Она погрузилась глубже в воду, которая начала заливать ей рот и нос.

— Я больше не могу! — выкрикнула она. — Я не могу… плыть дальше!

Она попыталась разглядеть, далеко ли еще до берега, но либо зрение ослабело, либо стало слишком темно. Она снова закрыла глаза с таким чувством, словно до берега оставались еще долгие мили — чересчур долгие для нее.

Но в ушах у нее ясно прозвучали слова, будто бы произнесенные голосом отца:

«Если ты погибнешь, маркиз должен будет жениться на леди Морэг и тоже погибнет!»

Постепенно эта мысль проникла в глубину ее сознания. Дело ведь не только в том, что леди Морэг непривлекательна для маркиза, дело в том, что она убийца. Убив однажды, она может убить и еще раз…

«Я должна спасти его… должна», — твердила себе Эрайна.

Снова голова ее погрузилась в воду, и вода сомкнулась над ней, не давая дышать.

К ногам, казалось, привязано по кирпичу, а руки так устали, что она не в силах была сделать взмах.

— Я люблю тебя! — кричала она маркизу. — Но больше не могу… тебе помочь!

Она решила, что тонет, но тут ее колени протащило по чему-то твердому, голова опустилась, и Эрайна, уткнувшись лицом в мокрый песок, лишилась сознания.

Очнулась она от чьего-то грубого голоса и от того, что ее куда-то тащили. Кто-то кричал, какой-то мужчина. Она не понимала слов, но мужчина все кричал и тащил ее вперед; в голове мелькнуло, может, это слуги леди Морэг снова пытаются убить ее.

Потом ее перевернули на спину, и она подумала, что умирает, что это конец.

Но ее снова понесли в непроницаемую тьму, теперь уже для того, чтобы вернуть к жизни: чья-то рука обняла ее за плечи и приподняла ей голову.

Едва почувствовав это прикосновение, она поняла, чья это рука, и сердце у нее сильно забилось.

— Эрайна! Эрайна!

Она услышала его зов, она любила его и потому прижалась лицом к его плечу. Он был здесь, он держал ее в объятиях, она в безопасности!

— Еще глоточек, м'леди, — настойчиво произнес чей-то голос.

— Нет… нет, — слабо отозвалась Эрайна. — Это ужасно!

— Оно вас согреет, м'леди. Вы застыли, как ледышка, совсем застыли, когда они принесли вас сюда.

Сейчас ей вовсе не было холодно: одна бутылка с горячей водой лежала в ногах, вторая — сбоку. Бутылки были каменные, но грели хорошо, тепло пронизывало все тело, так же, как жар от неразбавленного виски, которое кто-то вливал ей в рот. Виски обжигало горло и горячей волной заливало грудь.

Было трудно открыть глаза, но она справилась с этим и увидела перед собой резную деревянную спинку кровати и огонь, пылающий на колосниках большого камина.

Она поняла, где она, поняла, что жива, спасла маркиза и теперь уже не надо бороться.

Она очень, очень долго плыла, но сделала это.

Она снова закрыла глаза и тотчас услыхала голос экономки:

— Ее милость уснула, м'лорд, и с ней все хорошо. Господь спас ее.

— Думаю, она сама себя спасла, — негромко произнес маркиз.

Эрайна хотела сказать ему, что сделала это ради него, но сил не хватило, и она погрузилась в тепло и безопасность, в сон без сновидений.

Пробудившись, Эрайна поняла, что проспала долгое время: ночь миновала и наступил день.

Занавески были раздвинуты, и солнце светило в окна.

Эрайна шевельнулась, и тотчас возле нее появилась экономка, которая ухаживала за ней прошлым вечером.

— Вы проснулись, м'леди?

Она кивнула, еще не владея голосом.

— Чего вашей милости требуется, так это хорошенько поесть, — бодро заговорила домоправительница, — а уж отдохнули-то вы за ночь очень даже хорошо.

Эрайна снова пошевелилась, словно желая убедиться, что руки и ноги, онемевшие и какие-то чужие, все еще при ней.

Домоправительница поспешно вышла из комнаты, а Эрайна лежала и глядела на спинку кровати, на которой, само собой, разумеется, вырезан был герб Макдононов.

Она благодарила Бога, благодарила своего отца за спасение.

Потом с легкой дрожью подумала, что леди Морэг может предпринять еще одну попытку. Наверное, умнее будет уехать поскорей, чтобы не причинять беспокойства маркизу, не стать ему обузой.

Можно изображать, что они женаты, но она не останется здесь, где леди Морэг не прекратит преследовать ее, как дикого зверя, а герцог будет ненавидеть за то, что она англичанка.

« Если я уеду, то возможно… никогда больше его не увижу», — думала она.

И оттого, что она была еще очень слаба, и оттого, что любила его, слезы потекли у нее по щекам.

Позже, когда Эрайна поела, потом поспала, потом поела еще раз, она почувствовала себя настолько хорошо, что уже не хотела оставаться в постели.

Маркиз не приходил повидаться с ней, и она подозревала, что он ушел на рыбалку.

Но она хотела знать наверняка, и когда экономка пришла ее проведать, спросила:

— Где же маркиз?

— Он скоро вернется домой, м'леди. Пошел ловить рыбу с утра, пока вы еще спали, но я-то знаю, что его светлость придет повидать вас, как только явится домой.

Экономка ушла, и Эрайна поднялась с постели, чтобы причесаться перед туалетным столиком. Девушка взглянула на себя в зеркало.

Она ожидала увидеть осунувшееся и напряженное лицо: ведь вчерашнее происшествие вряд ли могло прибавить ей красоты.

Ничего подобного! Глаза ее казались большими и яркими, кожа — очень белой, волосы падали на плечи пышной волной, и она была бы неискренней, если бы отказала себе в привлекательности.

Подбодренная собственным отражением, она вернулась в постель на все еще нетвердых ногах, легла и стала ждать.

Немного погодя в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, вошел маркиз.

При виде его глаза у Эрайны так и вспыхнули, она даже слегка задохнулась — впервые она увидела его в килте. И подумала, что со спорраном на поясе и в обычной твидовой куртке с кожаными пуговицами он все равно выглядит великолепно.

Он подошел к постели и взял ее руку в свои.

— Я мог бы и не спрашивать, чувствуете ли вы себя лучше, — произнес он своим глубоким голосом. — Ваш вид говорит сам за себя.

— Лучше… мне гораздо лучше. Совершенно ни к чему лениться и лежать в постели.

— Надо поберечь себя.

У Эрайны возникло странное ощущение, что губы их говорят одно, а глаза — совсем другое. Маркиз присел к ней на постель и спросил:

— Вы достаточно окрепли, чтобы рассказать мне, как это произошло?

Эрайна смутилась. Ей казалось неловким рассказывать, что та женщина решила убить ее, потому что хотела заполучить маркиза.

Тогда маркиз, чтобы облегчить ей задачу, заговорил сам:

— Я ни на минуту не поверил, что вы одна отправились на веслах в море.

— Их было… двое… двое мужчин, — решилась начать свой рассказ Эрайна. — Я вышла в парк. Искала… вас.

Маркиз смотрел ей в лицо и слушал молча, не перебивая.

Эрайна рассказала, что услышала в кустах, как ей почудилось, крик животного, что ее ударили по голове, она потеряла сознание и очнулась уже лежа на дне лодки.

— Сейчас у вас голова болит? — быстро спросил маркиз.

— У меня небольшой синяк, — ответила Эрайна, — потому что волосы смягчили удар. Я уложила их в пышную прическу, чтобы выглядеть элегантной для…

Она замолчала, сообразив, что едва не высказала нечто разоблачительное.

Ей нелегко было говорить вполне естественно, пока маркиз держал ее за руку.

Его прикосновение вызывало в ней странное и незнакомое до сих пор ощущение: словно бы солнечные лучи пробегали вверх по рукам и проникали в грудь.

Она понимала, что это любовь. Она всего лишь смотрит на него, а сердце бьется так неистово… Она боялась, как бы он не догадался об ее чувстве.

Трудно представить себе что-то более унизительное, чем если бы маркиз узнал, что она полюбила его, в то время как она — за спасение матери — всего лишь играет роль по его просьбе. Нет, она должна быть предельно осторожной.

Уже более поспешно она пересказала ему, о чем говорили мужчины в лодке, пока она лежала на дне.

Она пересказала то, что они болтали о «ее милости», и пальцы маркиза крепче стиснули ее руку.

Уже не запинаясь, рассказывала Эрайна, как они выбили затычку и уплыли, как лодка почти до краев наполнилась водой и начала тонуть, а сама она бросилась в воду и поплыла в сторону замка.

— Как вы могли плыть так долго? — спросил маркиз.

— Я постоянно плавала в озере вместе с папой, когда мы жили в деревне, — ответила Эрайна, — но никогда на такое большое расстояние… и в холодной воде.

— Это было очень, очень смело с вашей стороны! Я не знаю женщины такой умной и храброй, как вы.

— Я должна была… спасти вас, — вырвалось у Эрайны.

— Меня? — спросил маркиз. — Или себя?

— Дело вовсе не во мне, — ответила Эрайна. — Я понимала, что если я умру, ваш отец принудит вас… жениться на леди Морэг, а это сделает вас несчастным.

— И это огорчало вас? — ласково произнес маркиз.

Эрайна вдруг почувствовала, что больше всего на свете желает, чтобы он был счастлив. Она не в состоянии была подарить ему это, но, по крайней мере, могла помешать тому, чтобы он стал несчастным.

Девушка молчала, и спустя минуту маркиз сказал:

— Я хочу, Эрайна, чтобы вы мне ответили, почему это огорчило бы вас.

— Вы были так добры ко мне… и я считала долгом помочь вам.

— Вы уже помогли мне, а когда я поднял вас на берегу, и вы положили голову мне на плечо, я понял, что вы счастливы быть со мной.

Голос у него был низкий и глубокий, в нем звучала незнакомая до сих пор Эрайне молящая нота… Эрайна крепко сжала его руку.

— Я думала, что… умерла, но когда вы дотронулись до меня, я ожила снова.

Маркиз молчал; его молчание показалось Эрайне странным, и она взглянула на него.

Глаза их встретились, и девушка вздрогнула от необычного и неизведанного ощущения, охватившего ее с такой силой, что она почти задыхалась.

— Быть может, я ошибаюсь, — спустя несколько секунд заговорил маркиз, — но мне кажется, Эрайна, что вы любите меня.

Он смотрел ей прямо в глаза, и невозможно было не сказать ему правду.

— Да… я люблю вас, — прошептала Эрайна, — и хочу помочь вам, но я никогда не стану вам обузой, и как только вы велите мне уехать, я поступлю, как обещала, не причинив никаких хлопот.

— Этого не произойдет, по крайней мере, миллион лет, — тихо произнес маркиз, наклонился и прижал свои губы к ее губам.

На секунду она не поверила, что это произошло. Потом восторг охватил все ее существо, такой пылкий, такой всепокоряющий и сильный, как удар молнии.

Эрайне чудилось, что маркиз подарил ей солнечный свет и вознес ее высоко над зарослями вереска к самому небу.

Он обнял ее одной рукой и крепче прижал к себе, целуя, и после всего, что ей довелось перенести, она, словно попала в Божий рай, такой чудесный, что покинуть его значило бы умереть.

И она поняла: этого она хотела всегда.

То была любовь, какой ее мать любила отца, а он — ее, и ничто больше не имело значения, кроме любви, заполняющей весь мир, и небо, и море… ничего, кроме любви.

Маркиз поднял голову и сказал:

— Я люблю тебя!

— К-как вы можете? — пролепетала Эрайна. — Стольких прекрасных женщин вы могли бы любить…

— Эти «прекрасные женщины», как ты их называешь, — произнес он с улыбкой, — ушли далеко и забыты. Когда я увидел тебя на берегу и подумал, что ты мертва, я понял, что чувство мое к тебе было таким, какого я никогда не испытывал прежде.

— Вы… ты любишь меня? В самом деле, любишь?

— Мне понадобилось бы много времени, я уже говорил, что не меньше миллиона лет, чтобы рассказать тебе, как сильно я люблю тебя.

— Я не могу поверить! Ты такой замечательный, такой добрый, такой… необыкновенный. Я считала тебя ангелом Божьим, посланным спасти мою мать, а не мужчиной, который мог бы полюбить меня.

Маркиз улыбнулся.

— Но я мужчина, и я считаю тебя такой очаровательной, красивой, волнующей… Я не могу поверить своему счастью — ведь я, наконец, нашел то, что так долго искал.

Он притянул ее ближе к себе и сказал:

— Помнишь, ты рассказывала мне, что наше приключение похоже на странствия Одиссея и Ясона? Я, как и они, обрел желаемое.

— И это была любовь?

— Любовь! — твердо ответил маркиз. — Настоящая любовь, и она позволила тебе увидеть во мне рыцаря.

— Но… ты им был всегда!

— Тебе предстоит сделать меня им в будущем… вернее, сделать меня настоящим главой клана.

— Ты имеешь в виду…? — еле дыша, спросила Эрайна.

— Я имею в виду, что собираюсь остаться здесь, — маркиз не дал ей договорить. — И жить той жизнью, какая мне предназначена, руководя моим народом.

Прильнув губами к ее нежной щеке, он продолжал:

— Я думаю, ты понимаешь, что я не смогу осуществить это без твоей помощи.

— А ты уверен… вполне уверен, что хочешь меня?

— Как нельзя более уверен.