. — Тая, скажи ей, что я хороший.

— Настя, он хороший, — послушно повторяет подруга.

— Тая, скажи, что я не буду к ней приставать. Первый, второй… ладно, третий раз тоже не буду.

— Настя, он не будет к тебе приставать первый и второй раз. А на третий он тебя всю облапает. Леднёв, ты слышишь? Ты должен ее всю облапать и поцеловать взасос, с языком. Поверь, любая девка этого хочет. Даже если она будет пищать и верещать, и убеждать тебя, что она «не такая», она все равно этого хочет.

— Не вопрос.

Меня снова выбешивает, что они смеются надо мной и говорят так, будто меня нет в комнате.

— А чего ждать? Давай сейчас поцелуемся. А то, может, мне и на свидание смысла нет с тобой идти. — Отстраняюсь от стола, чтобы в порыве страсти не смахнуть на пол тарелку с окрошкой.

— Ладно, знакомьтесь дальше и не обращайте на меня никакого внимания. Меня тут просто нет. Я пока чайку налью. И цените мою доброту! Отдаю вам единственную уцелевшую кружку, хлебайте на пару. А мне придется из блюдечка лакать. — Григорьева снова начинает суетиться у шкафчиков.

— Тебе еще батон с вареньем, и будешь ты не Тася, а Тося, — подкалывает ее Никита.

— А Тася и без батона теперь Тося, — снова поддерживаю я. — Вылитая Тося.

Леднёв не бросается на меня, как голодный. Целует аккуратно и мягко, потом обхватывает за плечи, прижимает к себе и снова целует, задерживая поцелуй чуть дольше. И все это так… деликатно, что ли… признаться, я удивлена и четко понимаю, что наедине нам будет хорошо и приятно.