Уже дома Лора разошлась.

— Почему эта чертова сука, твоя матушка, не принимает нас?

Джеймс стоял, держа на руках малышку, которая услышав крики, начала плакать.

— Прости, Лора, мне очень жаль.

— Жаль — этого недостаточно. Что толку от того, что тебе «жаль», если мне придется сидеть с тобой в этой дыре до конца своей жизни?

Джеймс смерил ее взглядом.

— Я ничего не могу сейчас сделать, Лора. Но я обещаю, что сделаю тебя счастливой.

— Счастливой? — она хмыкнула. — Сделать меня счастливой? Ты это сделаешь? Ты не смог бы осчастливить даже беременную корову. Ты не мужчина. Ты червяк. Ты даже не знаешь, как меня удовлетворить в постели. Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! — Лора хватала одну за другой вазы с яркими цветами и швыряла их на пол.

Джеймс стоял в гостиной и слушал звон бьющегося стекла. Внезапно мир, полный радужных красок, стал серым. Лепестки цветов у его ног, казалось, превратились в капельки крови, которая сочилась из сердца. Он чувствовал себя полностью опустошенным.

Лора вышла на лестницу, держа в руках изорванное в лохмотья вечернее платье:

— Это был последний раз, когда ты вошел в мою спальню. Теперь твое место в прихожей. Поищи себе кого-нибудь еще потрахаться. Я больше не собираюсь делать это с тобой. Теперь у меня свои собственные планы.

Джеймс покачал головой.

— Нет, Лора. Я никогда не был неблагодарным по отношению к тебе. Долг есть долг. В любом случае, мы еще поговорим об этом. Ребенок хочет есть. Его нужно кормить.

— Тогда тебе лучше покормить эту чертову девку самому.

— Но ты ведь должна кормить ее грудью.

— Ну уж нет. — Лора посмотрела на свою грудь. — Это отвратительное занятие. С меня хватит.

— Что же мы дадим ей?

— Не знаю. Тебе лучше сходить в аптеку и там узнать.

Джеймс недоуменно посмотрел на нее.

— Но Бонни твоя дочь. Она беззащитное дитя. И ты позволишь ей голодать?

— Я и пальцем не пошевелю. Из-за нее мы не можем вернуться к твоей матери. Из-за нее я не могу сидеть во главе стола и звонить в колокольчик, чтобы слуги, сбиваясь с ног, выполняли мои приказания. Это все из-за нее. Если бы это был мальчик, все пошло бы по-другому. Если бы я только знала, что ты звонил матери, я бы вышвырнула эту дрянь на помойку. Она не заслуживает того, чтобы жить.

— Не волнуйся. Все в порядке, — Джеймс видел, как она опять взвинчивается. — Я возьму ребенка, и мы пойдем в аптеку. Миссис Шварц нам поможет. — Он повернулся и быстро ушел.

Миссис Шварц была очень любезна.

— Малышка? Ну конечно, я сейчас приготовлю бутылочку.

Джеймс сидел на стуле и ждал. Он смотрел на Бонни, которая лежала на его руках, икая от голода.

— Бедняжка, потерпи немного, — произнес он нежно. — У твоей мамы депрессия. Это пройдет. А пока я позабочусь о тебе. — Он вспомнил про золотые запонки и бриллиантовую заколку для галстука. «Я их продам и еще посижу дома», — думал он.

Миссис Шварц вышла из-за прилавка, держа бутылочку с молоком.

— Миленькая девчушка, — сказала она с той мягкостью, которая присуща толстеньким бабушкам. — Моя маленькая, держи. — Она вложила бутылку в руку Джеймса. — Учитесь, как кормить малютку. Должно быть, ваша жена расстроена из-за того, что у нее нет молока?

Джеймс, держа бутылочку у рта Бонни, неловко надавил на соску. Сначала девочка поморщилась, почувствовав вкус резины, но попробовав молоко, довольная, принялась сосать.

— Вы только посмотрите! Вот это да! — сказала аптекарша, пихая Джеймса в затылок. — Вы отличный отец. Теперь я расскажу вам, как готовить эти бутылочки.

Джеймс вернулся домой с шестью бутылочками, тремя банками детского питания, и инструкциями, как купать ребенка.

— Приходите, если вам нужна моя помощь, — сказала на прощанье миссис Шварц.

Лора была пьяна. Пустая бутылка из-под шампанского валялась на полу.

— Иди в постель. Я позабочусь о ребенке, — сказал Джеймс.

— Постель? — она взвизгнула. — В постель с тобой… Это все, о чем ты думаешь, сучий сын. — Ее шатало.

— Ты устала. Я буду спать в другой комнате с дочуркой. Тебе нужно хорошо выспаться. Утро вечера мудренее.


Но ничего к лучшему так и не изменилось. Проплакав две недели, в один прекрасный день она исчезла. Джеймс был в отчаянии. Через сутки он пошел в полицию. В тот же вечер полицейский остановился у их дома и сказал, что Лора у своей сестры Мэри.

— И, — продолжил он, не скрывая своего удивления, — она говорит, что вернется домой тогда, когда ей этого захочется.

Хотя Джеймса и успокоило то, что с Лорой ничего плохого не случилось, однако он был удивлен, что у нее есть родственники. Когда она наконец-таки явилась домой после двухдневного отсутствия, Джеймс спросил жену о ее семье.

Она вскинула голову и сказала:

— Они считались мертвы, пока мне это было нужно. Я и не собиралась снова встречаться с ними, но теперь, когда я застряла в этой чертовой дыре, могу же я поразвлечься.

— А что это за синяк у тебя на ноге?

— А, это, — Лора засмеялась. — Какой-то парень в баре хотел познакомиться со мной, а потом они подрались с моим братом Патриком, ну и мне попало.

Джеймс выглядел ошеломленным. На лице Лоры была такая улыбка, которой он раньше никогда не видел.

— Не болит?

— Теперь да, но в тот момент это было здорово. Я ничего не почувствовала.

Джеймс печально посмотрел на Лору.

— Я думал, знаешь, очень долго. Я тебе не могу дать того, что ты хочешь, ничего не могу. Я не хочу принуждать тебя жить со мною. Может, тебе хочется разойтись? Я бы жил здесь с Бонни, а ты можешь приходить в любое время навещать ее.

Лора взглянула на Джеймса.

— Нет, спасибо. Я буду жить здесь. В конце концов она также и моя дочь. Я не брошу ее. Это стыд и позор, и весь город рано или поздно узнал бы об этом. Я хочу быть уважаемой замужней женщиной, а не такой, как мои сестры с их сожителями. — Она горько усмехнулась. — Мэри сейчас проститутка. А Патрик только что вышел из тюрьмы. Он попал туда за то, что убил ножом человека. Нет, Джеймс. Тебе от меня так легко не отделаться. Ведь эта жизнь лучше, чем улица, на которой я выросла. Нет уж, я остаюсь.

Джеймс содрогнулся. Его охватила усталость. Он так хотел любить ее и заботиться о ней. Она все еще имела силу над ним. Даже сейчас, когда Лора была навеселе, его сердце тянулось к ней.

Теперь Лора все дни проводила дома, но когда спускались сумерки, она снимала бигуди, доставала сигареты и, надев узкую юбку и еще более узкий свитер, растворялась в ночи. Уложив ребенка, Джеймс сидел на кухне у плиты и читал. Но мысли его все время возвращались к тому, что скоро ему придется искать работу.

Глава 5


Первые воспоминания Бонни, нечеткие и неясные, казались сплошной путаницей. Она помнила теплый желтый свет, ласкающий ее лицо. Этот свет пробивался через пеструю листву каштана. Она помнила белый цвет коляски и улыбающееся лицо отца, который нес ее к крыльцу, где кормил из бутылочки и напевал детские песенки. На эти умиротворенные минуты накладывалось другое — всегда жесткое и злое лицо матери. Бонни вздрагивала, когда ее брала мать. Ее руки были такие неуклюжие и бесчувственные. Лора очень редко занималась Бонни.

Первые несколько лет, пока Бонни была маленькой, Лора спала дома только тогда, когда не гуляла со своими дружками. Она часто напивалась, стягивала с себя одежду и показывала синяки.

— Смотри, — говорила она Джеймсу с гордостью, — почему ты не можешь трахать меня так?

Джеймс выталкивал ее из комнаты.

— Не выражайся так при ребенке.

Первое более яркое воспоминание о матери связано со словами отца:

— С мамой случилось несчастье. Она упала.

Бонни посмотрела на милое лицо матери и пожалела ее.

— Мама, болит? — спросила она. Девочка подошла к маме, погладила колено Лоры своей полной ручонкой.

— Ты ее слишком разнежил, Джеймс, — сказала мать.

Джеймс научился не обращать на Лору внимания. Он целыми днями работал садовником в богатом доме в другом районе города. Хозяева хорошо относились к парню, в котором угадывалось хорошее воспитание, и, сочувствуя ему, не задавали никаких вопросов. Они также разрешали приводить с собой Бонни. В хорошую погоду он работал в саду, и Бонни была рядом, на солнышке. Когда погода была плохая, они шли в теплицу.

Когда Бонни исполнилось три года, Лора обнаружила, что девочку можно использовать для того, чтобы что-то принести или подать. Если Бонни выполняла приказы недостаточно быстро, Лора ее сильно шлепала. Однажды Джеймс вернулся домой из магазина и заметил синяки на ноге ребенка. Он подозревал, что Лора била дочь, но она делала это так быстро и исподтишка, что невозможно было ее уличить. Но когда он увидел подтеки на коже ребенка, его охватила слепая ярость. Джеймс и не заметил, как схватил Лору за горло.

— Только посмей тронуть ее пальцем, и я выброшу тебя отсюда.

Лору это сильно потрясло, но потом она осознала, что это случилось из-за любимой дочери. У Лоры не было намерения уходить из дома. На деньги, которые Джеймс зарабатывал как садовник, и сумму, которую он получал из Бостона, они могли жить вполне прилично. Джеймс даже купил небольшую машину. Лора решила хотя бы проявить симпатию к Бонни.

Джеймса удивила и обрадовала такая перемена в Лоре. Раньше он оставлял Бонни с миссис Шварц, но теперь вдруг Лора стала проявлять интерес к девочке. Он приходил домой усталый от работы, Лора брала Бонни и купала ее. Лора наслаждалась своей новой ролью. Ей нравилось сочинять рассказы и играть с девочкой. Со своей стороны, Бонни полюбила обаятельную и нежную мать. К тому времени, как Бонни достигла школьного возраста, она послушно приносила Лоре все, что та хотела, готовила для нее кофе и делала все очень старательно, как и ее отец.

Лора решила снова занять свое место в сердце и постели Джеймса. Она подумала, что им нужно больше времени проводить вместе и ходить в гости. «В конце концов, — сказала она себе, — Августина когда-нибудь умрет, и тогда Джеймс унаследует большую сумму из завещания своего отца. И пусть эта старая корова лишает его наследства». Вспоминая охвативший его приступ ярости, Лора с мазохистским удовольствием пыталась вернуться к моменту, когда руки мужа вцепились ей в глотку. Она начала разработку долгосрочного плана по соблазнению Джеймса.

— Джеймс, — сказала как-то Лора. — Я была у доктора Дженнингса. Он хочет, чтобы ты пришел к нему завтра после работы.

— Зачем?

— Из-за меня. Знаешь, после того, как родилась Бонни, я сама не своя, так ведь?

— Так. — Теперь Джеймс был осторожен. Он уже привык к резким переменам в ее поведении. Эта улыбающаяся застенчивая женщина была той Лорой, которую он уже не знал несколько последних лет. — Ладно. Если ты хочешь, я схожу.

— Спасибо, — сказала она, и в этот момент Джеймс почувствовал, как забилось его сердце.


Доктор Дженнингс довольно резко заговорил с Джеймсом.

— У вашей жены очень сильный нервный срыв. Она регулярно приходит ко мне, и я заметил, что она обезумела от горя. Должен сказать вам, мистер Фрейзер, что вы невероятно слепы, чтобы понять ее страдания.

Джеймс неловко переминался с ноги на ногу.

— Ну, она так сильно изменилась, стала неузнаваемой. Я думал, что она меня больше не любит.

Лицо врача было непроницаемо.

— У нее психоз. Вы не понимаете причину ее заболевания.

— Но она практически бросила ребенка.

— Это вполне нормально. Некоторые молодые матери могут так вести себя какое-то время. — Голос врача стал мягче. Он видел боль и заботу на лице Джеймса.

— Это правда, доктор? Она это говорила? Она говорила, что любит меня?

Доктор Дженнингс был добрым человеком. Увидев, как Джеймс расстроился, он вышел из-за стола и положил свою руку на его плечо.

— Сейчас, молодой человек, возвращайтесь домой к своей замечательной жене. Мой вам совет: обнимите ее и извинитесь.

— Хорошо. Как я мог быть таким жестоким и глупым? Все что я хочу — это вернуть Лору. Спасибо вам, доктор.

Доктор улыбнулся.

— Вы очень счастливый молодой человек, — сказал он, провожая Джеймса.

Лора, прижимаясь к его груди, приняла робкие извинения Джеймса с кислой, но довольной улыбкой. Он примчался домой с огромным букетом цветов и бутылкой ее любимого вина. Они провели тот вечер, обещая друг другу вычеркнуть злополучное прошлое и начать жить заново.

Бонни ходила в школу, и потихоньку все наладилось. Джеймс «переехал» назад в спальню Лоры, а Лора снисходительно терпела его попытки заниматься любовью. Она перестала пить и уходить из дома. Лора пыталась содержать его в чистоте и порядке, хотя всю грязную работу по дому делала Бонни. Между матерью и дочерью установилось молчаливое соглашение не говорить об этом отцу.