2

Сонные желто-коричневые коровы встрепенулись – вечерний ветерок донес до них запах дома. Стада находились уже в восьми километрах от Кёнигсхауса. Одинокий всадник, возглавлявший бесконечную колонну, привстал в стременах.

– Эй, кто быстрее доскачет домой! – прокричал он и бросился вперед. – Догоняй!

Отец как ребенок, радостно подумал Джон, пришпоривая свою лошадь в безнадежной попытке догнать летящего впереди всадника. Сейчас он прокричит: «Кто проиграет, тот баба и тряпка!» Джон усмехнулся. Господи, сколько же лет он пасет скот на этой земле? Наверно, все шестьдесят, что живет на ней!

И ведь по-прежнему такой же ловкий, сильный, все так же хорошо держится в седле, управляется с лассо и с раскаленным клеймом и все так же не спешит сдавать позиции. В его возрасте я буду не хуже, подумал Джон. А пока что не дам этому старому черту выиграть скачку!

И он с радостным криком бросился в погоню. Вокруг, куда ни посмотри, расстилались бескрайние австралийские степи, красная раскаленная земля смыкалась с выжженным небом, образуя бесконечную линию горизонта. День клонился к вечеру, жара спала. Заходящее солнце расцветило степь всеми оттенками синего и фиолетового. Еще немного, и наступит тропическая ночь. В этот предвечерний час и животные, и люди неутомимо стремились к дому.

– Шевелись! Давай, мальчик, давай! – Кто бы мог подумать, что этот всадник, слившийся воедино со своим белым жеребцом и нещадно его погонявший, прожил на земле столько лет! Господи, как он держится в седле! Джон невольно позавидовал отцу. И Кайзер, этот сумасбродный жеребец, в лепешку разобьется ради своего хозяина. «Но мы им покажем, Батч, еще как покажем!» – Юноша наклонился вперед и схватил за уши своего и без того взмыленного коня.

Лошадь прибавила ходу, резко бросившись вперед. Ферма была уже совсем близко. Среди серо-зеленой листвы эвкалиптов и зарослей лебеды, под темным покровом кипарисов, кедров и рододендронов виднелась красная двухъярусная крыша, богатством украшений не уступавшая китайской пагоде; она спускалась к открытой веранде, огороженной кованой металлической решеткой и окаймлявшей дом со всех четырех сторон. В ее спасительной тени скрывались широкие подъемные окна, доходившие до самого пола, и застекленные створчатые двери, за которыми виднелись, хоть и с низким потолком, просторные, с любовью обставленные комнаты; каждое поколение Кёнигов покупало самую лучшую мебель, какую только могло себе позволить. Это был дом, где люди жили, любили и умирали. Джон вырос в нем и любил его всем сердцем.

Но он любил и тот мир, что раскинулся вокруг поместья, небольшого клочка зелени, с таким трудом отвоеванного у дикой пустоши. Там, в пустоши, а не на ферме, было его настоящее королевство. На тысячи километров вокруг расстилался марсианский пейзаж, то был мир красной земли, выжженной растительности и опалово-коричневого неба. Только на этих бескрайних просторах и могла быть свободна человеческая душа. Джон знал, что ни за что не уедет отсюда и нигде больше не сможет прижиться.

– Ты топчешься на месте!

Расстояние между всадниками сокращалось.

– А ты уверен? – прокричал Джон в ответ. Увидев конюшни, жеребец Филиппа сбавил шаг.

Лошади завернули во двор голова в голову, оба всадника одновременно натянули поводья, направляясь к веранде, но в самый последний момент лошадь Джона вырвалась вперед.

– Я выиграл! – закричал он.

– Еще нет!

С быстротой двадцатилетнего юноши Филипп перебросил ногу через голову коня, спрыгнул на землю и коснулся рукой ближайшего столбика веранды. Джон собирался сделать то же самое, но сильный толчок ладонью, как в регби, послал его на землю. Филипп торжествующе улыбнулся и подошел к растянувшемуся во весь рост сыну.

– Я побил тебя, мой мальчик!

Джон ответил не сразу, его душил смех:

– Это нечестно!

– Я выиграл, не так ли? О честности в правилах ничего не сказано.

– Это нечестно!

Ответом Джону послужил еще один свирепый толчок, после которого он снова растянулся на земле.

– Что-то ты нетвердо держишься на ногах, мой мальчик, но ты меня слегка прижал, нужно отдать тебе должное.

Элен стояла у кухонного окна и со страхом в сердце следила за игрой отца и сына. Он выиграл. Это для него главное. Даже собственного сына ему нужно победить. Но если главное – победить, каково приходится остальным?

Ей хотелось обнять – нет, не мужа, сына. Господи, какой он красивый! И какой доверчивый, его так легко обидеть.

Но Филипп любит Джона и всегда любил. Почему же ее мучает страх, что он может что-то сделать с их сыном? Глупости все это. Хватит!

Элен заставила себя улыбнуться, откинула закрывавшую дверной проем сетку и окунулась в пыльную жару.

– С возвращением! – с напускной веселостью произнесла она, протягивая руки. – Как дела? Перегон прошел нормально?

Филипп легко взбежал по ступеням и заключил жену в медвежьи объятия.

– Замечательно! – громко объявил он. – С каждым разом все лучше и лучше. Как… – Он грубо рассмеялся и с усмешкой повторил, ожидая ее ответа: – Как…

Как секс, вот что Филипп имел в виду. Господи, только бы он не сказал это вслух, ведь рядом Джон, взмолилась Элен. Злобные искорки промелькнули в его глазах: он понял, чего она боится. Он снова обнял ее, прижал к себе. После стольких недель, проведенных в седле, от его жаркого тела исходил такой сильный мужской запах, что ей чуть не стало дурно.

Почувствовав, что она хочет отстраниться, Филипп прижал ее еще сильнее.

– Что скажешь, Эн, как – как что? Ну же! – забавлялся он, глядя ей в глаза.

– Ох… Я не знаю, Филипп…

Джон неловко переминался с ноги на ногу. Если бы отец перестал ее дразнить! Неужели он не знает, что есть вещи, над которыми лучше не шутить?

Но Филипп был неумолим.

– Не знаешь? – гремел он. – Как жизнь, вот что я имел в виду! А ты что подумала? – Он снова оглушительно рассмеялся, наслаждаясь замешательством Элен. – А вы с Рози приготовили нам хороший обед? Ведь у нас будут гости.

– Гости? – удивленно переспросил Джон. Волчья ухмылка исказила лицо Филиппа.

– Да, – небрежно ответил он. – Из Сиднея должен приехать твой дядя Чарльз, разве я тебе не сказал? И старый Бен из городской конторы. Когда я понял, что мы сегодня вернемся, я послал за ними вертолет. – Он помолчал. – Предстоит разговор. Интересный разговор. Очень интересный разговор, – со значением произнес он, обращаясь к Джону. – Вот увидишь.

Зачем он это делает? – устало подумала Элен. Было время, когда ее завораживало, даже возбуждало то постоянное состояние неизвестности, в котором она пребывала по милости Филиппа, его неожиданные, на первый взгляд, решения, оказывавшиеся на деле результатом глубоко продуманных планов.

А теперь она видела, как Джон пытается скрыть свое удивление.

– Чарльз приедет? И Бен?

Сын покачал головой. Неужели нельзя было сообщить ему заранее? Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, был озадачен, даже обижен тем, что долгожданный приезд домой оказался совсем не таким простым и приятным, как он ожидал.

Видимо, должно произойти что-то важное. С другой стороны, этот небрежный тон… Сердце Элен сжалось от боли. Джон мечтал о возвращении домой. И вот теперь его беззаботной радости как не бывало, казалось, он повзрослел лет на пять. «Ну зачем это нужно Филиппу?» – кричало ее сердце.

Филипп бросил на жену ястребиный взгляд. Наверно, он читает мои мысли, в который уже раз подумала Элен.

– Они еще не связывались с нами по радио?

– Радио им ни к чему. Они уже здесь, прибыли час назад. – Она перевела дух. – У нас еще один гость, вернее, гостья. Бен привез с собой Джину. У нее только что закончились занятия в колледже, и Бен хотел, чтобы она провела выходные за городом. Он специально позвонил, чтобы спросить разрешения. Я так долго ее не видела, что, не дослушав, сказала «да».

– Замечательно. Чем больше народу, тем лучше! Пусть все приходят! – Филипп потер руки. – Так, мальчик мой! – он ткнул Джона в плечо. – Раз ты проиграл, тебе распрягать лошадей. Проследи, чтобы все было готово к завтрашнему последнему перегону. Я пойду приму душ. Когда управишься, приходи.

Филипп тяжело протопал по веранде и скрылся в доме. Мать с сыном молча смотрели друг на друга.

– На самом деле ты выиграл, Джон, – тихо сказала Элен. – Он жульничал. Ему нужно было победить любой ценой.

– Да, – Джон неловко пожал плечами. – Ты же знаешь, он просто дурачится. Незачем принимать это так близко к сердцу.

Она поняла, что сын хотел ей сказать, и уже казнила себя за то, что вообще открыла рот. Он снова замкнулся, на этот раз уже по ее вине. Если ты разлюбила мужа, скорбно подумала Элен, это не значит, что его разлюбили все. Филипп не изменился. Он не перестал быть отцом, и сын его все так же боготворит. Не отравляй Джону жизнь, сама делай что хочешь, но мальчика не втягивай. Иначе в твоей жизни не останется ни единого светлого пятна!

3

Ночь окутала небо и землю – густая, черная, беззвездная и безлунная австралийская ночь. А в доме теплый золотой свет настольных ламп отражался в серебре обеденного стола, накрытого на шесть персон – для хозяев и их дорогих гостей.

Рядом, в гостиной, Филипп Кёниг обдумывал предстоящий вечер, здесь же находился и Джон. Филипп стоял очень прямо, широко расставив ноги, сцепив пальцы на затылке, на лице его играла странная улыбка. Над ним висел портрет Иоганна, основателя Кёнигсхауса. Камин не топился, сейчас он был украшен зеленью, расцвеченной огоньками полевых цветов. – Чарльз!

Филипп преувеличенно радушно улыбнулся и, шагнув навстречу высокому стройному мужчине, энергично пожал ему руку, сопровождая рукопожатие чувствительным тычком в плечо.

– Рад тебя видеть, приятель! – Филипп обернулся ко второму гостю: – И тебя, Бен! А где твоя очаровательная дочь? Что ты с ней сделал?

Бен Николс провел рукой по редеющим волосам и попытался улыбнуться. У него было широкое, спокойное лицо.

– Джина наверху, у Элен, им нужно пошушукаться. Они скоро выйдут.

– Здравствуй… Чарльз. – Еще не так давно Джон говорил «дядя Чарльз», так что обращение по имени далось ему с некоторым трудом. Худощавый, сдержанный Чарльз Кёниг совсем не походил на экспансивного Филиппа, и юноше всегда казалось, что он старается поглубже упрятать свои истинные мысли.

Как не похожи братья друг на друга, подумал он. Огромный, шумный, рыжеволосый Филипп, с крупной головой и волчьей ухмылкой, казалось, заполнявший собой всю комнату, и – темноволосый Чарльз, худой и элегантный, пожалуй, даже мрачный сегодня. Все свое уважение к младшему брату отца Джон постарался вложить в крепкое рукопожатие.

– Добро пожаловать в Кёнигсхаус. Бен, как я рад тебя видеть. Как дела?

– Не пора ли нам выпить, мальчики? – громко произнес Филипп. – Чарльз, бар к твоим услугам. Что будешь пить? А ты, Бен? Какую отраву выбираешь? Выбор богатый, приятели, наутро будет от чего голове болеть.

Ни Бен, ни Чарльз не поддержали напускной веселости Филиппа. Холодные серые глаза хозяина наткнулись на точно такой же взгляд младшего брата.

– Думаю, мы все почувствуем себя значительно лучше, когда покончим с делами. Пока что нам нечего праздновать.

Добродушие Филиппа мгновенно улетучилось.

– В этом твоя беда, Чарли, мой мальчик, – угрожающе произнес он. – Ты ничуть не изменился. Тебе не хватает выдержки. Тебя осенила гениальная идея, и тебе нужно тотчас выплеснуть ее наружу. Ведь так? – Повисла напряженная тишина. – Так или не так?

Черт возьми, что происходит? Джон переводил удивленный взгляд с отца на дядю. Чарльз явно пытался сдержать гнев.

– Дело не в выдержке, – хрипло произнес он. – Речь идет об очень важном решении, самом важном решении за все время существования компании, и ты это прекрасно знаешь. Это не просто формальность.

Филипп недобро рассмеялся.

– Очень мило.

Пора разобраться, что происходит, подумал Джон.

– Что будем пить, друзья? – Роль радушного хозяина давалась ему с трудом, однако он заставил себя подкатить сервировочный столик, уставленный хрустальными графинами и рюмками, и вот уже каждый из присутствующих сжимал в руке спасительный бокал. – Так что случилось? – спросил Джон как можно более небрежно. – Что не просто формальность?

Филипп насмешливо кивнул в сторону Чарльза.

– Твоего дядю посетила гениальная идея.

– Это не только моя идея, – твердо ответил Чарльз.

– Ты хочешь сказать, это идея Бена? – фыркнул Филипп.

Бен явно струсил.

– Послушай, Филипп, ты же знаешь, я всего лишь служащий, я не принимаю решений.

– Я бы не стал называть одного из самых опытных бухгалтеров в стране «всего лишь служащим», Бен, – спокойно произнес Филипп. – А если учесть, что вот уже сорок лет ты являешься моим финансовым директором, что ты родился на ферме и практически стал членом семьи, можно было бы ожидать, что ты проявишь хоть немного ответственности. Собственно говоря, за то жалование, что я тебе плачу, я вправе ожидать настоящей ответственности!