— Это ребенок Луи, — сказала я. — И на следующей неделе у нас свадьба.

И вот тогда, к моему великому удивлению, к моему ужасу, его лицо исказила страшная гримаса, а глаза наполнились слезами. Он буквально затопал ногами по тротуару, размахивая руками.

— Это неправда! — вопил он. — Это неправда! Это невозможно.

Я стояла оцепенев, не в силах ни двинуться, ни отвести глаз. Неожиданно из машины выскочил шофер и схватил его за плечи в тот самый момент, когда Юлиус уже замахнулся, чтобы ударить меня. Вокруг собралась небольшая толпа.

— Это мой ребенок, — кричал Юлиус. — И вы, вы — тоже принадлежите мне.

— Господин Крам, — причитал шофер, оттаскивая его назад. — Господин Крам…

— Отпустите меня, — продолжал кричать Юлиус. — Отпустите меня. Это невозможно! Я говорю вам, что это мой ребенок!

Шофер продолжал волочить его, и тут я пришла в себя. Я повернулась на каблуках и бросилась в ближайшее кафе. Я очень долго просидела там, стуча зубами от страха, и не могла успокоиться. Я боялась выйти: мне все казалось, что Юлиус продолжает там стоять, задыхаться и корчиться от злобы, разочарования и может быть, от любви. Я позвонила Дидье, который сразу приехал и отвез меня домой.


Два месяца спустя я узнала, что Юлиус А. Крам умер. Кажется, от сердечного приступа, наступившего вследствие злоупотребления транквилизаторами, антидепрессантами и прочими средствами, помогающими убежать от действительности. Мы прошли по жизни параллельно, так наши пути и не пересеклись: мы навеки осталась чужими друг для друга. Каждый из нас видел лишь профиль другого, и между нами не было любви. Он мечтал лишь о том, чтобы обладать мною, а я о том, чтобы убежать от него. Вот и все. Если подумать — довольно жалкая история. И все же я знала: когда время наведет порядок в моей хрупкой памяти, я буду помнить о нем лишь одно: клочок седых волос, торчавший из гамака, и усталый, неуверенный голос: «Потому что с тех пор, как я узнал вас, мне ни разу не было скучно».


Внимание!