— Наверняка вы мучаетесь вопросом, почему я пригласил вас в столь позднее время? — лорд Элтби находился как раз напротив нее. – Пожалуй, я не буду затягивать с мотивом и перейду сразу к делу. У меня сегодня была возможность подумать о вашей просьбе, мисс Оутсон, и я пришел к некоторым умозаключениям. – Он откинул маренную крышку изящной шкатулки, стоявшей подле него на столе, и извлек из нее сигару. – Я решил, что вы имеете право знать то, о чем долгое время так деликатно умалчивал Генри. Трудно судить, что двигало помыслами этого человека, но на его месте я бы тоже унес все подробности случившегося в могилу. Вероятно, это единственный поступок вашего сородича, который я одобряю…

Что-то изменилось в комнате, цвете стен и книжных полок – ветер, дремлющий весь день и вечер, ночью напомнил о себе тихим, убаюкивающим насвистыванием за окном. Она не верила своим ушам. Слова лорда Элтби, на которые она еще вчера была не вправе надеяться, вот-вот нарушат покой библиотеки. А ведь она уже заведомо подготовилась к долгим месяцам ожидания и, собрав оставшиеся крохи самообладания, вверила себя судьбе, так явно принявшей очертания человека по ту сторону стола. В эту самую минуту лорд Элтби с любопытством разглядывал сигару. На нем была темная куртка из грубой шерсти, под которой виднелся ворот белой рубашки. Черты его лица благодаря тусклому мерцанию свечи казались мягче, а выразительные глаза утратили свойственный им холод.

— Но прежде чем я начну свое повествование, мисс Оутсон, я должен вас предупредить, что скажу лишь только то, что посчитаю нужным. Вы встретитесь с моей правдой, и у вас уже не будет возможности сопоставить факты с другой стороны. Кроме этого, я не намерен отвечать на вопросы, что так закономерно могут у вас возникнуть. Вследствие этого вам придется довольствоваться исключительно услышанным. Я все еще убежден, что запоздавшее открытие более ничего не изменит в вашей судьбе, но и избавить вас от права узнать обо всем я не желаю. Посему, мисс Оутсон, обращаюсь к вам еще раз – так ли вы хотите услышать обстоятельства моего прискорбного знакомства с мистером Оутсоном?

— Да, милорд, — она согласилась, не думая.

— Ну, что же, — лорд Элтби невольно вздохнул и устремил свой непроницаемый взор на нее. – Вы сами решили исход нашей встречи.

Он все еще держал сигару в руке, не решаясь закурить.

— Я до сих пор не понимаю, как вышло так, что вы приняли предложение и остались в моем доме. Однако я склонен полагать, что в вашем деле все произошло именно так, как и должно было произойти. Но скажите мне, мисс Оутсон, верите ли вы в судьбу или провидение свыше, указывающее на предназначение человека на этой земле?

— Я не знаю, милорд, — она тихо вздохнула. — Увы, я не пришла к какому-либо однозначному выводу.

— Утрата придала мне сил, мисс Оутсон, в то время как вас – напротив, избавила от них.

На его смуглом лишенном всех человеческих красок лице было непросто что-либо прочесть. Едва ли он был способен понять тяготы простых смертных, но в том, что этот человек говорил ей правду, она не смела сомневаться.

– Я, как и вы, мисс Оутсон, потерял близких. Когда мне исполнилось 13 лет, погибла моя мать, — лорд Элтби возвращался к далекому прошлому. – Она была женщиной благородного происхождения, наделенной природной красотой и богатым духовным миром. Она также обладала всеми земными добродетелями, и вместе с тем ей были чужды условности высшего света. Всецело осуждая расчет в отношениях между людьми, она сама оказалась жертвой «выгодного брака». Наверняка вы знаете, что мой отец жив и ныне, но только не для меня. Граф Элтби погиб в день кончины матери и пал от рук своего собственного безразличия, преклонив голову перед тусклым сиянием английской знати.

Лорд Элтби перевел дыхание и продолжил.

– Спустя долгие годы совместной супружеской жизни моя мать представлялась мне глубоко несчастным и одиноким человеком. И хотя такого рода союзы являются следствием многовековых традиций и принятой нормой для всех нас (тут я имею в виду привилегированную прослойку общества), им так и не удалось придти к пусть даже видимому согласию в семье. Под одной крышей жили совершенно чужие друг другу люди. Неудивительно, что каждый из них искал себя вне этого брака. Отца интересовала политика и война, а мать безраздельно посвятила себя музыке. Так продолжалось до тех пор, пока на пороге нашего дома не появился незнакомец, и, как выяснилось позже, друг моего отца. В тот день я увидел ничем не примечательного мужчину средних лет. Он не отличался особым изяществом и хорошими манерами, но ему было оказано подобающее особе знатного происхождения гостеприимство. Вскоре он стал частым гостем в нашем доме, а моя мать, любившая музыку превыше всего, подолгу развлекала его игрой на фортепиано.

Как вы уже верно догадались, этим некто оказался мистер Оутсон – ваш родной дядя, обходительное обращение которого не осталось без должного поощрения. С его появлением в жизни моей матери произошли видимые перемены. Она все реже закрывалась в своей комнате одна, а ее всегда такие грустные глаза в ту пору стали излучать особый блеск. Она, казалось, была рада тому обстоятельству, что мистер Оутсон находит небезынтересным ее компанию. В результате с моей матерью произошло исключительное по своему значению преображение. Она, как женщина, возродившая в себе веру к первозданным ценностям, полюбила вашего дядю, и эти чувства представлялись ей взаимными. Но их «счастье» продлилось недолго, и виной всему стала темная жидкость, именуемая в народе соком цикуты.

Но какой прок винить беззащитное растение? Главным героям этой пьесы – и моему достопочтенному отцу, который без зазрения совести нанял дешевого комедианта для моей матери, и мистеру Оутсону, выполнившему свою «работу» безукоризненно — тоже есть чем «похвастаться». Но если граф Элтби сам оплатил услуги любовника неугодной жены, то ваш дядя его значительно превзошел. После пылкой страсти и жгучих признаний мистер Оутсон уподобился до шантажа. Уверенный в полной секретности предприятия, он фактически тем и промышлял, что вымогал у моей матери деньги за свое молчание. Ни потерянные деньги и драгоценности, ни угроза скандала в семье не оглушили мать так, как предательство близких ей людей. Она случайно подслушала разговор между отцом и мистером Оутсоном, в котором ваш дядя требовал повысить свое вознаграждение за продолжение отношений.

Жизнь, и до того не имевшая предопределенных целей, для моей матери стала в тягость. Увы, но ребенком я не перевесил чашу разочарований, не смог противостоять ее тоске, и в конечном счете уныние достигло своего апогея… Мисс Оутсон, она отравилась. Доза была так велика, что боли удалось заглушить изнеможенный разум, и, уснув глубоким сном, она покинула суетный мир.


Глава 24


Что это?.. Погасли разноцветные краски дня, и жизнь замедлила свой неизбежный ход. Безгранично тянулось время, превращая ночь в полноправную госпожу. Лорд Элтби безмолвствовал… Но вот он, не торопясь, закурил, и выпустив слабую струйку дыма вновь обратился к ней.

— Возможности стареющего графа Элтби были весьма ограничены. Столкнувшись с плодами своего честолюбия, он был поражен так сильно, что их с трудом хватило на раскаяние, да и то больше походило на бессвязное оправдание своей вины. Все те общие фразы, дрожание в голосе, причитание на жизнь и возношение у кровати покойной оставили лишь след в моем детском сознании. Видите ли, мисс Оутсон, я в довольно раннем возрасте постиг все «прелести» светской жизни. Причина смерти моей матери была темой запретной, и по сей день принято считать, что ею стал диковинный недуг, привезенный с экзотическими животными из Африки. Фантазия отца была богата на детали, а чаша несчастья, захлестнувшая его с ног до головы, не оставила равнодушным никого из близкого нам окружения. Все внимали горю отца, потерявшего со смертью жены смысл своей жизни. Мне же досталась незначительная, хотя и вызывающая жалость, роль сироты. Но и это не мешало отцу встречаться с вашим дядей и обговаривать во всех подробностях его скорый отъезд из страны. Именно так два свидетеля трагедии, если не считать отца, оказались во власти самого графа. Мистер Оутсон покидал Англию, а я должен был подчиниться новым требующих перемен правилам.

Произнеся свою речь, лорд Элтби растянулся в кривой ухмылке. Его лицо приобрело уже известное ей выражение крайней ожесточенности.

– Впервые обо всем я узнал из писем графа к мистеру Оутсону, а немногим позже обнаружил и письма матери к вашему дяде, выкупленные, по всей вероятности, моим отцом за немалые деньги. С тех пор фамильные тайники в нашем доме – равно, как и жизнь графа – подлежали неустанному контролю. Но к вам, мисс Оутсон, это, пожалуй, уже не имеет никакого отношения. Что же касается вашего дяди, то он многие годы жил за пределами Англии, а вернувшись на родину, известным образом попал в водоворот неприятных «совпадений» и роковых «случайностей», свидетелем которых вы и оказались. Теперь вы можете высказаться, мисс Оутсон, долгий разговор меня утомил, и я охотно выслушаю вас…

Ее застали врасплох – поглощенная рассказом лорда Элтби, она потеряла контроль над происходящим. Казалось, что нечто похожее ей уже доводилось слышать раньше.

— Каждую ночь его нещадно преследовали кошмары. Он просыпался в холодном поту и с обезумевшим, но при этом совершенно пустым взглядом звал меня к своей кровати, чтобы часами безудержно нашептывать о своей жизни. Каждая загубленная судьба переживала свое новое «падение», а его иссохшие губы непрестанно продолжали оживлять эти сюжеты. Столько бед… Их было так много, что порою я не верила в подлинность его слов. Несчастный безумец….

— «Несчастный безумец»? Так вот как вы на это смотрите, мисс Оутсон?

— Я лишь хочу сказать, милорд, что все его нечестивые деяния не сделали из него человека счастливого, или пусть даже довольного своей участью. Он остался ни с чем…

— Да какое право имеете вы рассуждать так безвольно, оправдывая очевидную похоть, безрассудство, и разврат всей жизни этого низменного человека? – от выдержки лорда Элтби не осталось и следа. — Вы думаете, такая праведность вам зачтется? Рассчитываете на вечный покой, мисс Оутсон, не так ли?

— Вовсе нет, милорд… — она и сама чувствовала, что вот-вот и может лишиться оставшихся сил, ревностно оберегавших ее присутствие духа. – Ни слова оправдания, ни слова защиты в адрес своего дяди я не скажу, но и судить не стану. Он умер, и его суд уже состоялся…

— Как, однако, расчетливо, мисс Оутсон. Я не ожидал от вас такого, – лорд Элтби покинул свое кресло и занял место у стола. – Значит ли это, что он заслуживает того же чуткого отношения, что и его жертвы?

— Ни в коей мере, милорд, его удел иной, и вы это хорошо знаете, — она не решалась высказаться до конца.

— Какой же, позвольте узнать?

— Дядя не выказал сожаления и не раскаялся до самого своего конца…

— В таком случае, с моей матерью произошло то же, — лорд Элтби следил за ее реакцией, – ведь не покаяние стало венцом ее бытия, а скорее наоборот – вступив в греховную жизнь и предав духовный союз, скрепленный небесными узами, она приняла первостепенный грех, и тем самым лишила себя наибольшей ценности на земле — жизни.

В голосе лорда Элтби звучала холодная насмешка человека, привыкшего к тому, что все его слова наделены необыкновенным значением, и не подлежат опровержению.

— Это не так, милорд, — она отчетливо услышала свой собственный голос эхом разнесшийся по всей библиотеке. – Когда отчаяние и впрямь застилает глаза, человек не ведает, что творит. Он более не слышит ни уговоров, ни признаний, он растерян и сбит с толку, и эти непосильные испытания губят остатки веры в будущее. Затем оно меркнет и угасает. Разве не согласитесь вы с тем, что в таком состоянии человек не ответственен за свои поступки? Тогда как мой дядя планировал каждое свое злодеяние, ваша мать совершила свой грех непреднамеренно…. – лорд Элтби молчал, и она говорила дальше. – И я могу лишь уповать на то, что ее дух обрел долгожданное успокоение, невзирая на тяжесть повинности. Да, вы правы, милорд, я не берусь судить своего дядю, я не могу себе это позволить… Но вовсе не оттого, что пекусь о себе, хотя признаюсь, такое стремление было бы мне отрадно. Я знаю – это великая утопия. Крайне трудно предположить, что нетленную обитель можно заполучить путем столь практично намеченных подношений. Да будет вам известно, что все мои помыслы открыты перед Господом.… Я небезгрешна, но вряд ли гожусь для таких происков. Все дело в том, что меня угнетает сама мысль поношения человека.

— Если первое ваше суждение действительно справедливо, мисс Оутсон, то второе вызывает недоумение. Что за дикость, своими новаторскими взглядами вы опровергаете многовековую систему правосудия Англии. Но вы забыли, что каждый из нас в ответе за свои промыслы, а безнаказанность, несомненно, приведет к нарушению духовных запретов и морали.