Эрайна понимала, что только идеалист и рыцарь, каким она его считала, может быть таким понимающим и самоотверженным.

У нее не было слов, чтобы сказать ему об этом, она только протянула руки и привлекла его к себе.

Много позже, когда дрова в камине превратились в золотые угли, а пламя угасло, маркиз заговорил:

— Мне хотелось бы найти слова и объяснить тебе, что для меня значит быть с тобой в моем доме, в моей стране, окруженным людьми, которые любят и уважают меня, и которым я стану служить до конца моих дней.

— Я понимаю тебя, — тихонько отозвалась Эрайна. — Чудесно думать о таких вещах.

Он теснее прижал ее к себе и подумал приэтом, что прикоснуться к ней значит для него прикоснуться к совершенству, которого он всегда искал в женщине.

— Как же мне так повезло, что я нашел тебя?

— Тебе, наверное, мои слова покажутся странными, но ведь это папа руководил мной, когда я была в таком отчаянии. Это он внушил мне мысль пойти к леди Беверли и каким-то таинственным путем устроил так, что ты подслушал мой разговор с ней.

Эрайна помолчала. Потом сказала:

— Только человек с врожденным инстинктом добра мог помочь мне так, как ты.

— Не только твой отец, но и твои молитвы, любимая, научили меня, как поступить.

Он произнес эти слова и подумал, как это необычно для него говорить вот так и верить.

Как бы то ни было, но с самого приезда сюда высокомерный цинизм, управлявший его мыслями и его разговорами с друзьями из клуба «Уайтс», а также его отношениями с женщинами, бесследно исчез.

И он подумал про себя, что в Шотландии можно быть только честным.

Эрайна предчувствовала, что красота замка и окружающей природы отвратят его разум от всего мелочного и ничтожного, но с ним произошло нечто более серьезное: он сам стал выше и значительнее, чем когда-либо в прошлом.

Только теперь он впервые начал понимать тягу отца к всемогуществу и его заботу не только о величии клана, но о величии всей Шотландии.

Он повернул голову и посмотрел на Эрайну. Подумал, как она красива при свете угасающего огня, какой у нее одухотворенный вид, и как она непохожа на любую другую женщину из тех, кого он знал до сих пор.

Ее глаза смотрели на него с обожанием, и он сказал себе, что никогда не обманет ее ожиданий, и дал обет жить в соответствии с ее идеалами.

В камине упало полено, и пламя вновь вспыхнуло на мгновение, осветив их лица; они взглянули друг на друга и инстинктивно придвинулись ближе.

— Я люблю тебя! — произнес он.

— Я не знала, что любовь может быть такой чудесной. Мы словно взлетели вместе к звездам в небеса, а там царит любовь.

Губы маркиза коснулись ее щеки, прежде чем он спросил:

— Ты почувствовала это благодаря мне?

— И это, и еще больше. Но как мне выразить в словах… восторг, который есть Бог… и в то же время это я сама?

— Моя драгоценная маленькая возлюбленная!

— Я сделала тебя… счастливым?

— Таким счастливым, что я не нахожу слов, чтобы выразить наши чувства. Это и нечто экстатическое, и вместе с тем глубоко человеческое, потому что я могу дотронуться до тебя и осознать, что ты моя не только как женщина, но и как частица моей собственной крови.

— Потому что я шотландка.

— Как и я, как наши дети и дети наших детей… Как я мог вообразить, что убегу от Шотландии и от всего, чем она является для тех, кто здесь рожден, в чьей крови живет инстинкт, подымающий человека к пониманию Бога?

— Именно так чувствую и я, — почти неслышно проговорила Эрайна.

— Мы чувствуем одно и то же, потому что мы едины, — сказал Алистер. — Мы одна суть, любимая.

Она обвила рукой его шею, чтобы еще приблизить к себе, и знала, что в них обоих горит не менее жаркое пламя, чем то, которое охватывает поленья в очаге.

Восторженный экстаз и невероятное напряжение, страдание такое же сильное, как радость.

— Я хочу тебя! — шепнул Алистер.

— Я люблю тебя! — ответила Эрайна. — О дорогой, пожалуйста, люби меня… сделай меня твоей… ведь ты сказал, что мы… одна суть.

Алистер припал губами к ее губам, и сердце его билось возле ее груди.

И он пронес ее над зарослями вереска к небу и когда сделал ее своей, они попали в собственный рай, где царила Божественная Любовь, а она и есть Вечность.