— А чего же еще вы ждали?

— Это было по-христиански… помнить, что живые… нуждаются в заботе, в то время как мертвым она больше не нужна.

— Не вам об этом говорить! — вспыхнула Олив. — Скажите мне, зачем вы явились сюда. У меня нет времени на споры о поведении вашего отца, тем более, что я с ним никогда не виделась и ни он сам, ни ваша мать не представляют для меня ни малейшего интереса.

— Пожалуйста… о, пожалуйста, не говорите так! — умоляла Эрайна. — Я пришла… просить вас о помощи, потому что… м-моя мать… тяжко больна. Смерть моего отца очень сильно повлияла на ее здоровье, и врачи говорят, что нужна операция, иначе ей не выжить.

— Это не мое дело.

— Но моя мать тоже носит имя Беверли, миледи… как и вы… и я прошу вас одолжить мне двести фунтов, чтобы мы могли заплатить за операцию в частной лечебнице у специалиста по той болезни, от которой… она страдает.

Наступила пауза, потом Эрайна продолжила:

— Я… верну вам долг… непременно верну… сколько бы времени ни понадобилось… но операция со дня на день откладывается, а маме все хуже.

В голосе молодой девушки послышались слезы, но Олив ответила по-прежнему жестко и твердо:

— А каким образом вы сможете собрать эту сумму в двести фунтов? Разве что пойдете на панель, но даже в этом случае я сомневаюсь, что вам удастся заработать такие деньги.

Эрайна вскрикнула с неподдельным ужасом:

— К-как вы можете… думать о такой мерзости?

— Нищим не приходится выбирать! Вы не имеете права являться сюда и клянчить деньги для женщины, из-за которой мой деверь был изгнан из семьи. К тому же я не несу никакой ответственности.

— Пожалуйста… ваша милость, пожалуйста, постарайтесь понять… мне больше не к кому обратиться за помощью… Я уверена, что сэр Роберт, будь он жив, помог бы маме… — Эрайна негромко всхлипнула. — Когда он заговорил со мной на похоронах, я поняла… что, несмотря на долголетнее отчуждение между братьями… он все же любил… моего отца.

— Если мой покойный муж оказался сентиментальным глупцом, то мне это не свойственно, — отрезала Олив. — А теперь, поскольку мне больше нечего сказать по этому поводу, я предлагаю вам вернуться к вашей матери и, если она больна, поместить ее в больницу.

— Если бы даже нашлась свободная койка в одной из больниц, — сдавленным голосом отвечала Эрайна, — было бы равносильно… убийству помещать туда маму… вы не представляете, какая там грязь, сколько заразных больных и какие невнимательные врачи.

— Это не моя забота, — заявила Олив. — Уходите и больше не являйтесь сюда. Если ваша мать умрет, то по своей вине, больше ей некого обвинять. Я считаю, что она получила полной мерой наказание за свое поведение в прошлом.

— Как вы можете говорить такие жестокие вещи? — вскричала Эрайна. — Единственным преступлением моей матери было то, что она любила папу так же сильно, как он любил ее… больше ничто в мире не имело для них значения.

— Но теперь она обнаружила, что деньги тоже имеют значение! — с издевкой произнесла Олив. — Прекрасно, я надеюсь, что вы получите их, но только не от меня!

Лорд Алистер услышал, как Эрайна вскрикнула. Потом он понял, что она плачет.

Олив Беверли, по-видимому, позвонила, потому что вскоре отворилась дверь, а Олив сказала:

— Проводите эту молодую женщину и последите за тем, чтобы она больше не входила в дом. Я иду к себе наверх переодеться. Дайте мне знать, когда приедет лорд Алистер.

— Но, миледи…

Едва Бэйтсон заговорил, как послышался глухой удар, словно кто-то упал на пол.

Не задумываясь над тем, что он попросту подслушивал, лорд Алистер распахнул дверь в гостиную.

Олив уже ушла, а Бэйтсон с озабоченным лицом склонился над лежащей на полу худенькой фигуркой.

Когда лорд Алистер подошел к Эрайне, веки ее дрогнули, и она пробормотала что-то вроде извинения.

— Бренди! — повелительным тоном произнес Алистер.

Бэйтсон, словно бы внезапно осознав правильность такого решения, заспешил к отворенной двери в холл.

Лорд Алистер опустился на одно колено и, взглянув на Эрайну, нашел, что ее голос соответствует наружности.

Волосы у нее были очень светлые, и была она очень худа; обратив внимание на впадины на щеках и сильную бледность, лорд Алистер с уверенностью предположил, что она попросту голодна и упала в обморок не только от отчаяния, но и от недоедания.

Она подняла на него широко раскрытые глаза, такие огромные, что, казалось, они занимают все лицо.

Не голубые, как можно было бы ожидать, но светло-зеленые, как вода в лесном ручье; нос изящный и, как решил лорд Алистер, аристократической формы.

Губы ее были мягко изогнуты, но слишком тонки — тоже из-за недоедания, конечно.

— Извините!

Голос был едва слышен, но все же она говорила.

— Все в порядке, — ласково произнес он. — Лежите спокойно, пока дворецкий принесет бренди.

— Мне… мне нужно идти.

— Через минуту или две.

Как он и сказал, Бэйтсон вернулся очень скоро с маленьким стаканчиком бренди на серебряном подносике.

Лорд Алистер взял у дворецкого стаканчик, подсунул руку Эрайне под спину, слегка приподнял девушку с пола и поднес стаканчик к ее губам.

Она глотнула и тотчас вздрогнула, когда обжигающая жидкость попала в горло.

— Больше… не надо, — попросила она.

— Выпейте еще чуть-чуть, — твердо сказал лорд Алистер.

Видимо, слишком слабая, чтобы спорить, она подчинилась.

Глотнув, девушка снова вздрогнула, но было ясно, что тьма, помутившая ее сознание, рассеялась, и щеки ее слегка порозовели.

— Прошу прощения, что вела себя… так глупо, — поспешила сказать Эрайна все еще испуганным, прерывающимся голосом.

— Я все понимаю, — ответил ей лорд Алистер. — Вы перенесли потрясение, и теперь я намерен отправить вас в наемном экипаже к вашей матушке.

— О, пожалуйста… мы не можем… позволить себе это…

— Вам ничего не придется платить, — успокоил ее лорд Алистер. — Позвольте, я помогу вам встать.

Он видел, что бренди уже сделало свое дело, и, помогая Эрайне подняться, заметил, насколько она легка.

Лежа на полу, она из-за своей худобы казалась очень маленькой, но когда встала и выпрямилась, стало видно, что рост у нее вполне нормальный.

Она была еще слаба и пошатнулась, но лорд Алистер предложил ей опереться на его руку, что она и сделала.

Свободной рукой девушка поправила сбившуюся шляпку и разгладила смявшееся во время обморока платье из дешевенького ситца.

— Пошлите за наемной каретой! — сказал лорд Алистер Бэйтсону.

— Слушаюсь, милорд.

Дворецкий отдал распоряжение одному из лакеев, и тот быстрыми шагами вышел на улицу.

К тому времени, как лорд Алистер и Эрайна медленно выбрались на крыльцо, наемный экипаж уже ждал у подъезда.

Только когда они дошли до кареты, Эрайна отпустила руку лорда Алистера и сказала:

— Благодарю вас… очень благодарю… вы были так добры.

— Прошу вас, дайте мне ваш адрес, — обратился к ней Алистер. — Во-первых, я должен сообщить кэбмену, куда вас везти, а во-вторых, я хочу сегодня же немного попозже послать вам и вашей матери еды и вина.

— О нет, пожалуйста, не надо… не стоит беспокоиться.

— Я хочу и непременно намерен это сделать, — решительно заявил лорд Алистер. — Вам всего только следует назвать мне ваш адрес.

— Это меблированные комнаты на Блумсбери-сквер… мы только там могли себе позволить снять жилье, но завтра мы должны освободить квартиру.

— А номер дома?

— Двадцать семь… и позвольте еще раз поблагодарить вас за вашу доброту ко мне.

С этими словами Эрайна протянула лорду Алистеру руку без перчатки, и он почувствовал, что пальцы ее холодны и дрожат.

Лорд Алистер сообщил кэбмену адрес и вручил плату за проезд. Карета тронулась.

Поднимаясь по ступенькам к входу в дом, лорд Алистер подумал, что следовало бы послать Эрайне не только еды и вина, но и немного денег, чтобы они с матерью не голодали хотя бы следующую неделю.

Потом он не без иронии напомнил себе, что если бы не приказ отца, он не мог бы позволить себе подобную щедрость.

Он вошел в парадную дверь и обратился к Бэйтсону:

— Скажите ее милости, что я здесь и прошу ее поговорить со мной как можно скорее.

— Очень хорошо, милорд.

Бэйтсон стал подниматься по лестнице, а лорд Алистер направился в гостиную.

Там он увидел цветы и подумал, что на истраченные на них деньги можно было бы купить достаточное количество питательной еды для Эрайны и ее матери.

И тотчас сказал себе, что, пожалуй, смешно так заботиться о совершенно незнакомой молодой женщине, когда у него самого полно серьезнейших забот.

Главное сейчас не в том, голодают или нет две незнакомые ему женщины из-за неких плачевных событий в прошлом, а в том, чтобы Олив была готова вступить с ним в брак по особой лицензии.

Он достаточно хорошо знал женщин, чтобы понимать, что ни одна из них, не говоря уже о такой знатной даме, как Олив, не хотела бы чересчур поспешно готовиться к самому важному дню в своей жизни.

Но для него самого брак сейчас был не просто необходим, но необходим срочно.

Ждать дольше означало бы позволить герцогу заподозрить, что его сын женился в пику ему, а это было бы далеко не лучшим началом новой жизни в качестве будущего главы клана.

Нет, чрезвычайно важно, чтобы отец считал, что он уже вступил в брак, когда повеление вернуться на север дошло до него.

Мистер Фолкнер мог бы с подозрением отнестись к тому, что он сразу не сообщил ему, что женат, но лорд Алистер знал, что управляющий прекрасно относился к его матери, да и его самого любил с детских лет и потому вряд ли выдаст его.

Весь план так ясно складывался в голове у лорда Алистера, что, как он полагал, теперь он может направлять и свои действия, и поступки Олив в полной мере.

Ему пришлось подождать с четверть часа, прежде чем Олив явилась в гостиную во всей красе, одетая в платье из ярко-розового газа, такого прозрачного, что он не скрывал изящных линий ее фигуры.

У самых больших модниц было в обычае затягиваться так, чтобы муслин как можно плотнее обтягивал фигуру, но Олив отлично умела выбрать материал, и ей не приходилось прибегать к искусственным ухищрениям.

Когда Бэйтсон затворил за ней дверь, Олив немного постояла неподвижно, чтобы дать лорду Алистеру налюбоваться картиной, перед ним представшей.

Потом она слегка вскрикнула от радости и подбежала к нему с грацией, достойной балерины из театра «Ковент-Гарден».

— Алистер! — восторженно воскликнула она. — Как я счастлива тебя видеть!

Лорд Алистер отметил про себя, насколько отличается голос, которым она разговаривает с ним, от того, каким она обращалась к Эрайне.

Но вот Олив приблизила к его лицу свои алые губы, и соблазнительное выражение ее полузакрытых глаз не дало ему возможности думать ни о чем, кроме ее обаяния.

— Мне нужно кое-что тебе сказать, — проговорил он.

— И мне тоже.

— Очень важное.

— Нет ничего важнее, чем то, что ты здесь и по непонятной причине до сих пор меня не поцеловал.

— Сначала я должен поговорить с тобой.

— Тогда говори, Алистер, и побыстрее, потому что я жажду твоих поцелуев… и еще большего.

В ее словах звучала неподдельная страсть, и лорд Алистер подумал, что именно это он и хотел услышать.

Медленно и серьезно, даже с оттенком драматизма он сказал:

— Оба мои старших брата утонули, и поэтому я теперь маркиз Килдонон.

На мгновение показалось, что Олив не поняла его. Потом, когда она выпрямилась и уставилась на него широко раскрытыми глазами, лорд Алистер продолжал:

— Это истинная правда! Отец послал за мной, чтобы я приехал на север. И поэтому, любовь моя, мы должны немедленно пожениться, прежде чем отправиться в замок Килдонон, где я представлю тебя своему отцу и всему клану.

Он умолк, но молчала и Олив. Потом она издала какое-то невнятное восклицание и, наконец, спросила:

— Это правда? В самом деле, правда?

— Я сам узнал об этом только сегодня утром и был совершенно сражен. Но первым долгом подумал о том, что теперь мы можем пожениться, и я предложу тебе герцогскую корону, о которой ты так мечтала.

К его удивлению Олив, вместо того, чтобы кинуться к нему в объятия, как он ожидал, слегка отвернулась от него и проговорила:

— Вчера вечером я сказала Артуру Харроуби, что сегодня дам ответ на его предложение. Потому я и просила тебя приехать сегодня, чтобы тебе первому сообщить, что намерена выйти за него замуж.

— Что ж, теперь он будет разочарован, — пожал плечами лорд Алистер. — Ты выйдешь за меня, и мы будем вместе, как и хотели.

Лорду Алистеру пришлось удивиться еще раз, так как Олив отошла от него к столу, на котором стояла огромная ваза с французскими гвоздиками.

Она коснулась цветка рукой, словно прося о помощи. Потом сказала: